Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Вы только послушайте, — сказал он Стахову и стал читать о том, как ученые создали искусственное живое существо, снабдив его мозгом человека. Мозг, заключенный в стальную оболочку, управлял этим человекоподобным существом больше тысячи лет. Существо это, пользуясь колоссальным опытом, добилось неограниченной власти и держало некую страну в страхе и повиновении.

Стахов демонстративно зевнул и посмотрел на титульный лист книги, которую читал врач.

— Ну, как? — спросил капитан, подпирая остренький подбородок руками. Ему хотелось поговорить о фантастике. — Понимаешь?

— Чего же тут понимать-то?.. Читал я этот роман. Все высосано из пальца.

Стахов тоже любил фантастику. Особенно про космические полеты. Но он читал не все подряд. Станислав Лем, Роберт Шекли, Рей Бредбери, а с другой стороны — Александр Беляев, Аркадий и Борис Стругацкие, Иван Ефремов были любимыми писателями молодого летчика.

— Почему из пальца, дорогой? — спросил Саникидзе.

— Да ты понимаешь, Айболит, — Стахов в шутку передразнивал доктора, — фантастика, говоря языком наших философов, тоже должна быть правдивой, показывать жизнь с позиций материалистической диалектики. А как ты думал? Без этого мы не увидим возможного облика, будущего. Нет, я за ту фантастику, которая проповедует человечность. Возьми «Туманность Андромеды» или «Магелланово облако». Там действуют реальные люди, и в них веришь.

Стахов иногда любил помечтать. В эти редкие минуты он как-то весь преображался. Колючие светло-серые глаза его становились мягкими, как у ребенка.

— Когда-нибудь холодная старушка Луна станет обжитым уголком, — сказал он, покусывая мундштук потухшей папиросы. — Добраться до нее будет так же легко, как сейчас до любого населенного пункта земли, где есть аэродром. Оттуда полетят корабли к звездам. Эх, встретиться бы сейчас со своими далекими потомками! Посмотреть на их жизнь через тысячу, другую лет, узнать, какие проблемы будут решать, о чем думать. Ведомы ли им будут страдание, зло, ненависть, страх, измена, ревность, месть, отчаяние?

Саникидзе слушал старшего лейтенанта со вниманием, кивал головой.

— И я за то же ратую, — сказал он. — Ведь мозг — это вместилище разума — остается в искусственном организме человеческим. Значит, ничто человеческое этому существу не будет чуждо. При нем останется человечность, весь набор чувств. Только все это неизмеримо разовьется, потому что мозг за многие сотни лет существования в искусственной оболочке вместит в себя, а его емкость даже трудно себе представить, бездну жизненного опыта, впечатлений. В кладовках его памяти будут храниться ответы на тысячи и тысячи вопросов, которые человек из поколения в поколение вынужден решать заново.

Пробовали товарищи приохотить и Мешкова к научной фантастике, но он и одной книги не мог одолеть.

— Хотим мы или не хотим, а фантасты мыслят категориями сегодняшнего дня, — сказал Мешков. Предвидеть неожиданное нельзя. До открытия радиоволн о их существовании никто не мог сказать даже полслова.

— Можно экстраполировать, опираясь на накопленные знания, — возразил доктор. — Или ты отрицаешь научные предвидения? Существуют, дорогой, гипотезы — материал для фантастов…

Мешков ушел от спора.

Он с увлечением читал исторические романы и хроники, книги о жизни замечательных людей.

Вот и сегодня, только что вернувшись с аэродрома, Мешков молча раздевался у своей койки.

Стахов и Саникидзе перекидывались отдельными замечаниями о грядущем человечества, сбрасывая с пьедесталов одних кумиров и водворяя на их место других, а Петя Мешков вдруг загрустил. Взял гитару и, склонив большую голову, стал тихо перебирать струны. И это Стахов тотчас же отметил про себя, искоса поглядел на товарища. Он догадывался, о чем задумался Мешков в этот субботний день. И Саникидзе догадывался.

— Хотите, дорогой, поговорим с ней по душам? — сказал врач Петру. — Понимаешь?

— Нет! Ни за что, — ответил Мешков. — Как говорится: всяк сверчок знай свой шесток.

— Бросьте вы эту философию ущербных. — Саникидзе вскочил с койки.

Юрий Стахов низко наклонил голову.

Стахову вспомнился день, когда он приехал из отпуска и прямо с поезда пришел на стадион, чтобы поболеть за своих летунов, игравших в футбол с ракетчиками. Среди болельщиков, сидевших на трибунах, было много гражданских, особенно девчат. Возле них в качестве добровольных комментаторов крутились военные. Их было всегда достаточно, чтобы просветить девчачьи головы. Послушав с минуту одного из таких комментаторов, увивавшегося около рослой блондинки, Юрий быстро вошел в курс дела. Ракетчики уже влепили в ворота летчиков два гола. Игра сразу захватила Стахова, и он забыл обо всем на свете.

Когда же летуны забили ракетчикам гол, стадион превратился в клокочущий вулкан. Чтобы перекрыть всех, Стахов заложил пальцы в рот и выдал несколько трелей.

На плечо Юрия опустилась тяжелая рука. Он оглянулся на крепко сбитого парня с простоватым крестьянским лицом, облаченного в офицерскую парадную форму, которая, впрочем, сидела на нем довольно нескладно, пузырилась на груди.

— Петька! Мешков!

— Он самый, — подтвердил Мешков, щуря в улыбке молочно-серые, широко расставленные глаза с белесыми ресницами. — А я, братка, тебя по свисту узнал. Никто другой, думаю, не может так свистеть. — Мешков услужливо подхватил чемодан Юрия и понес к лавочкам.

Стахов в ту минуту по-настоящему обрадовался Мешкову. Они давнишние товарищи. Летали в паре, когда в полку были еще легкие истребители. Правда, летал Мешков, по мнению Стахова, не так чтоб уж очень. Блинчиком летал. Не чувствовалось в нем стремления во что бы то ни стало ухватить за хвост жар-птицу.

Юрий не встречал человека покладистее. Стахова больше всего подкупала бескорыстность и отзывчивость товарища. Бывало, скажет: «Петька, друг, сделай то-то и то-то», и Петька в лепешку расшибется, а сделает. У Мешкова всегда можно было занять деньжат, потому что он не курил, не заглядывал на огонек в «Голубой Дунай». Товарищи называли его в шутку сестрой милосердия.

— Ну как живется, блаженный Петр? — спросил Стахов со свойственной ему сардонической усмешкой.

— На пять с плюсом, братка.

— У тебя, конечно, все кругом на пять с плюсом.

— Хатку нам дали — закачаешься. Саникидзе говорит, что в лучших домах Филадельфии таких условий для жизни нет и быть не может.

Мешков заметил в толпе девушку, поставил чемодан на землю, приосанился и повернул к ней. Она шагнула навстречу Мешкову и подала руку. У девушки были слишком большие для узкого личика глаза, черные волосы и по-детски яркие полные губы, которых, как видно, не касалась еще краска.

— Где же вы пропадали, Белла? — донесся до Стахова радостный голос Мешкова.

Юрий удивленно вскинул брови, гадая, как мог простоватый Мешков познакомиться с такой девушкой! Больше всего его поразили ее глаза, такие выразительные, такие глубокие.

— Не дурна собой, не правда ли? — проговорил стоявший неподалеку планшетист Мотыль.

Девушка повернулась боком, и Стахов увидел четко обрисованную грудь и крепкие стройные ноги.

— Познакомься, Юра. — Мешков влюбленно взглянул на девушку, и его толстые, окаймленные пушком губы растянулись в счастливейшей улыбке.

«Надо будет ему сказать, чтобы не улыбался так откровенно», — подумал Стахов.

Девушка протянула маленькую, но крепкую ладошку.

— Белла, — сказала она тихим глуховатым голосом. Этот голос так не вязался со всем ее обликом, что Стахов даже растерялся.

…Вечером Мешков пришел с Беллой на танцы, которые обычно устраивались летом прямо на стадионе.

И вот тут-то случилось такое, что заставило сейчас Стахова наклонить голову, чтобы товарищи не видели краски стыда на его щеках.

Нет, Юрию не казалось, что он нанес Мешкову удар в спину, начав ухаживать за Беллой. Стахов был уверен, что Петр с ней «потянет пустой номер». «Она просто не для него», — решил он категорично и самонадеянно. И Петр будет только благодарен за то, что ему помогли разувериться, выйти из заблуждения.

5
{"b":"223731","o":1}