— Добыча? — спросил я.

Бенколин покачал головой.

— Нет. Пока нет. Но мы ждем здесь встречи. А! Вот и наш парень! Сейчас он идет к столику. Кончай пить.

Фигура, на которую он указал, двигалась между танцующими. Это был маленький человечек с большой лысой головой и хилыми бакенбардами. Когда зеленый свет осветил его лицо, он. отвернулся и подсел к одному из столиков. Он был чем-то панически испуган и умоляюще смотрел на Бенколина. Детектив повернулся ко мне. Мы встали, и маленький человечек последовал за нами. Я бросил взгляд на мужчину с хищным носом. Тот положил голову на грудь одной из девушек и гладил ее волосы. Глаза его были устремлены в нашу сторону. Сбоку от возвышения для оркестра, где шум был несколько тише, мы нашли дверь.

Мы оказались в небольшом коридоре. Над нашими головами тускло светила маленькая лампочка. Человечек стоял перед нами, склонив голову набок, и явно нервничал. Его красные глазки беспокойно оглядывали нас. Усы обвисли, бакенбарды растрепались, лысую голову словно покрывала пыль. Две пряди оставшихся волос сползли на уши. На нем был грязный черный костюм, явно ему не по размеру.

— Я не знаю, что хочет мсье,— хрипло произнес он.— Но я пришел. Я запер свой музей.

— Джефф,— сказал мне Бенколин,— это мсье Огюстен. Он владелец старинного музея восковых фигур в Париже.

— «Музей Огюстена»,— объяснил человечек. Он. важно поднял голову, как будто стоял перед камерой.— Я сам изготавливаю фигуры.. Что? Вы не слышали о «Музее Огюстена»?

Он тревожно заморгал глазами, но я успокаивающе кивнул, хотя понятия не имел об этом музее. «Музей Гревина» — да, но не «Музей Огюстена»... Нет, не слышал,

— Не слишком часто сейчас люди ходят в музей,— сказал Огюстен, качая головой.—Это потому что я расположен далеко от центра и у меня нет световой рекламы. Да! — Он скомкал свою шляпу.— А что они думают? Это им не Луна-парк. Это музей! Это искусство! Я продолжаю работу своего отца. Великие люди благодарили его за работу.

Он обращался ко мне, продолжая мять шляпу. Бенколин резко оборвал его, потащив за собой к другой двери.

Из-за стола безвкусно обставленной комнаты вскочил какой-то молодой человек. В подобных местах всегда душно и пахнет дешевой парфюмерией. Молодой человек курил Сигарету и казался неуместным в такой обстановке. Он был высок, строен и имел военную выправку. Даже его короткие усы были подстрижены по-военному,

— Я должен извиниться,— сказал Бенколин,— за то, что решил использовать для разговора это место. Тут. нам никто не помешает... Разрешите представить: капитан Шамон — мсье Марль, мой помощник, и мсье Огюстен.

Молодой человек поклонился. Очевидно, он еще не освоился с гражданской одеждой и не знал, куда девать руки. Мрачно взглянув на Огюстена, он кивнул.

— Хорошо,— сказал он.— Эго тот человек?

— Я не понимаю,— объявил Огюстен. Его усы ощетинились.— Вы действуете так, мсье, будто я совершил преступление. Я имею право требовать объяснений.

— Садитесь, пожалуйста,— предложил нам Бенколин.

Мы все растлись вокруг стола, на котором стояла лампа, но капитан Шамон остался стоять, держа руку у пояса, как будто он опирался на эфес шпаги.

— А теперь я хочу задать несколько вопросов,— продолжал Бенколин.— Вы не возражаете, мсье Огюстен?

— Конечно, нет,— важно ответил тот.

  Насколько я понимаю, вы давно владеете музеем восковых фигур?

— Сорок два года. Впервые,— Огюстен покосился на капитана, и голос его дрогнул,— моими делами интересуется полиция.

— Но число посетителей музея невелико?

— Я уже сказал почему. Меня это не волнует. Я занимаюсь искусством.

— Сколько у вас помощников?

— Помощников? — Огюстен удивился и моргнул.— Только моя дочь. Она продает билеты. Всю работу делаю я сам.

Бенколин говорил небрежно и довольно добродушно, но в глазах капитана я уловил что-то вроде ненависти. Шамон сел.

— Вы не спрашиваете его о...— начал молодой человек, сжимая кулаки.

— Да,— ответил Бенколин. Он достал из кармана фотографию.— Мсье Огюстен, вы когда-нибудь видели эту молодую особу?

Бросив беглый взгляд, я увидел на снимке девушку лет девятнадцати-двадцати' с живым блеском темных глаз, мягкими полными губами и слабым подбородком. В углу стоял штамп известного парижского фотографа. Шамон уставился на сИимок, как будто тот силой притягивал его взгляд. Когда Огюстен закончил изучение, Шамон взял фотографию.

— Подумайте хорошенько,— сказал он.— Это моя невеста.

— Я не знаю,— пробормотал Огюстен. Его глаза сузились.— Я... Вы не должны ожидать, что я...

— Вы видели ее раньше? — настаивал Бенколин.

— Что такое, мсье? — спросил Огюстен.— Вы все смотрите на меня, как будто считаете меня... Что вы хотите? Вы спрашиваете о снимке. Лицо мне знакомо. То, что я когда-то видел, я не забываю. Я всегда изучаю людей, которые приходят в музей. Я передаю в воске выражения лиц живых. Вы понимаете?

Он колебался. Его пальцы двигались, словно Он мял воск.

— Но я не знаю! Почему я здесь? Что я сделал? Я никого не трогал. Я только хочу остаться один.

— Девушка на фото,— сказал Бенколин,— мадемуазель Одетта Дюшен, дочь одного из покойных министров. Сейчас она мертва. Последний раз ее видели входившей в ваш музей. Оттуда она не вышла.

После долгого молчания, в течение которого он дрожащей рукой водил по лицу и глазам, старик произнес:

—- Мсье, я всю свою жизнь был хорошим человеком» Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Она была убита,— сказал Бенколин.

— Ее тело выловили из Сены сегодня днем.— Шамон возбужденно вскочил,— В синяках. Избита. И умерла от колотых ран.

Огюстен ошарашенно уставился на капитана.

— Вы не думаете,— наконец пробормотал он,— что я...

— Если бы. я так думал?— неожиданно улыбнулся Шамон,— я бы вас задушил. Мы просто хотим кое-что выяснить. Насколько я знаю, это не первый подобный случай. Мсье Бенколин сообщил мне, что шесть месяцев назад другая девушка посетила «Музей Огюстена» и...

— Я никогда об этом не слышал!

— Нет, вмешался Бенколин.-- Она часто бывала у вас, но вас мы считаем вне подозрений. Кроме того, ту девушку так и не нашли. Она могла исчезнуть добровольно — такие вещи случаются иногда.

Несмотря на испытываемый страх, Огюстен заставил себя выдержать холодный взгляд детектива.

 — А почему, спросил он,— этот мсье так уверен, что она вошла в мой музей и не вышла обратно?

 — Я отвечу на этот вопрос,— сказал Шамон. — Мы были помолвлены с мадемуазель Дюшен. В настоящее время я в отпуске. Помолвка состоялась год назад, и с тех пор я ее не видел, а в наших отношениях произошли перемены. К вам это не имеет никакого отношения. Вчера мадемуазель Дюшен должна была встретиться в павильоне Дофина со своей подругой, мадемуазель Мартель, и со мной. Она повела себя довольно странно. В четыре часа она позвонила мне и сообщила, что наша встреча не состоится. Причину она не назвала. Я позвонил мадемуазель Мартель и узнал, что она получила только что такой же отказ. Я почувствовал в Этом что-то странное и немедленно отправился домой к мадемуазель Дюшен. Когда я подъехал к ее дому, она садилась в такси. Я последовал за ней в другом такси.

 — Вы следили за ней?

Шамон замолчал. Лишь желваки играли на его скулах.

 — У меня нет причин защищаться от подобного обвинения,— снова заговорил он,— Права жениха... Я очень удивился, когда увидел, что она направилась в этот район—это плохое место для молодой девушки даже днем. Она вышла из такси у «Музея Огюстена». Я был изумлен, ибо никогда не подозревал, что она интересовалась восковыми фигурами. Я не знал, стоит ли мне идти за ней дальше — у меня все же есть совесть.

Похоже, этот человек никогда не выходил из себя. Французские солдаты всегда остаются джентльменами. Шамон оглядел нас и продолжал.

— Я увидел объявление, что музей закрывается в пять часов, и решил подождать. Было только половина четвертого. Когда музей закрылся, а мадемуазель Дюшен не появилась, я предположил, что она воспользовалась другим выходом. Кроме того, я был сердит, что все это время простоял на улице.— Он уставился на Огюстена.— Когда я сегодня узнал, что она не возвращалась домой, я провел расследование и выяснил, что в музее нет другого выхода. Это так?