Несколько сот бойцов с криками «ура!» и «впе-е-ред!» кинулось к автоколонне, на ходу стреляя и орудуя штыками.

Майор Сильченко был на переднем крае, где сосредоточились пулеметы. Он дал сигнал своим не покидать позиции и перерезать гитлеровцам путь к отступлению.

— Как тебе эта картина? — майор крикнул сквозь стрельбу Андрею.

Тот кивнул улыбаясь, — дескать, хороша!

Рядом группа красноармейцев окружила тех двоих, которые внезапно выскочили из двора в разгар боя.

— Вы откуда такие шустрые? — спросил человек в немецкой шинели.

— А вы откуда такие молодчики?

— Может, биографию рассказать? — насмешливо спросил человек в шинели. — От самого Прута своих догоняем.

Его голос показался Андрею знакомым. «Да кто же это может быть?» Со спины обоих не узнать.

— К командиру их, — кто-то приказал.

— Шинель мозолит глаза? А посмотри повыше! Фуражка у меня зеленая, — гордо сказал человек в немецкой шинели.

— Да это же наши! Лейтенант Рябчиков и Мукагов! — радостно крикнул Колотуха.

Андрей еще мгновение назад тоже узнал Рябчикова по голосу, но не мог еще поверить, что это он с Мукаговым. Вот уже три месяца, как они пропали без вести. Еще тогда, когда пошли в разведку под Уманью и как в воду канули. И надо же — встретились!

— Вася! Лейтенант!

— Шмель, дорогой мой!

Колотуха и Стоколос, к большому изумлению красноармейцев, кинулись к Рябчикову и Мукагову. Пограничники били друг друга по плечам, обнимались. У Рябчикова слетела с головы фуражка, и Андрей увидел, что его черные волосы посеребрились у висков. Но веселые, лукавые глаза были такие же, как и раньше, только стали чуть острее.

— А где Оленев?.. Еще кто из наших есть тут? Да раздавишь меня, Максим! Погоди! — Рябчиков освободился от крепких объятий Колотухи. — У нас еще дело есть. Где командир?

Подошел майор Сильченко:

— Слушаю вас.

— Мы вот пробираемся от самой границы… Спали тут в сарае, услышали шум автоколонны. Ну а дальше знаете!

— Вовремя подняли наших в атаку, — сказал Сильченко.

— Не это главное, товарищ майор! Мы не просто бросились на немцев, а ударили по машине с рацией, по штабной то есть. Там целая куча документов. Мы вот прихватили…

Рябчиков расстегнул шинель и выдернул из-под ремня смятое немецкое знамя. Потряс им и перед глазами всех развернул.

— Прошу, товарищ майор, трофей! — Рябчиков бросил к ногам Сильченко штандарт.

В сорок первом году в сентябре месяце не часто попадались трофеи, а знамена воинских частей тем более. Тут же оно лежало у ног, в пыли.

— Что скажешь, сын полковника Шаблия? — спросил Сильченко у Андрея с какой-то торжественностью в голосе.

— А что тут еще скажешь? Рвите, ребята, на портянки! Это же шелк!

Нет, это был не просто шелк. Это символ врага, с которым эсэсовцы прошли пол-Европы. Может, вышагивали они с ним и перед Гитлером и уверены были в своей непобедимости. А сейчас крепкие руки красноармейцев разрывают его на портянки…

Мимо сожженного танка и лежащего возле него Терентия Живицы пронеслись мотоциклисты, устремляясь к переправе, по которой проходили наши войска. Скрежетало железо, клубилась пыль на степной дороге, над беспредельным пшеничным полем поднимался петушиными гребнями огонь и расстилался густой, черный, пахнущий хлебом дым. Мотоциклистам было не до лежащего ничком красноармейца, который осмелился приблизиться к танку и подорвать его. Им было приказано как можно быстрее достичь развилки дорог, откуда строчил пулемет, уничтожить эту огневую точку и выйти к переправе.

В момент взрыва Терентий ощутил удар в плечо. Тело его обожгло огнем, и он упал, истекая кровью. Так и лежал в полузабытьи на меже жизни и смерти. Шум машин, выстрелы, выкрики — все вдруг исчезло.

На самом же деле бой, завязавшийся у развилки, где был Мукагов, и на дорогах, где были бойцы лейтенанта Рябчикова, не прекратился. Терентий Живица не слышал выстрелов. Лишь сознание в нем теплилось, как маленький беззащитный огонек.

— Дядя красноармеец! Вы живой?.. Это мы — Петря и Миколка, — раздался рядом мальчишеский голос.

Петря и Миколка бережно приподняли раненого, повернули лицом к небу.

Петря растерянным и взволнованным голосом спрашивал:

— Дядя! Вы живой? Вы живой?..

— Воды… — прошептал пересохшими губами Терентий.

— Где же ее взять, эту воду? — Петря озирался кругом, глядя своими черными цыганскими глазами. — Может, у убитых немцев фляга? Я подержу, а ты смотайся посмотри, — сказал он дружку.

Миколка ящерицей пополз к убитым солдатам, вздрагивая от страха. Он боялся мертвых. На полпути Миколка оглянулся. Хотел сказать дружку, что раненого красноармейца подержит сам, а Петря пусть поищет флягу с водой, бинты, йод. «Бинты, йод» — эти слова возникли внезапно, сами собой, как необходимость, без которой не обойтись раненому. Медицинские пакеты обязательно должны быть у солдат. Эта мысль придала Миколке силы. Они могут спасти жизнь отчаянному красноармейцу, не побоявшемуся пойти на немецкий танк. И не только пойти, но и победить! «Рана может оказаться смертельной, если ее не смазать йодом, не перевязать. Красноармеец не побоялся пойти на танк, а я, Миколка Днистран, который не считался трусом в своем пятом классе, боюсь взять у убитого ранец. Нет, не боюсь, — подумал Миколка, — возьму еще и плащ-палатку и автомат. Все это пригодится раненому, он же красноармеец…»

— Наши где? — напрягая силы и волю, спросил Живица, узнав мальчика.

— Уже на том берегу. А переправу взорвали. Только щепки разлетелись во все стороны! — ответил Петря повеселевшим голосом.

— Как много дыма. Неужели от танка? — спросил Живица.

— Это пшеница горит, — объяснил Петря.

— Значит, переправились все на тот берег?

— Переправились.

— Остался только я, — тихо сказал Живица. — Воды… Пить.

— Есть вода! Есть бинты! — почти крикнул Миколка.

— А что это у тебя?

— Плащ-палатка. И автомат! — похвастался Миколка. — В бутылочке какая-то жидкость. Может, йод?

Осторожно, но, напрягаясь изо всех сил, потащили ребята раненого через дорогу в кукурузу, откуда тот выходил час назад на поединок с бронированным чудовищем. Над степью рыскали самолеты. Иногда эти стервятники пролетали над ними. Ребята замирали, прижимались к земле. Вдали снова загрохотали тягачи. Нужно было спешить. А дорога была такой широкой! Каждый комок земли был препятствием.

— Не туда надо было! А вот туда! — рассердился Петря, решив, что Миколка, который полз первым, избрал не самый короткий путь к кукурузному полю.

— Дорога в выбоинах. Может, понесем? — предложил Миколка.

— Могут заметить с машин. Давай быстрей!

Едва они добрались к кукурузному полю, как по дороге промчалось несколько автомашин с солдатами. Когда грохот немного стих, ребята залили йодом рану на ноге и забинтовали ее. Потом разрезали на плече гимнастерку.

— А где же осколок? — удивился Миколка.

— А вот, выпал.

Терентий не поверил своим глазам, когда Петря поднял и показал ему окровавленный кусок металла: такой большой!

— Как же дальше жить будем? — с трудом спросил Живица.

— Мы сделаем вам из палатки шалаш! — сказал Миколка. — Нагнем стебли кукурузы и накроем их палаткой! От солнца будете укрываться.

— А ночью мы придем с моим батькой и перенесем в село. Наш сосед, как это… ну коров лечит, — добавил Петря.

— Ветеринар, — объяснил Миколка. — Может, он и не разбирается в человеческих болезнях?

— Не нужно в село. Никому не говорите обо мне, даже отцу. Не пропаду. Воду будете приносить, оружие есть. Вот бы мне гранат пару штук! — сказал Терентий.

— Около убитых есть гранаты с длинными ручками, — ответил Миколка. — Принести?

Две недели пробыл Терентий Живица в кукурузе. Петря и Миколка пробирались к нему, приносили еду, домашнее вино и воду. Раны быстро затягивались, он набирал силу, наверно, и потому, что пил целительный виноградный напиток, ел брынзу, мамалыгу и все, что приносили из дома ребята. Вначале делали это они тайком от родителей. Но шила в мешке не утаишь. Пришлось Петре признаться отцу, что они опекают раненого. С того времени Живица потерял покой. Все казалось, что к нему подкрадываются предатели, вражеские солдаты. Терентий спал тревожно, чутко готовый ежеминутно вступить в неравный бой.