Незнакомцы постояли на берегу, смотрели по сторонам. Потом один из них, выставив ППД, стал подкрадываться к хате. Пужай ждал. «Главное — выдержка. Первым не начинать разговор. Послушать, что скажут они…» И тут он встряхнул головой, точно отгонял наваждение: к хижине приближался одетый в фуфайку лейтенант Заруба.

— Так вот где мы встретились с тобой, голубчик! — почти вскрикнул Пужай. — Сбросил артиллерийскую шинель и надел фуфайку! Не гнись к земле, Заруба! — властно и бодро выкрикнул Пужай. — Я тебя уже давно вижу и держу на мушке!

Пужай смело вышел вперед, так как был уверен, что Заруба полицаем не станет. Но пистолет в руке держал на всякий случай.

Молодой лейтенант остановился и усмехнулся:

— Про какую мушку говоришь? Ты же не попадешь и с пяти шагов. — Неожиданно для Пужая Заруба засмеялся, а потом поприветствовал: — Добрый день, Никита Данилович! Какими ветрами занесло тебя на лоно природы?

— Не любил я тебя и не буду уважать, если ты будешь скалить зубы! — в сердцах заметил Пужай.

— Почему не радуешься встрече? Почему не спросишь, какими ветрами?

Они пожали друг другу руки. Заруба обернулся и поднял вверх автомат, что означало: «идите сюда!»

А Никита Пужай уже мозговал, как от них «оторваться»…

И снова он полз по неизвестному азимуту, надеясь, что больше никогда не встретится ни с Зарубой, ни с Сильченко, ни со Стоколосом.

Майор Сильченко вернулся к сосне, под которой внавалку лежали бойцы, и посмотрел на место, где еще недавно устраивался на отдых старший лейтенант Пужай. «Побежал, наверное, в кусты», — подумал и тут же насторожился. Не было ни шинели, ни вещевого мешка. Только плащ-палатка и фуражка.

— Андрей! — позвал Сильченко. — Где Пужай?

— Да где же еще! В кустах сидит.

— Давно?

— Минут пятнадцать, — сказал кто-то.

— Ну и вояка, — сурово сказал майор. — Пусть еще поспят часик, и в поход…

В лагерь майора Сильченко возвратились разведчики. Им повезло — взорвали машину, в которой был немецкий офицер, и у него нашли оперативную карту немецко-русского фронта. Она отражала истинное положение на фронте. По карте было видно, что линия фронта проходит западней как Ленинграда, так и Москвы.

— Москва наша! Стоит!

— И будет стоять!

— А они же кричали в динамик, что Ленинград сдался.

— Брешут гитлеровцы!

Возбужденно переговаривались командиры, склонившись над картой, освещенной фонариком Василия Рябчикова.

«Не может сдаться Ленинград!» — мысленно сказал Андрей, вспомнив одноклассника Павла Оберемка, балтийского моряка. Они подружились, как только Стоколос приехал в Шаблии. Вдвоем решали задачи по алгебре и тригонометрии. Летом под высоким дубом, что как великан возносился над вишенками, играли в шахматы, готовились к экзаменам.

«Как ты там, Павло? Где же балтийским морякам развернуться в таком узком Финском заливе, когда берега всюду вражеские, когда фронт рядом с Кронштадтом?» — подумал Андрей, слушая товарищей.

— А это что за числа? — спросил Колотуха. — Над Киевом — 10.VII. Около Харькова — I.VIII…

— Даты вступления в эти города немецких войск, — ответил Сильченко.

— Тьфу, — сплюнул Колотуха. — Глядите! Саратов и Сталинград — X.1941. В эти дни Гитлер должен выйти на берег Волги. Вот разогнался! Все равно кишка тонка!

Еще разведка сообщила, что на восток от них сосредоточились вражеские воинские части. Но до рассвета рота майора Сильченко все же прошла несколько километров.

Ветер разогнал тучи, и восток запылал ярко, красно. Сильченко зашел на бугорок и посмотрел в бинокль. Около крайних хат стояло несколько танков.

— Ложись! — приказал он, махнув рукой.

Но вражеский часовой заметил цепочку вооруженных людей, которые шли негустым лесом, и выстрелил. Из хат выбежали танкисты, автоматчики. Сильченко принимал решение. Его взгляд внезапно остановился на озере, заблестевшем под первыми лучами солнца. Берег зарос густым камышом, за которым зеленели островки-плавуны.

Долго не раздумывая, майор крикнул:

— К плавням! Занять круговую оборону!

«А если там бездонное болото? — подумал. — Трясина?» Но другого выхода нет. Чуть успокаивало, что вода не черная, а голубоватая, значит, неглубоко. Все бросились в воду, она доходила только до пояса. Идти можно. Тем временем позади уже гремели танки, тарахтели мотоциклы.

— Вперед! Скорее! — призывал командир.

«Какое вперед, если там болото?» — с горечью подумал Андрей. Он выбрался на плавун, чуть передохнул. Выбирались на островок и другие солдаты. От их веса плавун пошатывался как плот.

— Рябчиков, бери на себя левый фланг! — приказал Сильченко.

— Есть, товарищ майор!

Танки выскочили из леса и остановились. С них прыгали солдаты и рассредоточивались. Кто-то толстый, неуклюжий вышел на берег.

— Майор Сильченко! — крикнул он по-русски. — Предлагаем вам сложить оружие. Всем гарантируем жизнь. У вас нет выхода. Сопротивление бесполезно!

Стало тихо. Слышно было, как шелестел камыш. Вода золотилась в лучах солнца.

— Огонь! — скомандовал Сильченко.

Полоснул по берегу пулемет. Упало несколько солдат. В то же мгновение по острову ударили из танков. От пуль и снарядов закипела вода возле плавунов. Огонь был беспощадный. Казалось, танкисты собрались снести островок. Наконец на берегу угомонились. Солдаты расселись на танки и поехали в село.

В оцепенении и ужасе бойцы осматривались. На островке, где были следы довоенных огнищ рыбаков, теперь лежали убитые и раненые. А вокруг — чистое, усмиренное озеро, помахивают камыши султанами, на берегу дубы смотрят в гладь воды. А вверху высокое небо, солнце, льющее свои блестящие лучи. Как Стоколосу, Колотухе и Мукагову поверить, что среди убитых и их лейтенант Василий Михайлович Рябчиков, который, казалось, всегда смеялся над смертью. Так и не зашел, бедный, в село Лютенки, хоть маршрут и проходил мимо. «Не надо сейчас бередить им душу! Живые, здоровые — и ладно!» — сказал Рябчиков, когда узнал от местных партизан, что живут в селе Маргарита и Зина, жены пограничников, и трое ребят с ними. Так и не дошел нескольких десятков километров Василий Рябчиков до Харькова. Сколько ему пришлось пройти боев, чтобы вот так тихо, даже незаметно для своих друзей, умереть.

Шмель Мукагов просто окаменел. Он считал Рябчикова своим спасителем. Разве удалось бы ему без лейтенанта выбраться из «Уманской ямы»?

— Как же это ты? — шептал он. — Брат мой кровный!

Тяжело переживал смерть Рябчикова и Колотуха. Он знал, что долей своей схож с Василием, и этим гордился. Максим почему-то верил, что человек, наделенный чувством юмора, не может умереть молодым. «А в Лютенках трое деток и Зина! И будут ждать они его и будущей весной, и через год, и через пять и пятьдесят лет… И останется Василий для своих детей, внуков таким же молодым, двадцатипятилетним, веселым и улыбчивым…»

Бездумными, страшными глазами смотрел Андрей в воду, а видел лицо Рябчикова. «Какие последние слова сказал он?» Кажется, сказал командиру: «Есть, товарищ майор!» Рябчиков всегда воплощал в реальность это «есть». Толково, мудро, находчиво, по-своему. Василий как бы родился для боя. Но почему же так рано, на пятый месяц войны, смерть вырвала его из рядов защитников Родины?..

Вдали за лесом затих шум танков. А на берегу озера снова появились немцы. Залаяли овчарки. Видно, немецкое начальство решило проверить результат своей атаки. Солдаты пробовали руками воду: не холодная ли? Офицер что-то приказывал, но они не спешили, озирались то на озеро, то на солнце, уже высоко висевшее над горизонтом. Офицер толкнул в спину одного, другого. Еще свирепее залаяли собаки, потянули поводки. Вот и солдаты мелкими шагами побежали за псами в воду. Собаки поплыли, задрав морды.

Майор Сильченко взглянул на красноармейцев. Лица у всех были измученные; многие дрожали, то ли от холода, то ли от нервного напряжения. Стоколос вынул гранату. Мукагов дул на пистолет, вроде бы согревая оружие. Колотуха приник к пулемету, как и тогда, на границе, в первые часы войны.