— Все это так, но… — развел руками Артемович.
— Наоборот! Крупным соединениям, особенно перед весной, надо выделять отдельные отряды и посылать их в рейды на железнодорожные узлы. Так же говорил генерал Шаблий? — вмешался Мукагов.
— Оно-то так… — согласился Артемович. — А познакомьтесь-ка с этим обращением. Тут, как говорят, программа наших действий… — Он достал из полевой сумки бумагу и подал Гутыре, сказав: — Такие листовки разбросаны в партизанских лесах.
Гутыря и Мукагов придвинули керосиновую лампу и склонились над листовкой.
«Смерть немецким оккупантам!
Товарищи партизаны и партизанки!
Враг усилил свои полицейские силы в лесах Западной Украины, Украины и Белоруссии. В ряде городов и сел, временно захваченных оккупантами, гитлеровские молодцы в своем разгуле уничтожают десятки, сотни героев-одиночек — партизан и партизанок, отдающих свою жизнь за освобождение нашей социалистической Родины. Мелкие героические отряды наших славных партизан, к сожалению, не могут противостоять крупным отрядам гитлеровских бандитов. Настал момент, когда все силы должны быть направлены на организованное контрнаступление по тылу гитлеровских отрядов, одновременное нанесение удара с фронта и тыла. Помня и не забывая об этой задаче, прилагайте все усилия для накопления огромной могучей народно-партизанской силы к решающей битве с врагом. Мелкие героические усилия истощают и обескровливают наше народное движение…»
Гутыря и Мукагов переглянулись, потом посмотрели на Артемовича. Тот мастерил новую самокрутку и словно не замечал этих взглядов.
«Товарищи партизаны! Вы должны стать сильнейшим и передовым отрядом нашего победоносного похода на Берлин. Будьте бдительны и выдержанны. О времени и месте сбора нашей армейской ударной группы вам будет своевременно объявлено. Время вашего отдыха используйте для сбора оружия. Залегайте на базах и выжидайте. Вам нужно оружие для решительных боев за социалистическую Отчизну.
Объединяйтесь вокруг командиров, которых мы вам послали. Не распыляйте действия. Ожидайте приказа на выступление уверенно и спокойно. Сейчас всякие мелкие действия равнозначны самоубийству. Только враги Советского Союза и провокаторы болтают сейчас о немедленной победе. Объединяйтесь в лагерях и ожидайте там приказа к решительным действиям. Приказ будет дан, как только урожай, который мы в этом году хотим использовать сами для себя, будет уже в засеках, а реки и озера снова покроются льдом.
Ждите спокойно. Красная Армия и наши славные партизаны и партизанки очистят советскую землю от гитлеровской нечисти.
Победа будет за нами!
Командующий армией прорыва.
Прочитай и передай другому».
— Вот так почитаешь, можешь подумать, что листовку составил кто-то из наших комиссаров, — проговорил Артемович. — Тут и «смерть немецким оккупантам», и «гитлеровские бандиты», и «наша социалистическая Отчизна». — Он стал загибать пальцы.
— Но тут есть и «гитлеровские молодцы», а не «молодчики», — заметил Гутыря.
— Тут есть и «залегайте на базах»! — выкрикнул Шмель.
— Гм… Собираться в поход на Берлин… — ироническим голосом добавил Артемович. — Некоторые партизанские командиры уже гадают, кто ими командовать будет. — Он невесело усмехнулся. — Вот тебе и «немец разумный картошечку садит», как писал Тарас Григорьевич.
— Вы передавали в штаб содержание листовки? — поинтересовался Гутыря.
— Пока что хлопцы до ветру с ней ходят: мягкая бумажка. Да и радиобатарей жаль. Это же радисту придется клевать не меньше часа.
— У нас есть свежие батареи, — сказал Гутыря. — Мы завтра передадим генералу Шаблию… И завтра же выходим.
— Тогда ясно, — многозначительно проговорил Артемович.
В хате еще долго шли разговоры о Москве, о Кремле, о встрече партизанских командиров с членами правительства в начале сентября 1942 года.
— Дать вам проводников до Киева? — спросил командир объединения у гостей.
— Спасибо. Но нам нужны бойцы, чтобы помогли нам поставить мины замедленного действия, — ответил Гутыря.
— Я тоже слыхал об этих минах, но что это за штуковина, еще не видел на практике, — заметил Артемович.
— Осенью сорок первого перед отходом из Харькова наших войск саперы полковника Веденского поставили несколько радиомин и свыше двух тысяч мин замедленного действия на аэродромах, на железных и шоссейных дорогах вокруг Харькова. Гром был что надо!.. — сказал Гутыря.
— Я так и понял, что эти мины действительно вещь! Мы дадим вам взвод или больше бойцов. Они и помогут. А вы их научите своему ремеслу. Договорились?
— Для того сюда и прилетели! — ответил Мукагов.
Поход на юг парашютистов и сопровождавших их партизан продолжался несколько дней. Наконец они добрались до железнодорожной магистрали, которую Устим Гутыря собирался заминировать. Как и было договорено, партизаны развернули активные действия на участке железной дороги в двадцати километрах от того места, где парашютисты должны были ставить свои мины. За два-три дня немцы перебросили в район, где появились партизаны, основные силы охраны, подняли по тревоге небольшие гарнизоны. И потому значительно уменьшилось количество патрулей на участке, где собирались работать минеры Гутыри и Мукагова.
Земля промерзла глубоко. Песок на насыпи был словно спрессован, и лопата скрежетала. Балласт минеры ссыпали на разостланные плащ-палатки и относили подальше от железнодорожной колеи. Мерзли пальцы, а потому трудно было вставлять детонаторы в тротиловые шашки. Эту работу Гутыря поручал самым опытным минерам, часть ее выполнял сам.
Гутыря и Мукагов разработали также тактику этой диверсионной операции. Парашютисты разделились на две группы и минировали участки по обе стороны от железнодорожной станции. Сначала ставили на полметра вглубь крайние мины, которые должны взрываться через восемь-десять дней. Постепенно минеры сближались, и срок взрыва мин в середине составлял уже два дня. Эти мины закапывались всего на глубину лопаты. По флангам заминированного участка поставили по нескольку противощупных мин, имевших заряд всего в двести граммов. На них должны нарваться немецкие саперы, если будут искать мины.
Гутыря установил мины так, чтобы после взрыва обломками эшелона и выкинутой землей заваливало сразу обе линии. Одни мины ставились под шпалы, другие — между шпалами, ближе к стыкам рельсов. Закапывались попеременно то под правыми, то под левыми рельсами.
С такими минами нужно обращаться умело, осторожно — этому парашютисты обучились в партизанской школе. Мины замедленного действия требовали высокой квалификации минера. Ни инженер Веденский, ни десантники не хвастались, что эти мины ставить легко. Но и не так уж трудно, если хорошо освоить дело. А легко ли ставить мины «на шомпол», «на шнур», когда линия охраняется?.. Это означает, как говорил Артемович, что одни ставят мину, другие партизаны сражаются с охраной. А эффект? Пустят ли поезда после такой свалки на линии?
После шести часов напряженной работы с шестью вынужденными перерывами (проходили немецкие поезда) минеры Гутыри и Мукагова рассыпали в местах, где были поставлены мины, тротиловый порошок в смеси с песком. Кое-где побрызгали керосином, чтобы обмануть овчарок, которые ходят по линии с солдатами.
— Ну, кажется, все, хлопцы! — разогнул спину главный минер. — Сигнальте прикрытию. Будем отходить.
Устим Гутыря снял шапку, вытер вспотевший лоб и подставил лицо весеннему ветру.
17
С киевских круч над Днепром в погожее время видно далеко-далеко на восток. Галина Цымбал жила на Печерске, вблизи родного «Арсенала», его израненных снарядами красных стен, под которыми погиб в январе 1918 года ее отец Михаил Федорович. Его замучили петлюровцы.
До войны Галя ходила на кручу с девчатами и хлопцами, с которыми училась в одном классе, с которыми работала потом в одном цехе. Ходила и одна ранним утром, когда дедушка тихо-тихо вставал со своей постели и старался незаметно выскользнуть из хаты, чтобы взять удочки — и на рыбалку. Разве могла Галя спать, когда через открытое окно дышал прохладой Днепр, когда просыпались птицы, возвещая новый день, а где-то над Славутой вот-вот должно взойти солнце. Она выбегала из своей хаты (семья Цымбалов жила в собственном домике, как и многие коренные арсенальцы), чтобы еще и еще увидеть это неповторимое зрелище — восход солнца.
