Я спускаюсь по лесенке в одну секунду, точно с горки скатываюсь. Ловлю себя на том, что мурлыкаю под нос: «Пусть всегда будет мама».

С высоты город казался Стахову беспорядочной россыпью разноцветных кубиков. «Каждый такой кубик с отблеском солнца в стеклах окон — очаг жизни», — подумал летчик. И еще он подумал, что неплохо бы, вернувшись с полетов, оказаться в одном из таких очагов и выпить стакан горячего чая с вареньем, каким его угощала Белла…

В тот памятный вечер у Беллы он заснул, едва коснувшись головой подушки, и спал как убитый. Однако проснулся раньше, чем зазвонил будильник. Может, оттого, что в комнате было душно, а он с ребятами даже зимой спал при открытой фрамуге, а может, потому, что за окном стонали голуби. По военной привычке сразу же вскочил с постели и стал натягивать брюки. Они были отглажены. И рубашка оказалась отглаженной и аккуратно висела на спинке кровати. Было похоже на то, что ночью приходила добрая фея и сделала все, чтобы Стахов выглядел утром безупречно. Не трудно было догадаться, кто это сделал. Ему стало очень приятно.

Он сел на маленький, покрытый полосатой простынью диванчик, оглядел комнату. Утром она показалась еще меньше. Может, в этом мрачноватом доме с толстыми стенами и узкими окнами и в самом деле раньше был монастырь. Он невольно потрогал стену рукой, словно хотел нащупать следы старой жизни. Все здесь, видно, принадлежало родителям Беллы, только детская кроватка, стоявшая в сводчатой нише, да трельяж на комодике, вероятно, приобрели позже. Висевшие на гвоздике платья были, что называется, с иголочки.

«Она любит одеваться, — подумал Юрий. — У нее есть вкус. Кто она? На какие средства живет с отцом и ребенком? Может, последние копейки тратит на это цветастое барахлишко?» Он тогда очень мало знал о женщине, у которой нашел приют. А между тем она возбуждала его любопытство.

Потом он снова вспомнил о выглаженном костюме и почему-то подумал, что она, вероятно, и Мешкову гладила брюки. Ведь не случайно Петро выглядел на стадионе таким ухоженным. В душе появилось нечто похожее на беспокойство. Это была не ревность, а чувство некоторого смущения оттого, что его поступок при желании можно было расценить как измену товарищу.

Стахов не задавал себе вопроса, нравится он или нет Белле. Он был уверен, что нравится. А коли так, говорил он себе, значит, совесть его чиста, а всяким там условностям, в конце концов, не стоит придавать слишком большого значения. Но эта маленькая мама должна знать, что его не так-то легко приручить. А что, если отглаженные брюки — первый шаг к этому… Мужчины клюют на такую приманку.

Так думал он в то утро, причесываясь у зеркала. Ключа нигде не было, записки — тоже. Он откинул штору, за которой был закуток, служивший хозяевам кухней, и невольно остановился, пораженный увиденным.

На маленькой самодельной раскладушке у дверей спала Белла. Несколько мгновений он стоял, не шелохнувшись, чувствуя прилив нежности. Она лежала на боку, в неудобной позе, поджав ноги и откинув в сторону голову с разметавшимися по подушке черными шелковистыми волосами.

Он не знал, как поступить. Белла пошевелилась, и Стахов поспешно отступил за занавеску, посмотрел на будильник. Он должен зазвенеть через десять минут. Юрий постоял еще с минуту в раздумье, потом разделся и снова юркнул в постель. В голову лезла разная чепуха. Может, ему не нужно было раздеваться, а взять ее осторожно на руки и положить на постель? И было бы здорово, если бы она не проснулась при этом. И он представил, как она удивилась бы потом, увидев себя в постели. «Все-таки она славная, — решил Стахов. — И совсем не пара этому увальню Петьке. Неужели между ними могло что-то быть…»

Зазвенел будильник. Юрий притворился, что все еще спит. Накинув халатик, она осторожно приблизилась к постели и с минуту рассматривала его лицо. Он это чувствовал. Потом коснулась ладонью его лба:

— Юра!

Он потянулся. Она быстро отошла к комоду. — Как спалось? — спросила с едва уловимой усмешкой.

— Нормально.

Он не стал спрашивать, как спала она. И она ничего не сказала. И взяв полотенце, вышла в коридор.

Когда вернулась с мокрыми завитками волос на шее, он был одет.

— Будете пить чай?

— С вареньем? — спросил Стахов.

— А вам не нравится варенье?

— Нравится.

— Тогда помогите накрыть на стол. Я тоже спешу.

Они снова сидели друг перед другом как возлюбленные или даже как муж и жена, а в сущности совершенно незнакомые. И тогда Стахов впервые подумал, что, видимо, не так-то плохо живется женатикам, что и ему придется со временем обзавестись подружкой. И он, наверно, не станет роптать на судьбу, если его жена будет похожа на эту маленькую маму. И родится у них сын, и они пойдут с ним гулять… Впрочем, он тотчас же отогнал от себя эти сентиментальные мысли.

— Куда вы спешите? — спросил Юрий.

— На работу.

А вечером она говорила, что учится… Это насторожило Стахова. Над столом висела цветная репродукция с картины Корреджо «Святая ночь».

— Память о маме, — сказала Белла. — Она умерла при родах. У отца не осталось фотографии. Однажды он случайно наткнулся на эту картину. Уверяет, что мадонна с младенцем — копия матери. Ну и повесил.

— Вы тоже похожи, — сказал Юрий.

— Нет, я на отца.

— Он больше так и не женился?

— Не женился. Не хотел, чтобы у меня была мачеха. А зря. Человек не должен быть одиноким!

Стахов сжал челюсти, вспомнив, как он сказал своей матери, которую начал обхаживать один вдовец: «Если выйдешь замуж, уйду из дому». Теперь она совершенно одна.

— Иногда я кажусь себе эгоисткой, — продолжала Белла. — У отца единственная радость — мой сын.

— Но где же он?

— В детском саду. Мы берем его только на воскресные дни: иначе ничего не получается, — голос у Беллы слегка дрогнул. — Работа, учеба, общественные нагрузки.

— Спасибо за чай, — сказал Стахов и поднялся. — Пора.

Ему вдруг как-то стало не по себе после этого разговора. Было жалко свою одинокую мать. Вот даже не заехал после санатория домой. А она так ждала его. Решил сегодня же написать ей теплое письмо.

Белла проводила Стахова до дверей.

— Заходите, — сказала просто, как старому знакомому, и опустила глаза.

И он зашел спустя несколько дней. Дома был отец. Белла их познакомила. Стахова поразили глаза старика. Они были, как и у дочери, большие, глубокие, всепонимающие. Однако это были глаза усталого человека. Он оказался молчуном и за все время пребывания летчика в их доме не сказал ни слова. Даже знакомился молча, кивнул седовласой головой — и все. И сразу же отошел к столу, на котором лежали разобранные ходики. Чинил их. Стахову при нем не хотелось разговаривать с Беллой, и он без конца подавал ей знаки, чтобы уйти. Один из его знаков старик перехватил, и после этого Юрий долго еще чувствовал на себе его настороженный взгляд.

Когда Юрий и Белла вышли на улицу, она сказала:

— А вы не понравились отцу.

— Почему так решили?

— Молчал. Это первый признак.

— Я, кажется, ничего не сделал предосудительного.

— Значит, сделаете, — она усмехнулась. — Это он так думает. Он у меня большой чудак. И не понимает сегодняшнюю молодежь. Все ругает меня, что слишком доверчива, спешу, говорит, жить. Я ведь вышла замуж, когда мне только-только исполнилось семнадцать, — продолжала она после некоторого молчания. — Нас даже не хотели расписывать, представляете? И когда родился ребенок…

— Где же ваш муж? — спросил Стахов и тотчас вспомнил, что уже спрашивал у нее о муже. — Если, конечно, это не секрет.

— Уехал по вербовке на Север. — Белла сникла вдруг, прикусила губу: — Теперь вот пишет сыну всякие нежности. Хочет вернуться. А я не знаю, смогу ли простить ему.

— А что у вас произошло?

Белла поморщилась. И Стахов понял, что не нужно было об этом спрашивать. Она тряхнула головой.

— Да, о чем мы с вами говорили? О темпе жизни. Темп жизни сейчас другой. Я вот читала недавно: если жизнь будет развиваться так же стремительно, то в скором времени все должны передвигаться не иначе как по воздуху, у всех будут индивидуальные летательные аппараты, вроде нынешних средств передвижения по земле — велосипедов. Представляю, что будет твориться в воздухе.