Аксюта до венчания успела сшить не только для себя и своей семьи новые наряды, но и для будущей свекрови сарафан и кофту, и рубахи для жениха.

Венчал отец Гурьян, пел хор, но Мурашев обязанности дьякона на этот раз не выполнял. Его вообще никто не видел. После провала обыска он совсем не показывался на людях. В лавке торговала Наталья, Аким еще не вернулся из Петропавловска.

Уездный, вернувшись от Карповых, назвал Мурашева старым дураком.

— Может, вообще весь разговор о Карпове твоя выдумка? — спросил Нехорошко, немного успокоившись.

— Хитер больно, сумел свою куклу умной сделать, одурачила она меня! — мрачно ответил Мурашев. — Все они там одна шайка, а руководит ими Федор.

— Ладно! Поймаем, коли так. Пришлю я человечка одного опытного. Устрой его батраком к кому-нибудь из своих. Только пусть верхом на нем не ездят. К себе не бери — беречься те будут. Войдет он в доверие к Карпову, тогда не отвертится. Сам пока молчи. Пусть мужики забудут все, а потом уж постарайся уважение к себе вернуть, — посоветовал Нехорошко, уезжая с богатыми дарами.

История о доносе Петра Андреевича на Карпова и о конфузе, в какой попал городской начальник, широко разнеслась по селу. Рассказывали и понятые и сваты, каждый раз все добавляя свежие краски.

— Нет, ты только подумай, — говорил кому-нибудь из односельчан Матвей, — наш-то толстопузый святоша какими делами занимается! Своих братьев во Христе старается в тюрьму упрятать, доносчиком стал! Не может забыть, что Федор Палыч от него землю чужую отнял…

— Знамо дело, зол человек, все себе хочет заграбастать. И семья у них такая жаднущая, сколько добра ни есть, а все им мало, — отвечали одни.

— Он ведь что на Палыча злобствует: помогает тот многим и советом, и делом. Не все на поклон в беде к Мурашевым идут, — говорили другие. — А Христос-то ему вроде лавочной вывески…

Разговоры доходили до Петра Андреевича, и ярость его росла не переставая. Если бы можно было уничтожить Карповых, не рискуя собой, он охотно это сделал бы.

«Опытный человек» — звали его Никитой — приехал в Родионовку накануне венчания Кирилла и Аксюты, и Мурашев вечерком отвел его к Дубняку. С ним старый начетчик уже давно договорился обо всем, познакомил с секретной задачей, возложенной начальством на его будущего батрака.

— Смотри, чтобы об этом никто из семьи не знал, — предупредил Мурашев. — И не сердись, когда узнаешь, что работник ругает тебя за глаза, жалуется на тебя и бегает к Федору, — так надо!

— Понимаю, тоже не лыком шит. Федор и мне колом в горле стоит, — ответил Никита.

С каждым днем росло богатство петропавловских купцов и расширялись их торговые операции. Многие из них экспортировали в Англию, Бельгию, Америку кожи, туши баранов, масло, волос, шерсть.

Купеческий биржевой комитет, созданный два года назад, был связан с Союзом сибирских маслодельных артелей, недавно объединившим богатейших кулаков области. Союз был основным поставщиком экспортного масла. Иностранные фирмы, прочно обосновавшиеся в Петропавловске, также тянули свои щупальца к этому Союзу. Создалась конкуренция между отечественными и иностранными купцами, хотя многие из местных тузов охотно брали на себя представительство иностранных фирм.

С самого начала организации Петропавловского биржевого комитета во главе его твердо стал Савин. Выгодная сделка с Джаманшаловым, ставшим постоянным поставщиком первосортных баранов для Савина, приобретение в собственность кожевенных и салотопенных заводов, расширение торговых операций со степью — все это помогло Сидору Карпычу решить спор о первенстве с Разгуляевым в свою пользу. Семену Даниловичу пришлось довольствоваться положением второго купца в городе.

Сильно страдало самолюбие Разгуляева, еще больше стал он куражиться в купеческом клубе, над своими служащими и всеми, кого мог придавить рублем. Но Савину он внешне спокойно уступал везде первое слово, хотя и питал к нему ненависть. Сотни тысяч не пожалел бы он, чтобы унизить мужа дворянки, верховодившей в городе не только над купчихами, но и благородными дамами.

В богатом доме Савиных, внутри не похожем на купеческие особняки, каждый четверг собирался весь «город», все начальство. Заезжал на четверги Савиной и Семен Данилович. Давно он понял, что в делах Савину помогают и связи его с начальством.

Когда купечество ходатайствовало об открытии регулярного движения специальных поездов для вывозки масла к портам Балтийского моря, откуда его на пароходах направляли в Англию, первое слово принадлежало Савину. И не потому, что у него миллионы — у Разгуляева ненамного меньше их, — а потому, что Савин лично знаком с генерал-губернатором. Один раз приезжал губернатор в Петропавловск, а все же пожаловал на обед к Сидору Карпычу, целовал красивые ручки хозяйки, беседовал с хозяином о торговых делах.

«Большое приданое я получил за Секлетеей, купеческой дочерью, а Савин свою дворянку голой взял, и все же, пожалуй, выгоду большую получил он», — часто думал Разгуляев, сидя в гостиной у Калерии Владимировны и наблюдая, как она всеми вертит. Его женушка обычно забьется в уголок, шепчется с какой-нибудь купчихой, никому не видная, и, вспоминая о Калерии Владимировне, он завидовал Савину.

В последнее время местная газета «Степной край» в своих статьях часто задевала экспортеров. Разгуляев злорадно думал: «Покрепче б били писаки! У нас ведь главный-то экспортер Савин. Наше дело — торговля с киргизцами, нас это мало касается».

Однако, когда Сидор Карпыч пригласил членов биржевого комитета к себе в контору обсудить очередное нападение газеты, Разгуляев явился вместе с другими беспрекословно: он член комитета, а зовет его председатель, пока что первейший купец. Угостив биржевиков своим традиционным «холодным чаем», Савин, потрясая газетным листом, заговорил:

— Что ж, купцы, долго мы будем терпеть разные нападки? Послушайте, что опять настрочили газетные писаки. — И прочитал: — «Наши сырые продукты идут в Америку, Бельгию и другие страны, возвращаются потом к нам в обработанном виде, и мы оплачиваем их втридорога…» Ведь это нас обвиняют, а кто, как не мы, создает богатство края? — Отбросив газету, Савин внимательно оглядел своих соратников.

— Может, надо редакторишке куш подсунуть? Поди, от писания живот подвело, вот он от зависти и вякает, — тяжело сопя, проговорил купец Черемухин. Даже среди дородных купцов он выделялся своей тучностью.

Разгуляев зло покосился на Черемухина. «Порядка не знает. Чего суется первым? Не по капиталам лезет…»

— Пробовал уже, купцы! Не клюет. Тут ведь тоже осторожность нужна, — ответил Савин.

В самом деле, он поручил своему Никите поговорить с редактором. Тот, вернувшись, кратко сообщил: «И пытаться нельзя. Еще пропечатает, что купцы подкупить хотят. Одержимый какой-то этот редактор, да и глуп, силы денег не понимает».

Разгуляев, выслушав ответ Савина, злорадно усмехнулся. «Всякая мелочь с советом лезет, путного-то все равно не предложит».

— Я так думаю, Сидор Карпыч, — выждав, заговорил он важно, — с начальством тебе надо поговорить с глазу на глаз. Намордник наденут — брехать попусту перестанут…

— Правильно говоришь, Семен Данилович, — после короткого раздумья поддержал его Савин, а затем и все остальные участники беседы согласились с ним.

Разгуляев самодовольно усмехнулся: «Слава создателю, разумом не обидел».

Побеседовав еще с полчаса, выпив по чарочке первосортного коньяку «на дорожку», отцы города ушли. Хозяин решил до поездки к полицмейстеру посмотреть сводки о работе разъездных доверенных, но не успел вызвать Никиту, как в кабинет вошел сам полицмейстер Александр Никонович Плюхин.

…Тридцать шесть лет назад из Степного генерал-губернаторства была выделена огромная Акмолинская область, по территории равная чуть ли не всей Европе. Считалось, что в будущем центр области перейдет в Акмолинск, но пока что все областное управление находилось по-прежнему в Омске, Акмолинск и Петропавловск оставались уездными городами. Областное жандармское управление также было в Омске. Его функции в Петропавловске перешли к полицмейстеру, официально числившемуся по жандармскому управлению помощником начальника. Плюхин возглавлял полицию города с тысяча девятьсот первого года. Когда-то он мечтал стать крупным юристом, даже учился два года на юридическом факультете, но потом ученье бросил. Однако он понимал, что не всего можно достичь одним мордобоем, иногда надо действовать и другими, более тонкими способами, особенно с политическими.