У нее коричнево-бронзовые волосы, скорее.
Что-то у меня нынче все цвета с оттенком «металлик» – серебрянка, бронза…
Золота не хватает до полного призового комплекта, угу.
Кстати, ресницы у той женщины были золотистые. Не накрашенные, длинные, с четким изгибом. Красивая. Изысканная такая.
«Сколько тебе сейчас?» – спросила ее подруга, пухлая хорошенькая брюнетка.
«Сорок три».
На вид – лет тридцать шесть, не больше.
И у нее выкидыш случился на шестом месяце.
«Покажи фотки, где ты с пузиком», – сказала подруга.
Я услышала, как «молнию» вжикнули, шелестели бумагой, потом тихо было – видно, молча смотрели.
Потом носом зашнёркал кто-то из них. Посмотрела – подруга сидит с зареванным лицом, а та, у которой выкидыш случился, гладит ее по руке – утешает.
Я вдруг разозлилась. Она же только что рассказала, как все случилось! Кто кого утешать должен?
Сейчас. Сейчас снова услышу те её слова, нажму на «PLAY» только.
Те слова прозвучат в самом конце.
Вот их диалог:
– Помнишь, я сидела в вашей гостиной, зашел разговор о моем желании родить Арсению ребёнка? Ты спросила, не страшно ли, – я ответила, что страшно.
Представь, в тот момент я уже была беременна, только еще не знала об этом. Выяснилось вдруг, что мне совсем не страшно. Мне было… блаженно, да, именно.
Блаженно, несмотря на грядущие проблемы с вынашиванием. И проблемы с Арсением. Но всё равно – обалдеть, какое счастье! Особенно для Сени. Было бы… Он просто растекался от нежности.
И мы уточнили для себя главное: если у нас родится полноценный ребенок – это будет прекрасно, а если всё же я не смогу выносить – то мы справимся…
Но вообще, по всем ощущениям и предчувствиям, у меня все должно было быть хорошо. Я была в ладу со своим телом…
Потом мы ходили в магазины с детскими одежками, кроватками, колясками, игрушками… Я заходила в эти посольства маленьких пришельцев, трогала вещицы, запускающие душу в виражи нежности…
На Новый год я надела платье и туфельки, и Арсенька еле застегнул молнию на спине – так натянуло пузико ткань. Он заставил меня стать боком и снял в полный рост. Было смешно и счастливо…
– Скажи, Жень, – это подруга спрашивает – неужели тебе нечем было привязать к себе Арсения, кроме как ребенком? У него ж есть дети, ну пусть большие уже, но есть. Вырастил их, молодец, что не ушел от жены, пока они маленькие были. «Поступил» обоих в институт и только тогда развелся. Ну зачем ему теперь, в сорок лет, младенец?
– У Сени нет своих детей.
– Как нет? А…
– Он женился на женщине с двумя маленькими детьми, чтобы помочь ей вырастить их. И вырастил. А потом вот ушел. Там сложно все, не расскажешь, да и надо ли…
Тут долгое молчание, только тихий шум неясный.
– Прости, Жень, – это подруга-идиотка.
– Ну что ты. Я сама виновата, не рассказала тебе о нем вовремя. Он хороший, понимаешь. Я хотела, чтобы прекрасный мужчина продлил себя. Пусть мы не женаты, пусть даже никогда не будем женаты, но пусть бы у него был свой собственный ребенок. Так я думала, так хотела. И желание начало исполняться… А потом… Началось все со странной тревоги, перешедшей в апатию. Потом – боли…
Закончилось все рухнувшими надеждами. Детку мы потеряли…
Знаешь, случилось-то всего месяц назад, а кажется, что в прошлой жизни, нет, кажется, что вообще все приснилось – и то счастье до, и тот ужас после.
То, чего боялась подсознательно, то и случилось – внезапно ночью стали отходить воды. Тяжко. Было уже пять месяцев. Человечек маленький, но целая детка – душа срослась намертво и не отпускала.
– Господи, Женька…
– Сейчас уже легче – рациональное сознание, оно ж тренированное… хотя такой опыт – первый… сильный, но ужасно бессмысленный… это подрывает – изнутри. Иногда зацепиться не за что, и будто проваливаешься. Сеня за мной следит – успевает подхватить. А я вглядываюсь в него – ему тяжелее, кажется, чем мне… и тоже стараюсь вовремя почувствовать, когда поддержать. Так и живем… Обычными житейскими делами, планами и отвлечениями. Думаю подлечиться – меня два раза чистили, теперь там внутри все, наверное, покорябано.
– Жень… значит, не судьба ему род свой продлевать. (Эта подруга – идиотка, определенно.)
– А в апреле я хочу съездить в отпуск – в Краков… спущусь в соляную шахту на стареньком подъемнике, посмотрю скульптуры из черной и розовой соли…
Чтоб были силы еще раз попытаться ничего не бояться.
– Что-о-о?! Еще раз?! Да ты что, угробить себя хочешь? Природа против, понимаешь? Про-тив!!!
– Я не собираюсь спорить с природой, я хочу всего лишь жить в бесстрашном согласии с собой.
И тут я нажала «STOP», потому что…
Потому что – что? «Остановись, мгновенье, ты прекрасно»? «Момент истины»?
Господи, как она хорошо сказала, как она смогла это выговорить так кротко и дерзко одновременно!
«Я не собираюсь спорить с природой, я хочу всего лишь.
жить. в. бесстрашном. согласии с. собой».
И я – слышите? – и я хочу жить в бесстрашном согласии с собой.
…Нажала на стоп, не выдержала, оглянулась на рыжую мадонну.
– Даже если жить в согласии с собой приходится через боль и страх – они всего лишь неизбежные спутники, и с ними можно договориться, – еще сказала она и, помолчав, добавила: – Это всего лишь жизнь, с её тайной логикой, справедливостями и несправедливостями, которые и предъявить некому, поскольку никто ни в чём не виноват.
Мне тридцать девять – трижды тринадцать – самый возраст остановиться и попробовать снова.
Я не знаю, почему они сидели в вокзальном кафе, – возможно, кто-то из них уезжал, возможно, они просто зашли туда, как и я, хотя вряд ли кто-то еще ловит кайф, провожая после полуночи поезда на Москву – чистенькие, холеные, резвые…
Сейчас зайду в стеклянную цветочницу, куплю зеленую розу своему психологу.
Подарю на прощание вместе с диктофоном, куда наговаривала свои страхи, – я же всё настаивала, что они от отсутствия гарантий, что больше не случится этого стремительного отчуждения живого в неживое, что я опять не порвусь от сознания «был и не стало».
Нет гарантий, ну и что. Буду жить наживую и договариваться со страхами.
Волшебный выход – в маленьком зазоре отваги, когда делаешь что-то не ради себя.
Там – за пределами себя – свободная жизнь. Множишься в других, запечатлеваешься в глазах, мыслях.
Просто живешь.
ЛЕРА
А вчера – или это сегодня? – Влад возил меня в кино! Ночью!
– Будем с тобой работать, – заявил, – надо, чтобы ты посмотрела один фильм. Можно бы и на диске, но лучше поедем в кино.
Купил все места в маленьком зале в «Варшавском экспрессе». Правда, потом успокоил меня, что менеджер уступил, и он оплатил только четверть мест – всего три ряда из двенадцати, но все равно, это ужасно много, мне кажется. Сидела в зале – одна! – и смотрела кино. И ела попкорн, и пила пепси-колу из большого картонного стакана.
Ну и Влад, конечно, тоже был там. Сидел через два сиденья от меня, наблюдал, как я смотрю, и прикалывался, наверное, ну и пусть. Мне было весело, как уже не помню когда. Мы смотрели мультфильм «Рататуй». Это о крысе, которая любила готовить. Так сильно любила, что стала на немножко лучшим шеф-поваром Парижа!
Я впечатлилась кадром, где эта крыса-гурман вкушает от сыра, и вкус видится ему концентрическими разноцветными кругами. Крысик ищет, чем перемежить этот вкус, представляет, как это сочеталось бы с розмарином или грибами, и тут же в разноцветье кругов вплетаются искорки…
Дивно!
Я подумала: создание вкуса – как создание музыки. Воображение движется на ощупь, уворачиваясь от агрессии привычного, ненужного, избыточного. Выбирая то, что подлинно хочет явиться в мир, сочетаясь с другими, тоже загадочным образом отобранными, элементами… этот «кастинг» ведется наитием, сродни тому, что двигало демиургами…
