— Где твой Лосев сейчас?

— А где вы пропадали столько времени? — Кокетливо спросила Надя.

— Выполнял весьма важное задание под Белой… — многозначительно ответил Перелетный.

— Пошел Иван, как и вот люди, менять, — буркнула Надя.

— Что менять-то? Что у вас есть, чтобы менять?.. Чего он все время исчезает куда-то? Что там у него за дела? — горохом из мешка посыпались вопросы.

— А что вы так со мной разговариваете? Придет — поговорите с ним сами! Ревнует он меня к вам, вот и идет из дому, — ответила Надя, отводя взгляд от Галины, и примирительно спросила: — Что нового в Киеве?

— Что там нового? Разгромили коммунистическое подполье. Кто бы подумал, доктор Миронович из нашего села — их связной! Схватили его на горячем… На явочной квартире у какого-то арсенальца!

Под Галиной закачался пол. «Неужели Мироновича застали в нашей хате? Но он ведь ушел, еще когда я была дома!» Она притворилась, будто закашлялась.

— Что, девица, поперхнулась хлебом? Не нужно так жадничать… Верно, из Киева?

— Из Киева, — кивнула головой и вышла в сени.

— Судьбинушка моя! Дай силы не выдать себя! — шептала Галина, открыв двери и подставляя лицо ветру.

Наконец отважилась зайти в хату, приготовившись к самому страшному.

— Головокружение, давно крошки не было во рту, — объяснила, садясь за стол.

— Просто напасть с этим подпольем. Уже второй раз накрыли. Не понимаю: что это им дает, кроме смерти? — вслух размышлял Перелетный.

Надя тем временем прислушивалась к какому-то разговору на улице. «Неужели Иван возвратился? Надо предупредить о Галине!»

Набросив платок, выскочила на улицу, кинулась целовать смущенного Ивана на глазах у шофера, который привез Перелетного.

— У нас Галина с «Арсенала», — шепнула между поцелуями. — Она тебя знает! И Вадим тут…

— Вот именно, — спокойно заметил Иван. — И когда уж его не будет в нашей хате?

— Может, в том, что он есть, и наше спасение, — прошептала Надя. — Веди себя, будто ты ее не знаешь.

— Только бы она сама не выдала себя.

Оленев первым вошел в хату, поздоровался с Вадимом.

— Наконец-то, господин Перелетный, вы пожаловали не один, а со своей медхен! Хороша она у вас!.. — начал Оленев и быстро обратился к Галине: — Будем знакомы — Лосев Иван, бывший кашевар сто семьдесят третьего гаубичного полка.

— Я с дороги, — ответила Галина, поднявшись. — Пришла разжиться продуктами. Ребенок маленький.

— А я думал… Угу! — промолвил задумчиво Оленев, подмигивая Галине. — А я думал, вы с господином Перелетным. Это уже хуже, значит, господину, как и раньше, нравится моя Надежда. Другого выхода нет для меня, как оставить этот дом.

— Вот видала, милая, такого мужа? Человек зашел в гости.

— Вот именно… Это такие гости, что хозяевам ломают кости!

— А он со своей ревностью. Ну и иди себе прочь! — прикидывалась рассерженной Надя.

— Что наменял, Иван? — спросил Перелетный.

— Что наменял, то и пропил! — ответил Оленев.

— Смотри, Надя, его какая-то молодуха угощает. Всегда навеселе возвращается, — пошутил Перелетный. — Или, может, скажешь, выпивал с немецкими солдатами?

— Вот именно! Встретил добрых немцев, и они выпили с калекой. У самих тоже настроение, как у меня… Разве не слыхали, господин Перелетный, что они как в песне «Потеряла я колечко, потеряла золотое…». Триста тридцать тысяч немецких солдат накрылись в Сталинграде: одни убиты, другие в плену. Плачет шесть дней вся Германия. Как же солдатам не печалиться? А меня кручина берет от думки, что к любимой жене наезжает такой видный господин.

Оленев стегал словами Перелетного. Новость, о которой он сообщил, уже не была новостью для Вадима. Этому Лосеву или действительно рассказали солдаты, или же он где-то слушает радио. Конечно, не дома, а там, куда ходит с мешком. «Посмотреть бы, что у него в мешке… Может, рация?..»

— Что-то ты, кашевар из гаубичного, стал нахалом, если такое несешь в моем присутствии! А ну вытряхни мешок, что там у тебя! — приказал Перелетный.

— Вот именно! У меня одна рука. Вытряхивай сам!

Надя и Галина затаили дыхание. Но Оленев был спокоен. Он заложил пальцы единственной руки за борт пиджака и молча наблюдал за Перелетным. Из ранца выпал мешочек кукурузной крупы, с которым Иван носится уже давно, две банки консервов, фляжка с какой-то жидкостью. Ничего подозрительного.

Иван взял со стола мешочек, отдал Галине:

— Это вам.

— А консервы тебе тоже немцы дали? — подозрительно спросил Перелетный.

— Вот именно!

Это было поражение Перелетного — да еще и в присутствии двух молодых женщин.

«Ну, чего это все трое вытаращились на меня? — промелькнуло у Перелетного. — Издеваются, что ли?» В эту минуту он еще раз убедился, что воевать можно не только оружием — стрелять из автомата, бросать бомбы и гранаты. Можно воевать и взглядом. Именно такой бой протекал сейчас в хате Калины между ним и этими тремя. Рука Перелетного невольно полезла в полевую сумку и вытащила баклагу. Он взял кружку, стоявшую на скамье, налил и залпом выпил.

— Думаешь, Иван, если бы нашел в твоем мешке радиоприемник, то сразу же побежал бы к немцам заявлять?.. Нет. Я просто хотел узнать, откуда ты взялся на моем пути такой… — он искал подходящего слова, — информированный. Знаю, не сможешь подставить под удар человека, которого любишь. Жить нужно, а не воевать. Надежда батьковна, у тебя нету гитары?

— У Терентия есть мандолина. Еще до войны в струнном кружке бренькал, — ответила равнодушным голосом.

За эти слова ухватился Оленев.

— Принести, господин Перелетный? — предложил он свои услуги, чтобы выскочить из хаты.

— Принеси, Лосев. И не будем смотреть один на другого врагами, — кивнул Перелетный.

Иван поспешил из хаты: нужно предупредить Терентия об услышанном от Нади.

— Пусть придет и Терентий! — крикнул вдогонку Перелетный.

«Это уже хуже. Впрочем, скажу, что Терентия нету дома. Хожу на охоту за тридевять земель, а давно нужно бы подстрелить эту перелетную птичку».

Дома Терентия и в самом деле не оказалось: пошел к крестной. Иван взял мандолину, обернул ее платком и подался к крестной матери Терентия Евдокии, которую любил, как свою родную мать. Может, еще вернется Иван в родное село на Енисей, расскажет, как его спасали женщины, как он стал тут своим человеком…

Терентий рубил дрова на дворе, когда зашел Оленев.

— Что это у тебя под рукой?

— Твоя мандолина.

— Ну и даешь!

— Господин Перелетный возжелали поиграть. У них такое настроение… Обыскал мой мешок, остался в дураках перед Надей и еще одной молодой женщиной, а он же рыцарь…

— Рыцарь, да на ежа ему не сесть! — засмеялся Терентий.

— Не смейся, друг. Этот может пригвоздить и ежа. Его вызвали в то село, где жил Андрей. Они узнали о сабле. Бабушку Софью замучили. Досталось и одной девушке.

— Неужели Тане? — с силой вогнал топор в дерево Терентий и выпрямился.

Оленев рассказал все, что услышал от Нади.

— О месте, где закопана сабля, бабушка Софья сказала только мне. Таня не знает. Теперь будешь знать и ты. Нас двое. Но мало ли что может случиться — надо оставить где-то письмо генералу Шаблию и Андрею, — рассудил Терентий.

— Перелетный просил, чтобы и ты пришел, — припомнил Оленев.

— Пусть ждет! — фыркнул Терентий. — Сегодня с Перелетным я покончу, иначе завтра он может рассчитаться с нами. Пока он не побывал в своем селе, с ним еще можно было вести какую-то дипломатию. А сейчас… Неспроста же он вернулся, ищет пограничника, раненного в плечо, то есть меня. Я сейчас же иду в засаду. Граната, автомат. Хватит для одной машины? — спросил Живица.

— Хватит. Иди. Пусть тебе повезет! — Оленев пожал руку другу.

Перелетный встретил его насмешками:

— Ты что, играть учился? Тебя за смертью посылать! А где Терентий?

— Нету. Мандолину мать дала.

Перелетный развернул платок, повертел инструмент, подул на него и стал настраивать.