Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Не смотрите! — крикнул мальчик. Он топтал свою книгу и пытался меня оттолкнуть.

Стюардесса зажмурилась. Вцепившись в свой столик, она продолжала его катать. Столик скрипел. Коробка с одноразовыми шприцами хлопнулась на пол. Я еще отметила краем сознания, что хорошо бы хоть на нее не наступить.

Удивительно, но никто из пассажиров так и не проснулся. В салоне стоял густой чад, какой бывает в жару над болотом. Скулы стюардессы напряглись, и я увидела, как она широко, судорожно зевнула. Только многолетний опыт бессонных ночей помог мне совладать с неожиданной мутью, тяжестью и шумом в голове.

Черные круги иллюминаторов глянцево поблескивали и дрожали в такт двигателю.

— Да-да… — прошептала стюардесса, и веки ее сомкнулись. — Я согласна, да!..

Все происходящее настолько выходило за рамки знакомой симптоматики, что явно не могло быть реальным. И одновременно было в этом что-то от самой обыкновенной косметической операции. Чрезвычайно трудно было отделить обрывки пресеченного сна от всего, что происходило в салоне. Умирающая хрипела и с силой высовывала язык. Мокрый, черный язык действительно чем-то походил на тупую иглу. Он высунулся, казалось, сантиметров на пятнадцать, невероятным образом изогнулся и вонзился в щеку женщины. Детские кулачки ударили меня в грудь — мальчик что-то кричал. А я, дура старая, только и делала, что прижимала сумочку — сперва к бедру, потом к груди: подумала, что, может, это на меня так подействовал наркотик, лежащий за подкладкой, и мне потребовалось сделать усилие, чтобы отмести этот бред.

Хриплое «да» почти вернуло меня к реальности. Игла разорвала кожу, мелькнула в воздухе, и кусок плоти, отсеченный на глазах, шлепнулся на потемневшее запястье. Он буквально впитался в руку, точно мазок жирного крема.

— Не смотрите! — вопил ребенок. — Не надо!

И тут я услышала еще один голос — напряженный, мужской. Каждое слово проговаривалось с трудом, через силу.

— Прекрати, Олег, — сказал мужчина. Он сидел по другую сторону прохода, и, глянув туда, я отметила коричневый старенький саквояж на дрожащих коленях. — Вернись на место! Не трогай это руками!

Воздух в салоне еще больше сгустился и потемнел. Стюардесса мягко присела на ковер между кресел и тут же повалилась набок. Она спала. В голове моей стало жарко, веки налились свинцом, но все тот же проклятый операционный опыт помог побороть неожиданный навязчивый сон, атаковавший меня не то изнутри, не то снаружи. Совершенно никаких чувств — как во время сложной операции. Я сосредоточилась, пытаясь восстановить ясность и внимание. Наконец я заставила себя разжать пальцы и выпустила сумочку из рук.

«Не трогай это руками, — повторила я про себя. — Это — руками!…»

Сквозь жаркий туман я видела, как черная острая лопаточка кроит женское лицо, отрезая лишние части, и на их месте появляются гнойные коричневые пятна. Пятна таяли, тут же нарастала розовая кожа и моментально грубела. Женское тело била лихорадка, длинные пальцы дробью подскакивали на поручне и, ломая ногти, вцеплялись в подлокотник. Распоротое каким-то неуловимым движением красное платье слетело на пол. Над телом женщины трудились уже не два узких ножа, а целая дюжина. С невероятной скоростью ножи эти кроили обнаженное тело. Сильно запахло гноем, потом, нашатырем… Я старалась не отступать назад, но и приблизиться тоже не могла. Все это продолжалось не более минуты. Подобно складным лезвиям, ножи сами убрались в тело, на мгновение оставив на нем следы вроде заживающих шрамов. Когда все было кончено, мальчик накинул на обнаженную женщину какое-то красное пончо. Воздух будто просеялся и сделался легче.

— Олег! — повторил уже потверже мужчина с саквояжем.

Я повернулась к нему.

— Что это было? — спросила я.

Он дернул плечом и попытался отвернуться.

— Что с ней? — настаивала я так, будто на этот вопрос можно было получить вразумительный ответ.

— С ней? — Рот мужчины перекосило в сухой гримасе. — С ней какой? С той, что была, или с той, что теперь? — Он выбрался из своего кресла и, взяв мальчика за руку, заставил его сесть. — Вы что, не видите — это не человек.

— А похоже на человека.

— Значит, вы ничего не видите… Лучше всего выбросить это, — он кивнул в сторону страшного кресла. — Выбросить с самолета… Впрочем, вряд ли это поможет.

В темном воздухе салона над головами спящих пассажиров что-то двигалось. Что-то почти невидимое. Маленькие сгустки мрака. Они привлекли мое внимание. От этих сгустков кружилась голова. Один такой сгусток, трансформируясь в воздухе из неправильного шара в ленту, приблизился к саквояжу, все так же стоящему на коленях мужчины. Раздалось еле слышное шипение.

— Пить…

Подтягивая на грудь спадающую шерстяную тряпку, женщина подняла голову. У нее были красивые черные глаза — они глядели на меня.

— Где я? — спросила она неуверенно и попыталась осмотреться. — Дайте, пожалуйста, воды. Сушит горло.

Было такое ощущение, что я проснулась. За круглым стеклом иллюминатора кувыркались коричнево-серые облака. Самолет вышел из ночной зоны. Пассажиры зашевелились. Стюардесса села на полу и потерла кулачком закрытые глаза. В шуме двигателя явно произошли какие-то изменения. Зашелестел динамик, и мужской голос объявил:

— Граждане пассажиры. Наш самолет, совершающий рейс…

Все-таки человек привыкает ко всему. Привыкнув к будням онкологического стационара, очень трудно чему-то удивиться. И потом, в эти минуты меня больше интересовало содержимое собственной сумочки. Ведь если меня по какой-то причине остановят, обыщут, то это конец — как мой, так и Егора. И доказывать нечего, что подобная партия героина была куплена исключительно с целью облегчить страдания ракового больного, снять боль. Скажут: есть морфий, есть официально выписанный рецепт! А если морфий ему уже все равно что слону дробина? А если он еще целый год может прожить, но умрет, не выдержав боли? Кому это интересно? По радио объявили, что самолет идет-таки на посадку, и предложили пристегнуть ремни. Все происшедшее в первом салоне я отнесла к разряду галлюцинаций. Бывает такое от напряжения, когда не спишь по двое суток кряду.

«Что бы это ни было, меня это не касается. Меня Егор ждет… — думала я, возвращаясь на свое место во втором салоне и зачем-то вынимая из-под кресла зонтик. — Не нужно мне это, — сказала я себе твердо. — Не мое это дело».

III

Только что прошел дождь, и фары подлетевшей к трапу машины «скорой помощи» отражались в мокром бетоне. Спускающиеся пассажиры суеверно старались на этот отсвет не наступать.

— Да погоди ты, Максимовна! — окликнул меня знакомый врач. — Погоди!..

Я остановилась и инстинктивно спрятала сумочку за спину.

— Привет!

Врач щурился в резком свете прожекторов. Он посмотрел на меня, потом глянул вверх на трап.

— Что у вас тут случилось?

— Да ничего тут… Все в порядке.

— А сообщили, острая сердечная недостаточность, — с полоборота завелся он. — Гнали по лужам — чуть в фонарь не впилились. Скажи, зачем?

— Ерунда! — сказала я. — Скорее уж острый приступ неврастении. Напрасно гнали. Что-то даме приснилось. Устроила истерику.

Нельзя сказать, чтобы меня черт попутал. Я хорошо представляла его реакцию на мои слова. Имелся собственный опыт работы на «скорой». Потому, наверное, я и солгала.

Было прохладно, и в теле даже появилась какая-то бодрость. В общем, я решила поинтересоваться плодами собственной галлюцинации. Вообще не люблю неясности. А с возрастом это усугубилось.

— Сволочи! — сказал он. — Ты уверена, что вызов ложный?

Я кивнула.

Как все-таки легко отправить человека в обратном направлении! Он вскочил в машину — водитель только пожал плечами. Хлопнула дверца. Стоящая наверху трапа стюардесса нелепо замахала руками, но дело было сделано. Скрипнув потертой резиной, машина развернулась и покатила по темно-серому бетонному полю.

33
{"b":"203647","o":1}