— «То же, что и я, — шептала Герда, поглаживая меня по щекам. — То же, что и я, друг мой и близкий мой, с которым мы разделяли искренние беседы…» Егор, я сошла с ума, да?

В проеме двери кто-то стоял. Старуха его не видела, потому что сидела к двери спиной. Этот кто-то не был ни призраком, ни человеком — на меня смотрело обдуваемое сквозняком, совершенно черное, блестящее лицо крепа.

Вибрация во всем теле, неустойчивость. Боль в кончиках пальцев. И не закричать, будто вонзили в горло толстую иглу. Мелькнул перед глазами испещренный дырочками белый металлический круг. Что это было? Позже я догадалась: кондиционер. Из кондиционера прямо мне в лицо вырывался ледяной воздух… Кто я? Где я нахожусь? Я только и успела, что один раз глубоко вздохнуть… Потом провал, скользкая чернота… Мрак оборвался, и прямо передо мной выплыло длинное женское лицо: румянец во всю щеку, синяя пилотка. Это стюардесса! Я в воздухе… Я в самолете! Мне дурно! Стюардесса что-то спрашивала. Но я не могла ответить: меня тошнило, выворачивало наизнанку, как мокрую перчатку, как пустую грязную наволочку.

— У нее амнезия… — Незнакомый женский голос.

Может быть, прошло всего несколько секунд, может быть, час. Голоса звучали совсем рядом, смешиваясь с шорохом ледяного воздуха и гулом мощных моторов.

— Да, на вид ей лет тридцать…

— А по документам?

— По документам она Арина Шалвовна… — Это уже голос стюардессы. — Но вот посмотрите, фотография не ее. Совершенно другое лицо…

И вдруг знакомый, раздражающе громкий мужской голос:

— Не трогайте это руками…

Я попыталась вспомнить обладателя этого голоса, хотя бы его лицо, хотя бы выражение глаз, но не смогла. Мужчина был смертельно напуган.

— Не трогайте! Это не человек!

«Не человек… — эхом повторилось в пустоте. — Не человек?»

Он сказал это обо мне? Если он сказал это обо мне, значит, я не человек? А кто же я?

Последняя отчетливая мысль повторилась эхом и замерла, меня будто перевернуло и, как перчатку, бросило в темноту… Ни малейшего ориентира, никакого намека… Наверное, прошло много времени… Пространство все так же наполнялось гулом, и струи воздуха из кондиционера щекотали мне лицо. Я открыла глаза.

Долго не могла понять, где я нахожусь. Длинная комната — большая труба с узким проходом между двумя рядами кресел.

Маленькие круглые окна, будто заклеенные снаружи черной бумагой, гул, вибрация, дыхание вокруг. Прежде я никогда не летала на самолете.

Труба была переполнена людьми — как живыми, так и мертвыми. Живые сидели, откинувшись в своих креслах, а над каждым из них склонялись один или двое мертвых. Глаза живых были закрыты. Мертвые улыбались. К моему удивлению, это были в основном дети.

Рядом со мной, в соседнем кресле, грузно покачивался какой-то толстяк. На коленях у него сидел маленький мальчик и грязной ручонкой сдавливал толстяку горло, прижимая черным ногтем сонную артерию. Это выглядело так комично, что, прежде чем опять провалиться в забытье, я, наверное, успела все-таки улыбнуться.

Это продолжалось долго, очень долго… Мрак разъезжался с треском, будто вспоротая бритвой плотная ткань. Но теперь я пыталась вспомнить. Я пыталась осознать себя. Пыталась понять, кто же я, если не человек?

Память была неоднородна и распадалась на отдельные блоки: внешняя память, нанесенная, как маска, на мое лицо, заученная, как урок: Арина Шалвовна, тридцать лет, дважды была замужем, разведена, детей нет. Женщина из другого мира, женщина, которой я должна была стать; моя собственная, личная память, память той девочки, которой я была до шестнадцати лет… Кроме того, было во мне и еще нечто. Пытаясь сосредоточиться, я видела то острый конец мелькнувшей указки, то красный краешек шелкового платья, то темную руку, толкающую маленький школьный глобус. Теряя силы, я попыталась связать воедино все эти фрагменты, но не успела…

Гудение, толчок в грудь… Я ощутила на своем горле теплые и легкие пальцы… Еще один толчок, и ничего не осталось, ни одной мысли. Глаза мои были открыты. Кажется, я продолжала улыбаться. Надо мною снова склонилось женское лицо, и это была не стюардесса.

— Не бойся! — сказала женщина. — Меня зовут Антонина! — Я смотрела на нее и никак не могла сообразить: живая она или мертвая. — Ты помнишь себя?

Наверное, я отрицательно покачала головой.

— Ну и хорошо!.. — сказала она.

Я не могла шевельнуться.

— Извини!

Длинный нож вонзился мне в щеку. От боли и ужаса я, наверное, закричала, но сама не услышала этого крика… Только холодный поток воздуха из кондиционера заледенил свежую рану… В налетающих порывах боли я даже несколько раз теряла зрение. Мне запомнилось, что ножей было несколько. Ножи, узкие и острые, кроили мою плоть, меняли ее…

— Потерпи… Потерпи… — шептала на одной хриплой ноте эта женщина. — Потерпи… Потерпи…

С какого-то момента я перестала испытывать боль. Не в состоянии пошевелить рукой, я только вздрагивала, когда очередной нож завершал свою работу и следующий с силой вонзался в мое тело. Освободившись от боли, я смогла немного осмотреться. Помощи ждать было не от кого. Мертвые полностью овладели ситуацией. Те из живых, что еще не лишились сознания, ничем не смогли бы мне помочь. Что они могут сделать, слепые? Рядом с моим креслом, широко зевнув, повалилась на пол стюардесса. На ногах осталась только незнакомая старуха. Судорожным движением старуха — кажется, доктор — все пыталась спрятать за спину сумочку. Почему-то мертвые даже не пытались к ней подступиться…

Никакого дыхания… Я не дышу? Кто я, если не человек? Оказалось, что можно закрыть глаза. И сквозь сомкнутые веки я продолжала видеть. Большая капля крови скатилась со лба, затуманивая обзор…

— Кто я?

— Потерпи!.. Потерпи…

В жизни я не видела столько оборванных, грязных мертвецов. Все это были либо дети, либо подростки; я разглядывала их, пыталась запомнить. Потом мое внимание привлекли двое живых: мужчина и мальчик — они сидели в другом ряду. На коленях мужчины лежал старенький докторский саквояж. Сквозь закрытые веки я ясно увидела, как эта Антонина шагнула к ним и, не открывая замков, запустила в саквояж свои противные руки. До того крикнул мальчик или это было потом, не вспомнить, но крик его застрял в голове:

— Помогите Анне! — крикнул ребенок, и мужчина ответил ему. Это было похоже на перекличку одного и того же существа с двумя разными головами и одним сердцем.

— Это нужно выбросить из самолета!

Я задыхалась. Кажется, я просила пить. Я была как пьяная. Старуха-доктор одевала меня, будто ребенка. Все тело чесалось. Одежда не подходила по размеру. Голова моя сладко кружилась, и ни о чем не хотелось думать.

Мы шли вдвоем со старухой по огромному бетонному полю, вокруг сияли белые прожектора. Я ничего не могла понять, даже и не пыталась. Что может понять человек, который не в состоянии припомнить своего имени? Почему-то я была совершено убеждена, что старуха меня не бросит, что мне помогут, и поэтому слушалась. Я дала усадить себя в машину. Старуха устроилась рядом, и мы поехали.

Было жарко, глаза немного подсохли от слез, я попыталась все-таки осмотреться. Вокруг был незнакомый, другой город. Без сомнения, другой. Нет у нас в городе таких проспектов и зданий, нет у нас такой ночи с фиолетовым небом и белыми звездами. Никогда в жизни я не видела пустых улиц. Даже в полночь на улице всегда было полно народу, а здесь пусто: только проскочит мимо редкая встречная машина, вспыхнут на миг фары, гуднет клаксон.

Какое-то движение на тротуаре привлекло мое внимание, я повернула голову. Ничего особенного: мертвые подростки. Они переворачивали мусорные бачки и, перебрасывая ногами консервную банку, бежали вдоль шоссе. Они пританцовывали и забивали дребезжащие голы в темные провалы подворотен. Самые обыкновенные мальчишки. Какое-то время они не отставали от нашей машины. Я их уже видела. Когда я их видела? Я видела их совсем недавно… В самолете…