— Палдес! — поблагодарил Рубен. — А у нас, в Латвии, в такую пору вишен еще нет. — Он попробовал ягоду. — Вкусная!

— Кушай! Кушай на здоровье! — сказала тетка. — Присяду и я с краешку… А сына моего, Филиппа, не встречали?..

Прозвучал звонок. Паровоз тронулся.

Какой-то пассажир заговорил о Днепре, который должен стать основным оборонительным рубежом наших войск и задержать немцев. Другой рассказывал, что вокруг Киева уже построено три линии укреплений, на которых фашистские дивизии обязательно поломают зубы и разобьют свои головы. И это видно уже из того, что немцы от речки Ирпень ни на шаг не продвинулись к Киеву.

— Откуда вы знаете?

— А я из Коростеня. И партизаны там появились.

Слушая разговоры, Опенкин, Рубен и Леся думали каждый о своем. Опенкин уже решил: в Харькове попросится в партизаны. Конечно, он и сейчас мог остаться во вражеском тылу, но откуда же тогда будет известно в Управлении Наркомата внутренних дел, которое эвакуировалось в Харьков, что старшина Опенкин в партизанах. Да и письмо от жены нужно получить. Благополучно ли она добралась до матери?

Артур думал о родной Курземе, где жил он на берегу быстрой речки Венты. Как там теперь? Лиепая была последним опорным пунктом красноармейцев и матросов. Сейчас уже вся Латвия под сапогом Гитлера…

Перед Лесиными глазами все стоял отец. Вспоминая погибшего отца, девушка едва сдерживала слезы. Все казалось мрачным, и лишь когда она думала об Андрее, появлялась какая-то надежда на будущее. Но и будущее представлялось ей окутанным дымом.

— Киев наши не сдадут! — заговорил тот же мужчина, который рассказывал про Коростень и партизан.

— Это когда немцы будут его брать только с правого берега Днепра, — вмешался другой пассажир. — А если охватят клещами со стороны Кременчуга да еще с севера…

Опенкин развернул карту, все склонились над ней.

— Глубже всего они вклинились на Московском направлении, — сказал тот же пассажир. — А вот на севере наши удерживают Великие Луки, на юге — Киев. То-то Гитлер и боится, чтобы наши не ударили с Великих Лук и из Киева одновременно и не сошлись на Московско-Минском шоссе. Тогда вся группа «Центр» окажется в мешке. Тогда, Адольф, пой «Последний нынешний денечек…». Но немецкие генералы воюют с оглядкой. Киев для них — нож в печенку! Считай, тогда войне конец в пользу Красной Армии.

Разговоры стихли. Замолк и пассажир, который доказательно обосновывал свои мысли насчет окружения немецкой группы «Центр». Лишь Опенкин сказал своим:

— Правильно мыслит!

— Вот-вот. Благодарю за комплимент, — услышал слова Опенкина тот мужчина. — К сожалению, так мыслят и немецкие генералы и потому со всех сил рвутся к Кременчугу. Проклятый фашист еще может сунуться с юга на Киев и с северо-востока.

— Да угомонитесь вы, стратеги! Дайте хоть немного заснуть! — вмешался рассерженный голос.

Довольно много людей уже сошло на станциях. Наверно, столько же и появилось в вагоне. На верхних полках спали. На нижних клевали носом. Леся дремала, сидя возле окна.

Ночь медленно таяла в восходящем зареве, куда направлялся эшелон. Скоро совсем рассвело. За окнами простиралась равнина. На горизонте оазисами возникали села, тонувшие в садах.

Вскоре проехали и Люботин. Уже близко индустриальный гигант Харьков. Над городом сизая дымка, сквозь которую виднеются заводские корпуса, трубы. Рубен и Опенкин прислонились к окну. Оба прежде не были в Харькове.

В областном Управлении Наркомата внутренних дел, куда утром явились пограничники Рубен, Опенкин и Леся, служащие были уже на работе.

— Мы с границы. К кому обратиться? — спросил Опенкин у дежурного.

— С границы? К инженер-полковнику Веденскому. Третий этаж.

Илья Гаврилович Веденский, к которому шли пограничники, лишь несколько дней назад прибыл с Западного направления по вызову полковника Шаблия. Он — известный специалист-минер. Впервые Шаблий встретился с инженером Веденским в Славуте, куда тот прибыл из Генерального штаба по делам строительства укреплений. Еще тогда, в 1935 году, Веденский много рассказывал Шаблию о минах, их эффективности в борьбе с пехотой и эшелонами противника, в бою с танками.

Рассказывал он увлеченно, как любят рассказывать специалисты про свое любимое дело. Это у него научился Рябчиков, который тогда служил вблизи Славуты, мастерить и изготовлять мины. В тридцать седьмом Илья Веденский добровольцем поехал в Испанию, а возвратившись оттуда, попросился на финскую. Там был ранен.

Веденский подружился с Шаблием, считал его единомышленником в вопросах охраны границы и партизанской борьбы.

Перед пограничниками стоял крепкий чернявый человек с высоким лбом, изрезанным глубокими морщинами, с доброжелательной улыбкой. На гимнастерке два ордена боевого Красного Знамени.

— Товарищ полковник! Пограничники… — начал докладывать Опенкин, но Веденский остановил его:

— Садитесь. Отдыхайте. Вижу, что одному срочно надо в санчасть. Да и вы, девушка, — обратился Веденский к Лесе, — или очень утомились, или больны.

— Точно! — ответил за всех Опенкин. — Леся Тулина, дочь начальника заставы. Заболела в дороге. А это Артур Рубен — участник первого боя на границе.

— Леся Тулина? — переспросил Веденский. Он вспомнил, что Семен Шаблий говорил про заставу, где служил его названый сын Андрей Стоколос. Знал Веденский и про смерть капитана Тулина. Но не стал говорить об этом. Внимание обратил на высокого белокурого Артура Рубена.

— Вы из Прибалтики?

— Латыш я.

— Я воевал с вашими добровольцами в Испании. Нашим командиром был Берзинь.

— А я не успел. С корабля сняли жандармы, — с сожалением сказал Артур. — А хотелось в интернациональную бригаду.

— Ну и считайте себя бойцом интернациональной бригады, — сказал Веденский. — Вот нас четверо, и уже интернационал.

— Товарищ полковник, — обратился Опенкин, — направляясь сюда, мы думали о нашем будущем. Решили идти в партизаны.

— В своем желании вы не одиноки. Обком партии получил уже несколько тысяч заявлений от заводских рабочих, железнодорожников, учителей. Больше всего, конечно, от комсомольцев. Нам нужны командиры и комиссары. Такая мысль и у Семена Кондратьевича Шаблия: назначать командирами и комиссарами пограничников, армейцев. Пойдете?

— А я куда? — с тревогой спросила Леся. — Я от своих ни на шаг.

— Можно только приветствовать это желание. Вы, Леся, будете учиться на радиста. А пока что Артур Рубен пойдет в санчасть, Опенкин познакомится с программой обучения, а вас, Леся, уже ждет возле крыльца машина.

— Куда ехать? — удивилась девушка.

— К своим старым знакомым. Будете жить у Полины Ивановны Шаблий.

Андрей Стоколос, Иван Оленев и Максим Колотуха так и не дождались Рябчикова и Мукагова из разведки. Разыскивали своих товарищей и сами чуть не попали в лапы карателей. Местные люди сообщили, что двух красноармейцев, один из которых кавказец, захватили и отправили в «Уманскую яму».

В жизни как на долгой ниве… Но Стоколосу, Оленеву и Колотухе не верилось, что всегда находчивый Рябчиков мог попасть в плен. Это противоречило его натуре, характеру. Но это и подтверждало, что на войне все может случиться. Нет еще опыта.

После трехдневных поисков и ожиданий они пошли на север, в направлении Киева. Через несколько дней они наткнулись на полосу обороны советских войск на южных подступах к столице.

Командир артиллерийской батареи, выпускник артучилища лейтенант Заруба, сказал повару, чтобы тот накормил пограничников. А когда те подкрепились, обратился к старшине Колотухе:

— Чего зря носитесь с «шарманкой»? — кивнул на рацию. — Через нее можно подавать команды на батарею с наблюдательного пункта. Может, вас в артразведку? Как вы на это?

— Рация есть, но радиста нет, — ответил Колотуха.

— Дело поправимое. Не боги горшки обжигают. И я немного радио изучал в артучилище, — сказал Заруба.

— Рацию мы получили за два дня до начала войны. Но еще до армии я немного разбирался в этом деле. Можно попробовать, — согласился Андрей Стоколос.