На сегодняшнюю репетицию пришла и Зина. Она в темном платье, зеленой лентой перевязаны ее огненные волосы. В ушах серьги в виде Эйфелевой башни. На туго обтянутой груди тонкая цепочка с медальончиком, на запястьях браслеты. Приветливо кивает всем и с улыбкой приближается ко мне. Я смотрю на Зину. Кажется, она взволнована, держится до предела напряженно, потому что хочет казаться независимой перед Мотылем. А в глазах у нее — тоска зеленая. Дело в том, что Мотыля не привлекают ее браслеты и серьги. Он даже не подошел к ней. Мне очень жалко Зину. Мы начинаем разучивать одну из песенок. Зина поет:

У Зины низкий грудной голос — контральтовый, так говорят музыканты. Он переливается и вибрирует:

Играя, я посматриваю на Мотыля и злюсь на него. И зачем он только кружит головы девчатам. Во время перерыва спрашиваю у него о Зине.

— Она почти замужем, — коротко отвечает он.

— Как это «почти»?

— Очень просто, жених у нее есть.

— Кто это?

— Наш Туз.

— Вот это да!

Нет, я в самом деле, того и гляди, начну заикаться. Теперь мне становится понятным появление в ее доме всех этих фотографий. Видно, Тузов давно ее любит. И я представляю, как он ходил за ней по пятам, выбирая момент, чтобы запечатлеть девушку на пленку.

Мотыль усмехается:

— Старшина влюблен в нее, как старый карась. Клянусь. Страшно боится, что она уплывет, готов выполнять все ее прихоти.

— Откуда тебе это известно? — спрашиваю я.

— Земля слухом полнится, — ухмыляется Герман. — А я не хочу вставать у него на пути. Тебе понятно?

За два дня до праздника в клубе, при закрытых дверях, проводится генеральная репетиция. Майор Жеребов, устроившись в заднем ряду у самой стены, довольно кивает головой. После каждого выступления делает пометки в блокноте.

Мы стараемся вовсю. Я не жалею пальцев. Рояль звучит отлично. И настроение у ребят тоже отличное. Еще бы: мы получили долгожданное парадное обмундирование — суконные мундиры с твердым стоячим воротничком, из такого же материала брюки под сапоги, фуражки с голубым околышем и черным лакированным козырьком, голубые, как небо, погоны.

Сколько надежд у каждого из нас было связано с этим обмундированием! Вот теперь можно и в художественном ателье сфотографироваться и подарить портрет знакомой девушке. Мы кружились у зеркала, словно барышни, любуясь собою. Вспоминали, как впервые получили и надели на себя солдатское обмундирование. Каким же непривычным оно показалось нам тогда! Гимнастерки сидели мешком, топорщились, круглые воротнички давили шею или были слишком просторны, ремни из эрзац-кожи с увесистой медной бляхой, словно перекосившиеся обручи, подпирали ребра, портянки собирались на подошве жгутами, а новые сапоги с широченными голенищами — ботфортами из кирзы жали ноги и казались по пуду каждый. И все мы были на одно лицо. То ли Скороход перед тобой стоит, то ли Бордюжа — не определишь. И все смущенно одергивали гимнастерки, будто подолы платьев, крутили головам и стараясь высвободиться из воротников-хомутиков, улыбались перед зеркалом деревянными улыбками.

Парадная форма сейчас нам кажется тоже не совсем привычной. Но мы в ней выглядим, как генералы.

Майор Жеребов остается доволен и нами и нашей самодеятельностью.

— Только бы шефы не подвели! — говорит он доктору Саникидзе, имея в виду участников фабричной самодеятельности, которые тоже готовят несколько номеров для нашего концерта.

— С ними все договорено, — успокаивает тот. — И выступление их я уже видел. Все будет на высшем уровне.

Гостей ждут в гарнизоне все утро. Наводят лоск в казарме и в городке. Когда за воротами контрольно-пропускного пункта слышится автомобильный гудок, мы, по установившейся традиции, встаем вдоль дороги. Все, конечно, одеты соответствующим образом. На груди у каждого знаки доблести солдата, подтверждающие, что их владелец и отличник ВВС, и классный специалист, и хороший физкультурник, выполнивший нормы ГТО, и спортсмен-разрядник. Жалко только, что все это скрыто под шинелями. Ну, да ладно. В клубе солдаты снимут шинели и предстанут перед гостями в полном параде, при всех знаках отличия.

А ремнями все так перетянулись, дышать трудно. Общепризнанный пижон Герман Мотыль завел по примеру «старичков» хромовые сапоги с узкими квадратными носочками. Начистил их — глядеться можно.

— С чего начнем, товарищ майор? — обращается комсорг к Жеребову. Он преисполнен желания провести встречу самым лучшим образом.

Замполит смотрит на часы:

— Проголодаться многоуважаемые гости еще не успели. Покажем сначала наше хозяйство. Думаю, это их заинтересует. А там сообразим по ходу дела…

Автобусы с шефами останавливаются возле клуба, у входа в который вывешен плакат со словами: «Добро пожаловать!» Духовой оркестр играет только что разученный марш, ребята немного фальшивят, но на это никто не обращает внимания. Парни и девчата выходят на убранную нами улицу и весело оглядываются. Некоторые из них здесь уже были и даже имеют дружков, а иные приехали впервые.

Девчата все — как на картинках. Высокие прически, туфли на гвоздиках. Только и слышно вокруг, как стучат каблучки по асфальту. Это постукивание, мне думается, для солдат приятнее всякой музыки.

— Здравствуйте, здравствуйте! — звенят голоса. Курносая блондинка, секретарь комитета комсомола фабрики, прикладывает растопыренные пальцы к берету и чеканит по-военному:

— Здравия желаем, товарищи воины!

— Благополучно добрались? — спрашивает Жеребов у секретаря, около которой уже крутился с радостным лицом механик по тренажерам.

— Благополучно. Спасибо.

— Тогда пойдемте, посмотрим, как живут воины.

— А на аэродром, где самолеты? — спрашивает курносая.

— И туда сходите.

— А полеты увидим?

— Обязательно.

Девушки гуськом, в тесном окружении солдат, следуют за Жеребовым к казарме. А за ними идут комсомольские активисты части, члены женсовета. Некоторые из них сами недавно работали на этой же фабрике.

Приготовившись к встрече с Лерой, я чувствую себя несколько скованно, сосредоточенно думаю, о чем бы мне начать разговор. Сердце гулко стучит в груди. Подойду к ней и скажу: «Наконец-то вы приехали». Потом поздороваюсь за руку, поинтересуюсь самочувствием. Она тоже, наверно, спросит меня о моем самочувствии, должна спросить! Так и завяжется разговор. Стоящий рядом Скороход спрашивает:

— Ну где она? Смотри, браток, не прогляди.

В самом деле, где же Лера? Уже все вышли из автобусов, уже наш секретарь комсомольской организации выступает с заранее заготовленным приветствием. Я но вдумываюсь в смысл его слов. Обеспокоенно перебегаю глазами от одной группы к другой. Мне кажется, что я узнал бы Леру из десятка тысяч девушек.

— Не приехала, — говорю Семену, в растерянности разводя руками.

— Этого она не имела права сделать, — категорически возражает Скороход. Он понимает мое настроение и старается утешить меня. — Пойдем к Мотылю, пусть наведет справки.

Он тянет меня за рукав к Герману, оживленно разговаривавшему с заведующим клубом Полстянкиным, одетым в короткое светлое пальто, которое делает его похожим на тренера спортивной команды, только что вернувшегося из заграничной поездки.

— Где Лера? — спрашивает Семен у Мотыля со свойственной ему прямотой. — Почему ее не видно?

— Калерия Павловна приедет с участниками нашей самодеятельности, — отвечает за Германа Полстянкин. — Чуть попозже. Она кому-то нужна?