Миновав середину реки, паром внезапно во что-то уперся.

— Это мель у островка, — недовольно возвестил дед Роман. — Немного снесло. Темно. Вербу не видно. Да и я слепой уже стал.

Трое разделись и полезли в холодную воду. У них перехватило дух. Общими усилиями сняли паром с мели.

Уже виден берег, вставший над ними высокой черной стеной, над которой нависло небо, испещренное звездами. С лодок и бревен спрыгивали партизаны, хотя воды было по грудь. Надо спешить, и каждому казалось, что он будет на берегу быстрее, если добираться вплавь. Да и лодкам легче причаливать, если на них останется меньше людей.

— Вот и правый берег! — прошептал старый Роман, как молитву, и сказал тем, кто опускал канат в воду: — Хлопцы! Закрепите его за вербу!

Два парня спрыгнули на мокрый песок с концом каната. Оставшиеся на пароме перебросили на берег длинные плахи и стали стаскивать по ним орудия.

— Черт побери! Какая вода холодная! — кто-то выругался.

— Не ругайся! Днепр — святая река. Днепро — наш батько! — сказал старый паромщик Роман Шевченко.

Спрыгнули с парома и Андрей с Оленевым. Лодки все подплывали и причаливали к берегу. Для многих эти тропы знакомы: по ним хлопцы ходили к Днепру ловить рыбу, купаться. Теперь эти стежки-дорожки выводили их на плацдарм южнее Киева.

Стоколос, Колотуха и Живица ползли с разведчиками. В их ладони впивались колючки, лица заливало потом. Стучали от напряжения сердца у каждого. Потом вперед ушли трое. Их ждали с нетерпением. Разведчики возвратились быстро, сообщив, что в сотне метров — блиндаж с двумя амбразурами.

— В землянке свет. Наверное, дежурит телефонист, — добавил кто-то.

Снова бойцы заработали локтями, коленями. Сколько каждому из них пришлось проползти на этой войне! Но сейчас волнение особое, ведь они первыми, может, из всех партизан, из всей армии начинают бой за овладение плацдармом на правом берегу Днепра.

Через окошечко Стоколос, Живица и Колотуха увидели в блиндаже длинный стол, керосиновую лампу, солдатские казанки, бутылки, консервные банки. За столом сидели три офицера и играли в карты. Поодаль в уголке дремал телефонист. Вход в блиндаж был с противоположной стороны. К дверям ведут крутые ступеньки, а в дверях прорезан глазок. Главное — ворваться в землянку, уничтожить офицеров и порвать телефонные провода.

— Я беру самого толстого! — прошептал Колотуха. — Терентий того, что ближе к дверям. Андрей — третьего. Ты, — обратился Максим к бойцу, — заткнешь глотку телефонисту.

Тишина. Андрей поднялся вместе со всеми. Колотуха ступил на первую, потом на вторую ступеньку. Остановился и изо всей силы ударил ногой в дверь, которая, слетая с петель, упала на телефониста. Офицеры подскочили, будто ошпаренные. Один из них мгновенно оценил ситуацию и отбросил керосиновую лампу на пол. Уже в темноте разведчики бросились на своих противников. Первым справился Живица и осветил фонариком блиндаж. Оказалось, Андрей в темноте перепутал «своего» и теперь лежал под тучным немцем, схватившим Стоколоса за горло. Максим с размаху ударил ручкой кинжала по голове лейтенанта, душившего Андрея. И своевременно. Андрей хотел поблагодарить, но не смог произнести и слова, только кивал головой да ощупывал шею. Он откашлялся и выдавил из себя:

— За-аза… берите планшеты…

— Взяли. И я на всякий случай перерезал телефонные провода! — ответил Живица. — Ты, брат, так возвратился с того света? Видел ангелов или чертей?..

Вдали ракета прорезала темень. Это давал сигнал командир переяславцев. Возле только что захваченной землянки выстрелил из ракетницы Иван Оленев. Красная ракета шуганула вверх и, описав дугу, упала в Днепр. Партизаны поднялись и побежали, прыгая в окопы, распахивая двери блиндажей, поливая немцев очередями из автоматов, бросая в окна, в амбразуры дзотов гранаты.

Сентябрьская ночь раскололась. Где-то с круч немцы швыряют осветительные ракеты. Но их свет только помогал партизанам ориентироваться. Они бросились в окопы и котлованы для пушек и минометов второй полосы обороны.

Максим Колотуха и Терентий Живица метали гранаты в амбразуры дзотов и выходы из блиндажей. Их движения быстры и уверенны. После того как молдаване вытащили Живицу из-под им уничтоженного немецкого танка, он убедил себя, что никакая пуля или осколок на войне ему не страшны. Да и как же он мог быть убит в этом бою, если еще не свел счеты с врагом за обеих матерей, родную и крестную, за двоюродную сестру Надю Калину, за смерть Артура Рубена?..

— Бей их!.. За Артура!..

Слова Терентия слышал и Иван Оленев. С несколькими бойцами он ворвался на артиллерийскую позицию немцев. Прямо перед Оленевым дзот. В пасть его хлопцы швырнули гранаты. Прогремели взрывы. В это мгновение Оленев увидел солдата с автоматом наготове. Выстрелом из маузера Иван успел уложить немца. Но откуда-то выскочил еще один, дал очередь по Оленеву. Иван выпустил автомат, упал. Он почувствовал пронизывающую боль в животе, присел, опираясь спиной о стенку окопа. Он видел вражеских солдат и стрелял из маузера, напрягая все силы. Стрелял, пока не кончились патроны. А живот будто охватило огнем.

Несколько бойцов подбежали к нему. Иван сидел, скорчившись, зажав коленями живот.

— Наши?..

— Свои! Уже высадились и красноармейцы. Село почти все наше! А мы здесь добиваем фрицев в окопах!

Перед глазами Ивана появилось лицо Стоколоса.

— Оленев? Как ты? — крикнул Андрей.

— Ранен! — отозвался кто-то из бойцов.

— Пить… — прошептал Оленев.

Какой-то парнишка лет пятнадцати подскочил с ведром и кружкой. Он зачерпнул воды, подал Оленеву.

— Только что из колодца.

— Ты что, сдурел? — выкрикнул Андрей, выхватив кружку из рук подростка. — Разве можно раненному в живот давать пить? Откуда ты тут взялся?

— Мы принесли из села вам поесть и попить. Тут же нету близко колодцев, а к Днепру ходить опасно.

Партизаны осторожно подняли Оленева, положили на носилки и понесли в отбитый у врага бункер на днепровской круче.

На пологий, поросший кустами берег Днепра выбежали красноармейцы дивизии полковника Сильченко и бросились к реке. Они пили воду, черпая ее ладонями, касками, солдатскими котелками. Федору Федосеевичу припомнился сентябрьский день сорок первого, когда он вот так же стоял на левом берегу Днепра против златоглавого Киева и слышал взрывы, которые громыхали в городе. Тогда он с горечью думал: когда же доведется вернуться на эти святые берега, доживет ли он до этого часа?

Судьба сложилась так, что его части первыми вышли на берег Днепра. Может быть, потому, что он так горячо, всем сердцем стремился к этому часу и приближал его всей своей солдатской работой, не раз смотря в глаза смерти.

— Быстрее на тот берег! — приказал полковник.

А к Днепру все выбегали и выбегали красноармейцы, несли лодки, тащили плоты, садились на бревна, которые качались на днепровских волнах.

Река кипела от взрывов мин, снарядов, бомб. Но с левого берега в глубину правого уже бьют гаубицы, стреляют над Днепром зенитки, и раз за разом из косматых туч выныривают Яки, отгоняя «юнкерсы» и «хейнкели».

— Капитан Заруба! — обратился полковник к командиру артдивизиона. — Твои готовы?

— Так точно! В кустарнике пушки и кони.

— Пока что без коней… — распорядился полковник Сильченко.

— Не забудьте и о моем пароме! Дождался-таки своих! — вмешался в разговор дед Роман. — Не с вашими ли хлопцами и мои сыны? Двое их на фронте. Шевченки их фамилия.

— С нашими!.. С такой фамилией у нас сотни солдат и командиров! — ответил полковник.

— Там вон канат перетянут через Днепр. Хлопцы-партизаны постарались для вас. Так за моим паромом и плывите на тот берег!

Бойцы капитана Зарубы принесли плахи от ворот и с десяток бревен. Красноармейцы положили плахи на бревна, словно на полозья, и стали монтировать плот. В дело пошли веревки, телефонный кабель. Недавний моряк, а сейчас наводчик орудия Волков умел хорошо вязать морские узлы и делал это сейчас с большим вдохновением, приговаривая: