Когда взлетает современный реактивный истребитель-перехватчик, из выхлопного сопла раскаленная газовая струя вырывается с таким напором, что все кругом дрожит. Того и гляди, барабанные перепонки лопнут. Да что там перепонки — земля, кажется, раскалывается надвое. Но это продолжается недолго. Самолет стремительно набирает скорость, отрывается от земли.

Если перехватчик взлетает ночью, его почти не видно, и только из выхлопного сопла хлещет огненная река. Не случайно говорят нам на танцах девчата из окрестных деревень: «Вы хитрые летчики. Днем летаете на самолетах, а ночью на ракетах». Да, взлет современного самолета-перехватчика подобен взлету ракеты.

По плановой таблице моему летчику Стахову еще не скоро в полет, а поэтому мы, как водится, помогаем другим техникам снаряжать самолеты в воздух, готовим к погрузке на тягач нужное для встречи истребителей имущество. Дело это не новое, трудностей не составляет.

Здесь же, на линии предварительного старта, неподалеку от СКП, выкрашенного в крупную черную и белую клетку, толпятся летчики и техники со шлемофонами в руках. Все немножко возбуждены, громко разговаривают, обсуждают действия товарищей — летчиков, вслух читают выпущенные парткомом бюллетени, где рассказывается о цели сегодняшних полетов.

Сквозь широкие окна СКП я вижу стоящего с микрофоном в руках командира полка, начальника связи, дежурного по СКП с красной повязкой на рукаве, склонившегося над картой планшетиста. Над головой у них бесшумно крутятся огромные резиновые вентиляторы.

Офицерам отлично виден аэродром: освещенные прожекторами стоянки самолетов, в непроглядную даль уходящая взлетно-посадочная полоса, обрамленная с боков синими огоньками. Сейчас эти люди в кожаных куртках напоминают режиссеров, в подчинении которых едва ли не самый сложный оркестр, который можно себе представить. Они невидимыми радионитями связаны со всеми самолетами — независимо от того, на земле эти самолеты или в воздухе, они видят с помощью радиолокации каждую промашку летчика, будь он в это время за несколько — сот километров от аэродрома и на любой высоте.

Внизу, около установленной на треноге стереотрубы, закутавшись в тулуп, расхаживает дежурный солдат из светодивизиона. Его обязанность вроде бы простая — следить (визуально) за идущими на посадку самолетами и докладывать руководителю полетов, если на каком-то из них, по рассеянности летчика или по другой причине, не выпущены шасси. Но эта простота кажущаяся, и здесь нужно, что называется, не моргать.

Уже не однажды такие вот солдаты предотвращали аварии самолетов на посадке. Есть такой солдат и у нас в гарнизоне. Командование наградило его именными часами с надписью: «За спасение жизни летчика». Если бы мне такую награду! И я уже представляю себя на месте этого счастливого солдата. Моя мама, наверное, до самой смерти показывала бы эту награду соседям.

— Иди-ка, хлопчик, погрейся, — говорит Щербина, возвращая меня к действительности. — Успеешь еще намерзнуться.

Отправляюсь в теплушку, что во второй зоне.

«Внимательный командир, — с благодарностью думаю «о Щербине. — Не заставляет попусту торчать на морозе и на ветру».

Когда самолеты в воздухе, в теплушке полно механиков, сидят чуть ли не друг на дружке у раскаленной печки, вытирают варежками пот со лба, а отойти подальше не подумают, травят баланду, посасывая тонкие солдатские гвоздики. Чет только не услышишь здесь: и бесхитростные солдатские анекдоты, и умные речи про кибернетические устройства, которые со временем, возможно, вытеснят из кабин самолетов летчиков, про термоядерные двигатели, способные работать без заправки долгие годы…

Здесь же и наш замполит майор Жеребов. Мы привыкли его видеть в своем кругу. Особенно не стесняемся. Сегодня он печется о наглядной агитации. По его мнению, каждый хороший пример солдата, сержанта и офицера должен быть как-то отражен, оценен и стать в центре внимания всего коллектива.

По инициативе майора на аэродроме во время полетов объявляли по селектору, кто из летчиков перехватил цель, а кто нет. Самолеты еще где-то на дальних подступах к аэродрому, а укрепленные на столбах репродукторы уже вещают о работе летчиков. Интерес к делу у всех повысился. Переживаем так, как во время репортажа по радио о международном футбольном матче.

Потом Жеребов решил, что этого мало, что на земле должны знать, в каких условиях проходил полет, как совершался перехват. Для этого он опрашивает каждого вернувшегося с задания летчика. Специалисты по вооружению немедленно вытаскивают кассеты из фотопулеметов и бегут в лабораторию, где пленка тотчас же проявляется и сушится.

Через некоторое время отснятые кадры с описанием воздушного боя вывешиваются на витрину, с одной стороны которой заголовок «Противник не прошел», а с другой — «Противник прорвался к объекту». Нетрудно представить, что испытывают летчики, попав на ту или иную сторону доски. Да и не только летчики…

Аппетит приходит во время еды. Теперь Жеребов хочет, чтобы и о работе техсостава тоже немедленно рассказывалось по радио и в наглядной агитации. Сейчас по его заданию комсорг полка, вооружившись блокнотом и ручкой, с пристрастием выспрашивает у техников об особенностях подготовки самолетов к ночному вылету, о трудностях, с которыми пришлось встретиться, и как они преодолевались. Мне очень хотелось, чтобы несколько лестных слов сказали о старшем лейтенанте Щербине. Его отношение к технике поражает. Будто перед ним не самолет, а живое существо, требующее деликатного обращения. Работая, он что-то все приговаривает, словно с ребенком беседует. Но хвалить своего командира как-то неудобно, и я молчу.

Жеребов стал давать задания и Тузову, который у нас считается лучшим фотографом. Его снимки можно даже увидеть в окружной газете.

Скороход только что сделал давно задуманный карманный приемник и теперь не расстается с ним. Пальцы почти машинально вращают колесико настройки. Из микродинамика вырывается джазовая музыка.

— Дай громче! — просит Мотыль, весь преображаясь, точно он услышал начало экстренного сообщения и теперь боится пропустить что-нибудь. — Это же «Бастелла»! — И начинает крутить подшитыми валенками по мокрому полу.

Солдаты смеются над Мотылем. Меня иногда в нем что-то раздражает. Для него как будто, кроме танцев, ничего и не существует.

Речь заходит о последней поездке к шефам, о девчатах. О девчатах солдаты могут говорить сколько угодно. И хотя в словах некоторых сквозит насмешка над слабым полом, но это больше для того, чтобы не поставить себя под удар со стороны женоненавистников. А среди нашего брата есть и такие.

Над головой Уварова было темное, бездонное небо со звездами, которые, казалось, разбросал кто-то щедрыми пригоршнями, а внизу, в далекой умопомрачительной глубине, все клубились и клубились грязные серые облака. Сверху они напоминали огромное стадо косматых чудовищ.

Невообразимо велико воздушное пространство страны. Ему нет ни конца, ни края. И не легко в нем обнаружить цель. Но нет в небе такой зоны, которая бы но просматривалась советскими радарами. Это летчики на опыте проверили, выполняя команды с земли.

Стахову было известно, что шли зачетные полеты и Уваров выполнял перехват контрольной цели, что по тому, как он и другие летчики справятся с заданием, командование соединения станет судить о боеготовности полка.

Юрий хорошо помнил открытое комсомольское собрание, посвященное этим полетам. Выступая на нем, Жеребов со свойственной ему увлеченностью предлагал развернуть «горячее» соревнование между эскадрильями за лучшее выполнение заданий во время зачетных полетов. Его, конечно, поддержали все.

Много говорилось на собрании о личной: инициативе, об умении действовать, исходя из общей обстановки, которая может быть очень сложной.

Стахов не выступал на том собрании. Он предпочитал действовать, а не говорить. И вот сейчас он с нетерпением ждал команду на вылет. Ждал, когда на его ракетоносце загудит двигатель в тысячи лошадиных сил. Одним коротким движением руки, которая ляжет на сектор газа, он сможет пускать эти силы в работу, сможет сдерживать их напор, а захочет и совсем остановит. Ни о чем другом он в эти минуты думать не хотел.