— Садись, сокол.

Старший лейтенант забрался на второе сиденье.

— Вот срочно отвозил жену на станцию. К матушке поехала. Занемогла старушка, вызвала телеграммой дочку, — сказал Жеребов. — А ты чего мотаешься по городу? И такой хмурый? Это очень плохо.

Стахов был благодарен майору за то, что тот, как это ни странно, относился к одним из немногих, кто не досаждал ему разговорами о преднамеренной остановке двигателя в полете, не лез, как некоторые, с дурацкими вопросами относительно его чувств во время полета по параболе невесомости. В такие минуты Стахов казался себе оплеванным. Впрочем, все это уже давно быльем поросло.

— Сынишка Беллы сильно болен, — сказал Стахов, — температура сорок. Вот искал гамма-глобулин.

— Это за которой наш Мешков ухаживал? Жалко, что у них ничего не получилось. Очень жалко. Ну, а гамма-глобулин нашел?

— Черта лысого.

Жеребов резко затормозил и опять расставил ноги, чтобы мотороллер не упал:

— Почему?

— Не дают.

Он вдруг снова включил сцепление и стал разворачиваться.

— Сейчас найдем.

— Где?

— В аптеке, конечно.

— Я обошел все.

— Найдем в первой же. Железно.

Когда они остановились у аптеки, Стахов не стал входить туда, его вторичное появление могло помешать Жеребову.

И майор действительно нашел в аптеке так необходимый Олежке гамма-глобулин. Как он сумел уломать провизоров, это осталось для Стахова загадкой. Они сели на мотороллер и помчались к дому Беллы. Стахов предложил Жеребову зайти вместе с ним, но замполит отказался.

— Поеду в часть. Надо успеть к концу праздника.

Стахов поднялся на второй этаж и постучал. На этот раз открыла Белла.

Как долго он не видел ее! Прошла зима. Потом наступила весна, и он уехал в отпуск, в горы, где пробыл около двух месяцев. И уже лето было в разгаре.

Белла опустила глаза, и Юрий сначала увидел только синие тени под ними. Впрочем, она тут же взмахнула своими пушистыми ресницами и посмотрела ему в лицо. Как же знаком был этот ее взгляд! Сейчас в нем таилась смертельная усталость.

— Я принес лекарство, — сказал Стахов, протягивая коробку с ампулой.

Ее лицо дрогнуло. Она прижала руки к груди и вроде не знала, брать или не брать лекарство. И в эту минуту в дверях комнаты появился Мешков.

Неожиданная встреча буквально ошеломила Стахова. Правая рука его бессознательно отдала честь, а левая повисла плетью. Мешков улыбнулся своей детски-простодушной улыбкой.

«Почему он здесь? — подумал Стахов. — И в такую минуту. Это не было похоже на случайность».

Белла предложила Стахову пройти в комнату.

— Присядьте, — сказала она ему, — а лекарство нам уже достал Петя. Сыну сделали укол, и теперь он заснул.

— Петя, подай, пожалуйста, стул, — попросила она Мешкова.

— К сожалению, я очень тороплюсь, — с усилием выдавил из себя Стахов. И собственный голос ему показался каким-то деревянным. — Да, очень.

Разве мог он теперь обидеть Петра, который здесь свой человек. Стахов был уверен, что Мешков ни на минуту не поколеблется взять на себя ответственность за жизнь этих двух существ. И не пожалеет ни сил, ни времени на то, чтобы ей и сыну ее всегда было хорошо.

На лицо Беллы легла тень. Она приоткрыла рот, точно хотела что-то сказать, но посмотрела на Мешкова и не сказала, только как-то со свистом, точно боясь обжечься, вдохнула в себя воздух.

Еще никогда так пристально Стахов не следил за выражением ее лица. Как бы ему сейчас хотелось разобраться в собственном впечатлении. Стахов положил гамма-глобулин на комод, на котором когда-то лежала его фуражка всю ночь.

Рука старшего лейтенанта снова отдала честь, а ноги двинулись с места. Они словно и не принадлежали ему. Очутившись на лестнице, он остановился. Ему хотелось вернуться и еще раз посмотреть на Беллу.

Некоторое время Стахов шел по улице, не помня себя. Каким-то образом он оказался у ресторана. Сюда они иногда приходили с Беллой, чтобы послушать музыку и потанцевать. У них даже был любимый столик возле развесистой пальмы. «Вот то, что мне сейчас нужно», — подумал он»

Вошел в залитый электричеством зал и стал искать свободное место. Взгляд его остановился на столике, за которым сидели только два человека. Стахов подошел поближе и узнал их. Это были Полстянкин и Зина.

Тотчас же припомнилась встреча с ней возле кинотеатра, проводы и бегство… Тогда Юрий чуть было не поплыл по мутной волне. Но и убежав от Зины, он не испытывал удовлетворения. Ему казалось, будто он предал человека в трудную минуту. Ее поведение представлялось ему неестественным, вызывало чувство тревоги. Это чувство не заглохло в нем ни на второй, ни на третий день. Стахов понял, что девушка оказалась на распутье. Ей нужно было бы указать дорогу. Но как это сделать, он не знал. Попробовал однажды заговорить о ней с доктором Саникидзе.

— Это верно, что в самодеятельности не нашлось роли для Зины Кругловой?

— А в чем дело?

— Обижалась на вас.

— Вот оно что. Понимаешь, дорогой, одно время она льнула к Мотылю. А он парень легкомысленный. Не хотелось, чтобы обижал Зину. Ее Тузов любит. Это как раз тот случай, когда, казалось, старшине нужно было помочь. И ей тоже.

«Как видно, не больно-то помог, — подумал Стахов, — иначе она бы сейчас не сидела в обществе лысеющего человека в красивых очках. Впрочем, это примитивно — лечить все беды самодеятельностью. В данном случае нужно что-то другое. Но что?»

Она была в блестящей силоновой кофте, с открытыми плечами, в кожаной юбке и черных ажурных чулках. На красивой головке возвышалась вавилонская башня.

Юрий подумал, что здесь нужно действовать решительно. Вплотную приблизился к столику и, глядя в переносицу Полстянкину, сказал, сжимая кулаки:

— Уходите сию же минуту, иначе нам придется перенести разговор в другую плоскость. — Что это должно было обозначать, Стахов и сам не мог бы сказать, но ему казалось, что такие слова должны оказать воздействие. И он, кажется, не ошибся.

Полстянкин встал, испуганно застегивая модный пиджак без ворота.

— В чем дело? Мы только что приехали из вашего городка. Выступали с концертом перед воинами. Устали, разумеется, и вот решили подкрепиться, — начал завклубом. — В этом есть что-нибудь предосудительное?

Голос у Полстянкина слегка дрожал, и Стахов понял, что заведующий клубом встревожен, хотя и пытается скрыть это. «Может быть, у него есть семья, — подумал Стахов, — и теперь он просто боится, что выведу его на чистую воду».

— Вы все-таки хотите, чтобы я перенес разговор в другую плоскость, — ухватился Стахов за формулировку, которая оказалась вроде бы действенной. — Это можно сделать.

— Я ничего не хочу. Только мне кажется странным ваше поведение, — сказал Полстянкин.

На лице Зины, которое залилось краской, были смятение и тревога. Она тоже попыталась встать, но Стахов так сжал ей запястье, что девушка невольно опустилась на место. Теперь Зина смотрела на Юрия с вызовом и злобой. На виске билась синяя жилка.

— Я противник всяческих скандалов, — сказал Полстянкин, доставая бумажник. — И только поэтому не хочу больше оставаться здесь. — Он с достоинством положил несколько трешек под фужер с недопитым пивом и, выразительно посмотрев на Зину, ушел.

Стахову вдруг стало жалко этого изо всех сил молодящегося человека, которого он лишил даже иллюзий. Имел ли он на это право?

Когда они остались вдвоем, Юрий сказал Зине все так же строго:

— Ну, а теперь рассказывай, что стряслось.

Зина молчала, сцепив у подбородка пальцы, нервно покусывала накрашенные губы. В зеленоватых глазах с жирными черными стрелками стояли слезы. Это было так неожиданно для Стахова, знавшего Зину всегда непринужденной, беспечной и улыбчивой.

Стахов попросил официанта принести воды.

— Пожалуйста, побыстрее.

Зина пила воду нервными глотками, держа фужер в обеих руках, как это делают дети. Стахову захотелось приласкать Зину, защитить. Он осторожно положил ей руку на запястье.