Угрюмо улыбающиеся люди пожимали плечами. Кто-то из них уже присел, а кто-то топтался у двери. Но сразу было понятно: ни один из них ясно на вопрос этот ответить не может, потому что и сам не знает, зачем он пожаловал.

— Будем биться, — обещал Алан и опять выстрелил. — Скользкая какая эта желтая бестия, не берет его пуля!

— Все скоро закончится… — добавил Олег. — Чуть-чуть погодите, ребята. Повоюем еще… Там! — Он указал рукой почему-то в потолок. — Это скоро…

Я отчетливо увидела, как желтый щелкнул крышечкой часов.

— Ты любишь меня? — шепотом в самое ухо спросил Тимур.

Поднялись и шагнули через лежащий на земле медный провод, в котором снова не было электричества, наверное, три десятка солдат. Француз поднес фитиль к основанию медного ствола. Орудие танка ударило прямо в окно, но от разрыва снаряда только мертвые в доме повскакивали со своих мест.

— Люблю! — сказала я и поняла, что вернулся голос. — Люблю!

Изба наполнилась дымом, и несколько секунд ничего нельзя было разглядеть. Потом я увидела, как трясется входная дверь и одновременно в окно пытаются пролезть несколько мертвых солдат — все вперемешку: русские, немцы в рогатых касках, французы. Зачем только? Зачем они мучают нас? Зачем они мучают нас, когда могли бы легко с нами расправиться? Для чего весь этот спектакль?

Моя голова была закреплена на стержне посредине избы, и ее могли в любую минуту просто опрокинуть на пол. В таком случае я уже ничего не увижу. Пытаясь понять, что происходит, я вглядывалась в пустое пространство над головами солдат. Когда Алан Маркович бил штыком, скидывая их, пространство это резко увеличивалось и тут же сокращалось под напором новых тел. Партизаны стреляли из глубины комнаты, Анна стояла у стены, все такая же неподвижная, бледная, а Олег подавал моему любимому мастеру какие-то шестеренки. Потом дверь упала, и на пороге завязалась кровавая рукопашная драка.

Одна из пуль подожгла дом — пламя метнулось по кровати. Анна сделала трудный шаг — схватила какую-то тряпку и попыталась сбить пламя. Красный плащ на ней вспыхнул. Анна кричала от боли. Мешая мне видеть, Тимур зачем-то сжимал мою голову в своих дрожащих ладонях. Он что-то шептал.

И тут я поняла. Наконец я разглядела за дымом и возней несчастную похоронную процессию. Магнитофон заедало, музыка звучала неровно, она накладывалась на шум сражения, но была как бы совершенно отдельной. Я поняла все, когда увидела, как пьяный мертвый полицай пытается стереть жирные капли пота с лица монтировщика сцены, а Свирид Михайлович его даже не замечает. Только капли будто подсыхают на сизых небритых щеках.

Все происходящие вовсе не было смертельной атакой, просто мертвые пришли попрощаться с живыми.

Было тихо. В натянутом медном проводе гудело электричество. Провод подрагивал, как струна. Любой прикоснувшийся к нему человек моментально обратится в угольную пыль. Тонкая эта струна, со всех сторон охватывающая дом, как бы разделила пространство на две части. В одной части была похоронная процессия. Она застряла посреди улицы. Гроб поставили на землю, магнитофон выключили. Несчастный Свирид Михайлович бродил вдоль заборов, пытаясь найти источник электричества и отключить.

В доме оставались Алан Маркович и Тимур. Анну я долго не могла разглядеть и думала, что она исчезла, так же как исчезли разом солдаты всех враждующих армий, так же как исчезли танки и мотоциклетки. Анна без сознания лежала на полу вне поля моего зрения.

— Все кончено! — сказал Алан Маркович и опустился на стул, где еще минуту назад сидел Олег.

Кромвель порхнул через комнату, и маленькие лапки вцепились в плечо отца, теперь уже окончательно потерявшего своего сына.

— Мне так не кажется! — возразил Тимур. — Посмотрите… — Он дернул и оторвал обгоревшую занавеску. Прямо под окном вокруг колодца ожидали молодые люди в черных костюмах. — Не оставят они нас в покое. Вот только не пойму я, чего они ждут!

— А этот почему цел? — Присмотревшись как следует, мастер даже присвистнул от удивления: он почти что высунулся в окно, пытаясь разглядеть противного желтого лилипута, все так же гордо стоящего на черном плече робота. — Все, значит, ушли, а он остался. Интересно, как это ему удалось?!

— Фарид Владимирович — мое начальство. Остаточное явление, — очень-очень тихо проговорила Анна. Она приподнялась и, хватаясь за ножку стола, присела. — Я тоже еще не до конца умерла…

— Но почему?

У Алана Марковича были такие глаза, что, лишь на секунду встретившись с ним взглядом, я отвернулась: больно смотреть, невыносимо.

— Наверное, еще не все кончилось…

— Мелочь вообще может сохраниться! — сказала я.

— Тогда понятно!.. — Анна поднялась на ноги и, сделав два шага, рухнула на постель.

— Что понятно? — удивился Тимур. — Что вам может быть понятно?

— Ну, во-первых, понятно, отчего мне так плохо. — Обгоревший красный плащ соскользнул на пол. Анна прилегла, и лицо ее пропало в мягкой подушке. — А во-вторых, понятно, почему они поручили всю эту гадость коротышке. Большой бы уже спекся… растворился бы в пустотах… А этот…

— А этот, кажется, собирается нас всех убить!

Всхлипнул и после паузы снова заиграл посреди улицы магнитофон.

Так меня и не скинули со стола. Я легко повернула голову на стержне. Свирид Михайлович стоял по ту сторону проволоки и смотрел на роботов. Почему-то он ничего не говорил. Вероятно, он решил, что сошел с ума, и теперь пытался как-то сориентироваться в своем новом состоянии. Анна сильно захрипела, рука ее хватала воздух. Монтировщик, уловив этот звук, помотал головой, потоптался на месте и хрипло спросил, обращаясь к роботам:

— Вы чего, ребята, во дворе у меня встали? — Он помахал рукой: — Идите-идите, ребята. Нечего вам здесь. Видите, мама у меня умерла, горе у меня. Идите отсюда!

По спине Анны прокатилась волна дрожи, по подушке побежала розовая струйка пены. Ладонь зависла в воздухе над полом, ударила по доске, ударила еще раз.

Я припомнила темные глаза школьного учителя, его ровный, всегда спокойный голос. Я понимала, что именно с ним, с этим давно умершим человеком теперь столь мучительно прощается и никак не может расстаться несчастная девочка. Хороший был человек. Они, наверное, так же любили друг друга, как и мы с Тимуром.

— Тимур! — Мастер повернулся ко мне. — Тимур, — сказала я как можно спокойнее. — Они действительно вас всех поубивают, а меня сломают! Этот Фарид, этот маленький, этот желтый. Все дело в нем. Без него они не станут, без него они не решатся…

Побродив какое-то время по дому в поисках чего-нибудь подходящего — после исчезновения мира мертвых исчезло, естественно, и все оружие, — Тимур взял со стола длинный нож и, ударом ноги распахнув входную дверь, выбежал на крыльцо.

— Тимур… — всхлипнул пьяно монтировщик. — А я-то думал, ты мне приснился, парень. А ты вот он, живой, с ножичком!

— Уходите, Свирид Михайлович, — сказал Тимур и сошел с крыльца. — Они и вас не пощадят, если полезете. А так вроде вы им не очень-то нужны с вашей белой горячкой.

Никуда бы он не ушел, но слова мастера возымели неожиданное действие на остальных селян.

— Свирид! — на высокой ноте взвизгнула черная старуха и кинулась на него сзади, ухватила за волосы. — Прокопий, помоги его оттащить!.. Пошли… Пошли отсель. Неча здесь! С ума сойти!..

Похоронная компания с визгом и уговорами налетела на нашего монтировщика. Свирида Михайловича скрутили и поволокли по улице. Я знала, что все эти люди, живущие в окружении множества мертвецов, если и не видят их, то уж с тяжелого похмелья точно слышат и чувствуют. Но деревня, пережившая столько войн, не желала принимать ничего, кроме водки и безумного плача. Несмотря ни на что, процессия смещалась в сторону кладбища, и через минуту ее можно было угадать лишь по отдаленному шуму, а скоро не стало и шума.

Лишь на мгновение я отвлеклась, а когда обернулась, Тимура уже взяли в клещи. Мастер махнул ножом. Он мог бы перерубить тонкий кабель на шее робота, но рука его была отброшена быстрым стальным ударом. Нож отлетел и чиркнул длиной искрой об электрическую проволоку. За тяжелым дыханием и скрипом я услышала еле различимый голосок желтого коротышки: