— Чтоб не заснуть, давайте вместе походим, — предложил Рябчиков.

— Хорошо.

Стоколос, Мукагов, Колотуха слышали разговор и остались довольны, что ни Рябчиков, ни Сильченко их не вспомнили. В таких случаях всегда ищут энтузиастов. Да какой там энтузиазм, когда неимоверно хочется спать? Хотя бы часик! Спать. Спать…

Сквозь сон Андрей услышал разговор между Сильченко, вернувшимся с проверки дозоров, и каким-то человеком.

— И далеко вы оторвались, старший лейтенант? — с ударением на слове «оторвались» спросил майор.

— Как сказать! Сейчас все делятся на группы. Так что виноватым себя не считаю. Встретил чекистов. Они в гражданском. Тоже шли группами.

— Я не обвиняю вас. Просто вспомнил вашу фразу: «Оторвемся…»

«Это же Пужай… — подумал Стоколос. — Значит, снова пришлось с ним встретиться…»

— Что это за чекисты? — спросил Сильченко.

— А кто их знает! С ними был и лейтенант Заруба из нашего полка, — ответил с удивлением Пужай.

«Петро Заруба! — вдруг вспомнил Стоколос. — Я же с ним корректировал артогонь под Киевом. Тогда еще про него рассказывал майор Сильченко. Курсанты Зарубы расколошматили танковую колонну противника. Еще сказал майор, что полковник Шаблий пошел с группой бойцов в село Вовчки…» Андрей мгновенно поднялся на ноги и подскочил к Пужаю.

— А вы встречали моего отца? Полковника Шаблия?! Он с лейтенантом Зарубой!

— А ты кто такой? — Пужай вперил глаза в Стоколоса. — Неужели ты, радист?

— Скажите, не видели полковника Шаблия? Скажите же!.. — Андрей положил руки на грудь Пужая. Давняя стычка в это мгновение забылась. Перед Андреем был человек, возможно, видевший его отца. — Ну, скажите же…

Что только не передумаешь в эти минуты! Может, молчит Пужай потому, что случилось несчастье с полковником Шаблием? Может, отец пошел с другой группой? Все может быть. Только не может сказать неправду сейчас старший лейтенант Пужай.

— Он высокий, русый чуб над высоким лбом!.. — вдруг принялся перечислять приметы Андрей.

— Русый чуб?..

«Что же он молчит? Неужели погиб отец? Почему я не там?..»

Пужай не торопился отвечать, так как не знал, что выгоднее — сказать правду или сказать: «Не знаю». Если бы не было Сильченко, можно было бы и утаить, что он видел полковника Шаблия. Пужай нутром невзлюбил Стоколоса еще во время первой, очень памятной встречи. Но все-таки придется сказать правду. Тем самым он выгородит себя. Хорошо, что сейчас ночь, и петлиц, с которых сорваны кубики, не видят ни Сильченко, ни Стоколос, с кем Пужаю не очень хотелось встречаться.

— Наверное, то был твой отец, пограничник, — наконец сказал Пужай, не называя фамилию Андрея, подчеркивая этим, что давние связи между ними забыты. Но на самом деле он навсегда запомнил этого парня с решительными упрямыми глазами. Да и как забыть Андрея, который вынес с позиции горячий снаряд!

— А про меня вы ему не сказали? — спросил Андрей, не подумав, что Пужая в прошлый раз узнал только он, когда была ночь, в которой тот растворился, пытаясь «оторваться».

— Откуда я мог знать, где ты? — удивился Пужай.

— Это правда? — повеселевшим голосом спросил Стоколос. — Живой отец! И не пропадет с таким, как лейтенант Заруба.

— Верно! — подхватил Пужай. — Зарубу я просто не узнал. Ходит возле твоего отца, как адъютант. Может, когда-нибудь Шаблий вспомнит товарищей, с которыми разделял трудное время, — сказал он с завистью.

— На что намекаешь? Заруба корыстный? — мгновенно вспыхнул Андрей.

И хотя была темная октябрьская ночь, Андрей увидел лицо и всего Пужая, в сапогах с распоротыми голенищами, как будто сейчас был ясный день. Все вспомнилось… Вот Пужай приказывает отнести снаряд… Потом подъезжает на мотоцикле к майору Сильченко и заговорщицки предлагает ему «оторваться на машине»…

«Почему же Пужай не остался с отцовской группой?» — задумался Андрей, забыв про свой гневный вопрос.

«Что скажут красноармейцы, когда увидят, что я сорвал кубари? — лихорадочно думал Пужай. — Снова кивать на чекистов, которые в гражданской одежде? Сильченко может сказать: «Чекисты — это другое дело. Им, может быть, и положено ходить в такой одежде, которую требуют обстоятельства. А мы пока что солдаты регулярной армии…» Конечно, так скажет майор. Где он взялся на мою несчастную голову вместе с пограничниками?» Если бы не Заруба, то он, Пужай, и остался бы с полковником Шаблием. Вышли бы вместе в свой тыл, и был бы Пужай «чистеньким».

Пужай вздохнул. Ну и жизнь! Убегал от танков, идущих на Сильченко, и встретился с Зарубой. Повернул от Зарубы, чтобы где-нибудь переждать трудные времена, и снова натолкнулся на Сильченко, да еще и Стоколоса со старшиной Колотухой. Немцы от этого леса в нескольких километрах, а Сильченко, Колотуха и сын полковника Шаблия рядом. Как меж двух огней. «И не туда Никита, и не сюда Никита!»

Пужай расстелил плащ-палатку подальше от бойцов.

— О! Живот болит! Наверное, что-то съел… — послышался через несколько минут его голос.

Никто не ответил. Те, кто проснулся, вновь засыпали. Закрыл глаза и Андрей.

— Придется идти в кусты, — громко, вроде бы про себя бубнил Пужай.

«Молчал бы себе, если припекло…» — подумал Андрей.

Пужай вернулся через несколько минут и вздохнул:

— Товарищ майор, вы спите?

— Майор пошел проверять посты, — ответил кто-то.

— А вблизи немцы есть? — спросил Пужай.

— Так и кишит ими.

— Сюда бы нашу гаубицу и твою рацию, Андрей. Отрезаны мы от всего света. Где свои? Что с ними происходит? Где партизаны? Нету связи. Нету никаких явок. И все потому, что не думали воевать. Ладно, поспим, — как бы читая молитву, сказал Пужай.

Лежал он как на иголках. Понимал, что встречать утро вместе с майором Сильченко равнозначно смерти: могут обвинить в дезертирстве. Нужно «оторваться», пока майор не заметил, что у него сорваны знаки отличия.

«Скорее бы заснул Стоколос… Пока нет майора, можно сходить в кусты и оттуда уже не вернуться. Господи, что за жизнь настала! Всего надо бояться. Даже не верится, что все это со мной происходит…»

Так мучился в мыслях Пужай, ворочаясь с боку на бок. Он думал об одном: как незаметно исчезнуть отсюда. Через полчаса Пужай снова стал охать, а потом поплелся к кустам, держась за живот. На этот раз он шел в те кусты, что были подальше от часового.

Повеял ветерок. Зашумели деревья. Пужай облегченно вздохнул: погода на его стороне. Он пополз к лугу, быстро промок. Стало холодно. Но что поделаешь? На месте майора Сильченко он бы уже расстрелял такого, который предлагает «оторваться». «Да что это я на себя наговариваю! — спохватился Пужай. — Разве я не шел, как все, на восток?»

Да, Пужай тоже шел к линии фронта. Только тут у него была своя тактика. Главное — выжить, а для этого, считал, надо исключить риск. Вот поэтому он и шарахался от одной группы к другой. Расходились его дороги то с красноармейцами, то с партизанами.

Перед встречей с чекистами у него заболела нога — оступился. Идти помогал красноармеец. Когда переходили речку, он нес Пужая на спине, и тот покрикивал: «Скорее! Не туда ступаешь… Сюда… Вот туда…» На другом берегу красноармеец вытер пот и сказал: «Слазь!»

«Как это?» — возмутился Пужай. «А так. Не хочу, чтобы с моей спины мной командовали», — злобно сказал красноармеец. «Я приказываю!..» — выкрикнул Пужай.

И он остался на лугу один. Тут была старая с выбитыми стеклами хата, в которой летом в мирное время жили доярки. В нее-то и забрался Пужай. Нога, к счастью, перестала болеть уже на следующее утро.

Пужай уже собрался было двинуться дальше, но вдруг увидел в окно, что на берег речки вышло человек восемь в гражданской одежде с автоматами ППД. Пужай всполошился: неужели немцы?.. Тогда конец. Плена не миновать. А может, не заметят? Надо хотя бы снять с петлиц кубики. И он поспешно принялся срывать с себя знаки отличия. «Дурак ты, Никита! — выругал себя. — Разве могут быть автоматы ППД у немцев, полицаев? Это же свои. Может, генерал какой-нибудь пробирается с штабом к линии фронта? А, будь что будет! Два раза не умирать». Он успокоился. В окружении приходилось встречаться с сотнями людей, с которыми расходились мирно. Обстановка подчас делает всех равными. Тут, как это доказал красноармеец, бросивший Пужая на произвол судьбы, каждый сам себе генерал и рядовой.