Почти двухмесячный перерыв дал Вавилову возможность не спеша наметить план действий к началу старой работы. Что его заставят вновь работать в охранке — после встречи с Плюхиным он понял это сразу и заранее помирился с этим.

Вавилов прежде всего надежно спрятал свой меньшевизм, перестал пререкаться с Антонычем и горячо поддерживал все предложения старого слесаря в подготовке забастовки. Правда, со стороны Федулова Константин чувствовал по-прежнему какой-то холодок, но многие железнодорожники стали с ним ласковее разговаривать. Вавилову очень хотелось встретиться с «нашим товарищем», но пока это не удавалось.

— Ничего, Костя, не поделаешь! Ему здесь задерживаться нельзя, а тебе сообщить не так просто, — утешал его Григорий Потапов.

— Я тебе все могу пересказать, что он сообщил нам нового, — говорил Григорий в другой раз, встретившись с Вавиловым на конспиративной квартире, где собирался раз в неделю комитет городской организации.

Пробираясь по узеньким тротуарам, Константин часто озирался по сторонам и размышлял о предстоящем разговоре с Плюхиным. Кажется, умный человек, вроде его первого шефа, не подведет. Интересно, все ли сказал Савину? Следует, пожалуй, посопротивляться — ценить станет выше. Потом — обязательно договориться о создании подставного провокатора. Что ж, не хотел возвращаться к старому, но его заставляют. «Видно, уж судьба такая», — вздохнул, подходя к большому деревянному дому, где жил с семьей Плюхин.

Оглянувшись, Верба нырнул в парадное крыльцо.

— От Сидора Карпыча Савина срочное письмо его высокородию, — вежливо, но громко сказал Константин вышедшей в переднюю кухарке.

— Веди его, Матреша, ко мне в кабинет, — послышался голос Плюхина.

Матрена провела Вавилова в большую, ярко освещенную газовой лампой комнату, заставленную мягкой мебелью, с большим ковром на полу. Плюхин встал навстречу из-за стола, взял у Вавилова письмо и попутно повернул ключ в дверях. Потом небрежно бросил нераспечатанный конверт на стол, пригласил его сесть в кресло, сел сам на прежнее место и закурил.

— Вы курите? Прошу! — протянул он любезно коробку.

Вавилов непринужденно взял папиросу, все больше убеждаясь, что Плюхин похож на того следователя, с которым он дружно работал в своем городе.

Закуривая, незаметно разглядывал Плюхина. Тот, откинувшись на спинку кресла, пускал кольца дыма, но смотрел не на них, а на своего гостя.

— Итак, господин Верба, на этот раз мы можем с вами, не торопясь и не боясь лишних ушей, поговорить о вашей работе, — заговорил спокойно после паузы Плюхин.

— Я не хочу больше выполнять секретные задания, — перебил его Вавилов.

Помощник начальника областного жандармского управления неторопливо достал из стола папку и развернул ее так, чтобы Вавилов мог видеть свою фотографию к даже прочитать собственную подпись под обязательством.

— Я давал обязательство не вам и его полностью выполнил, — запротестовал Константин.

Плюхин рассмеялся.

— По-моему, это пустой разговор. Такого рода обязательства связывают на всю жизнь, — небрежно бросил он. — И потом… Почему вы не хотите? Это же выгодная работа. Надеюсь, вас не мучает совесть за то, что вы помогаете правительству бороться с бунтовщиками? — голос Плюхина построжел.

— Больше опасности, чем выгоды, ваше высокоблагородие, — ответил Вавилов, словно не расслышав последнюю фразу Плюхина.

— Когда мы с вами беседуем наедине, вы можете называть меня Александром Никоновичем. Платой мы вас не обидим, из характеристики в вашем деле видно, что вы опытный и старательный работник, а безопасность от разоблачения, если вы будете добросовестно работать на нас, гарантируем, — продолжал Плюхин, с интересом перелистывая папку. — Собственно, ваше «не хочу» сказано вами поздно. Одно дело вы для нас уже сделали… — Он в упор посмотрел на Вавилова, достал из ящика две четвертных и положил их перед ним. — Кстати сказать, девицы ужасно упрямы. Несмотря на все меры, твердили, будто нашли бумажки на улице и сами не знают, что в них написано. Пришлось отправить в ссылку, — добавил он небрежно.

В памяти Вавилова всплыли юные девичьи лица в синяках и ссадинах. Он знал, о каких мерах говорит Плюхин. Сколько раз говорил он с ними о революции! Измученные, истерзанные, но незапятнанные пошли в ссылку, на новые мученья. Какой-то остаток совести заговорил в растленной душе. Бледный, угрюмо потупив глаза, сидел он молча, не протягивая руки за деньгами — ценой их крови, ценой его предательства.

Плюхин внимательно посмотрел на него и презрительно скривил губы.

— Если узнают ваши дружки, что вы нам передали этих девчонок, они из вас котлету сделают, — безразлично кинул он.

Вавилов вздрогнул. Холодный пот от охватившего его животного ужаса заструился по спине. Он вдруг словно увидел перед собой лица Федулова, Алексея, Григория, Мезина… Да, если узнают про выдачу девушек, они растерзают, убьют его. Он поднял глаза и, взяв деньги, свернул и положил в боковой карман.

— Листовки вновь появились, — конфиденциальным тоном сообщил Плюхин, чуть улыбнувшись, когда Вавилов взял четвертные. Ему было понятно течение мыслей будущего помощника. «Не хочу» он больше не скажет. — Но сейчас главное не в этом. Не будем охотиться за «стрелочниками». Нам с вами следует заняться верхушкой. Чувствуется, что на днях вспыхнет забастовка. Омские железнодорожники уже включились сегодня. Можно сорвать у нас, не допуская начала?

— Нет, Александр Никонович, поздно. Все подготовлено. Можно другое — сорвать после начала. Аресты, кроме разоблачения меня, если я останусь на свободе, ничего не дадут, — ответил Вавилов. Он знал, что рабочие еще скорей бросят работу, если арестовать Федулова, Шохина и других.

— А что же вы предлагаете? — спросил Плюхин, и провокатор развернул перед ним план постепенного удушения рабочего движения в Петропавловске.

— Хорошо! Делайте все так. Я вам верю, — сказал он, когда «Верба» замолчал.

— Во мне вы, Александр Никонович, не ошибетесь, — заверил его Константин.

— Встречаться мы пока не станем. Будете передавать мне сведения письмами через Савина, задания получать тем же путем, — проговорил полицмейстер и на вопросительный взгляд Вавилова добавил с усмешкой: — Он немного знает, — и пересказал свой разговор с Савиным.

Оба рассмеялись.

— Теперь идите. Вот вам еще сто рублей, а в дальнейшем будете получать смотря по результатам.

Вавилов взял и эти деньги, сделал шаг к дверям и обернулся. Плюхин вопросительно взглянул на него.

— Я хочу вас спросить, Александр Никонович, — не совсем уверенно заговорил Вавилов: не сочтет ли за дерзость? — Несколько месяцев назад был сделан безрезультатный обыск в доме Хасана Сутюшева по Новомечетной. Кто-нибудь донес? Возможно, его следует использовать…

Плюхин пренебрежительно махнул рукой.

— Не подойдет! Сообщил нам о том, что будто бы брат Хасана привез какие-то подозрительные мешки, Егор Маслаков, подрядчик, он постоянно вертится среди возчиков-гатар со своими компаньонами. Дурак, пьяница, драчун… — Александр Никонович хотел показать полное доверие своему будущему помощнику.

Когда Вавилов вышел из кабинета, Плюхин долго сидел за столом, думая о нем. «Это несомненная удача, — решил он. — С его помощью я покажу, как надо работать. Он умен, для него главное — собственная персона. Таких совесть не мучает. Рабочих он боится и за это ненавидит их…»

А помощник царской охранки, оглянув с крыльца улицу и убедившись, что пусто, быстро перебежал на противоположную сторону и большими шагами пошел от опасного места. Пройдя два-три квартала, он замедлил шаги и даже стал потихоньку насвистывать. Пока все обернулось в его пользу, может, и дальше пойдет хорошо. Впереди деньги и свобода действий. Во время забастовки можно незаметно кое-кого убрать. Долго она не продлится. Он будет чист перед всеми. Если произойдет революция, он и тогда пойдет далеко. Папка здесь, у Плюхина. Ее можно постараться вовремя уничтожить, и тогда у него будет большой стаж подпольной революционной работы. «Живем один раз, и умный человек из жизни должен извлечь все полезное для себя», — цинично подумал Вавилов, подходя к своей квартире.