— Ну и ну! — только и смог выдавить из себя Алан.

В мечущейся тени он различил легкие, почти невесомые фигурки. Штора сворачивалась не сама собою — ее будто выжимали, сорвав с карниза, двое призраков, выжимали с двух концов, как мокрую простыню. Алану бросилось в глаза, что оба они необычайно малы ростом.

— Вы не хотите, чтобы я звонил? — спросил Алан, щурясь — так легче было разглядеть невидимое — и одновременно пятясь к столу. — Чего вам надо?

Он обернулся на скрип и стук. Лежащая на столе авторучка медленно приподнялась, соскользнул сам собою листок бумаги, и, тяжело покачиваясь в воздухе, перо вывело: «ДУРАК!..» Тут же образовалась большая синяя клякса.

— Ну! Видали мы таких! — сказал Алан, успокаиваясь неожиданно для самого себя. — Что вы мне сделать-то можете?

«УБИТЬ ТЕБЯ МОЖИМ…» — вывела авторучка почему-то большими печатными буквами. Над столом Алан ясно различил полупрозрачный силуэт склонившегося над листом мальчика. Он даже почти увидел, как тот, выводя буквы, от напряжения высовывает язык.

— Не можим, а можем! — поправил Алан и, схватив на лету авторучку, перечеркнул неправильное слово, а под ним нарисовал лихую крупную двойку. — Вот так!..

Занавеска упала на пол. Солнце забрызгало комнату веселыми скачущими тенями. Алану показалось, что он слышит обиженное сопение. Оконное стекло чуть помутнело, и воздух в комнате будто просеялся через невидимую чистую марлю.

— Обиделся! — сказал довольно Алан Маркович, набирая номер старухи. — Молокосос!

— Слушаю! — послышался после нескольких длинных гудков незнакомый мужской голос. — Я весь внимание… — Голос был немолодой и бодрый.

Призраки за партами больше не проявлялись. После школы Мусина зашла вместе с Олегом к нему домой и получила луковицу плюс строжайшие инструкции по соблюдению тайны и уходу за цветком. Отца дома не было. Олег собрался сделать уроки. Он разложил новенькие учебники и тетради в отцовской комнате, взял авторучку и тут увидел, что в кресле напротив сидит Сергей.

— Привет! — сказал Сергей.

— Почему я тебя вижу? — удивился Олег.

— Это довольно неудобно, — сказал Сергей. — У вас это называется — креп. Если не креп, то и не видно.

— Ты креп?

— Нет. Ты не понял. Мы же бесплотны. — Он показал крупные желтые зубы, двух из них не хватало. — Чтобы ты мог меня видеть, я должен стать креслом, в котором сижу, стать одним с ним существом. Вот смотри, — и он, изогнув свою руку на подлокотнике, изогнул и сам подлокотник, старая полировка затрещала, лак на ней полопался, и подлокотник вновь принял прежнюю форму. — Понятно?

— Креп — это другое! — сказал Олег.

— Я понял… Но такого у нас не бывает. Силы не те! Только небольшие предметы и очень ненадолго. Иначе потеряться можно месяца на два, а то и на полгода…

— Потеряться?

— Не быть… Сила кончилась — и тебя не стало… Пока новая не накопится. Ребята вон как старались сегодня, чтобы ты их увидел, а ты ослеп.

— Я увидел.

— Ну и как они тебе?

— Хорошие ребята. Они из сгоревшей колонии?

— Ну!

— И много их там?

— Триста человек… — Сергей с удовольствием закинул ногу в оборванном ботинке на край стола и закурил окурок сигары, щелкнув какой-то ненормально длинной спичкой о свою подметку. — И ни одного взрослого… Одни убиенные младенцы, — выпуская кольцами дым, сообщил он.

— А где взрослые?

— А они тупые. Как мой батя — ничего не понимают. Хочешь, пойдем сейчас? Тебя, между прочим, приглашали.

— Нет! Нужно уроки сделать… Отец будет беспокоиться… Завтра — можно. А где это?

— Тридцать километров. За кольцевой дорогой…

Сергей сидел напротив Олега, погрузившись в кресло.

Когда зазвонил телефон, он скорчил уморительную гримасу и грязным пальцем показал на зеркало. В зеркале Олег не увидел своего отражения и сразу догадался, что это значит.

— Не пугайтесь, пожалуйста! — сказал он в трубку.

— Чего я должна пугаться? — удивилась старушка на том конце.

— Значит, я ошибся! — сказал Олег. — Извините… Но по моим расчетам…

— Это Олег?

— Да!

— А папа дома?

— Папы сейчас нет. Он поехал вместе с Анной в министерство доказывать, что еще не сошел с ума.

— Что доказывать?

— Ну, что он не сумасшедший.

Он смотрел в зеркало. В зеркале отражались пустая комната, край коридора, край входной двери. Вдруг входная дверь открылась, и вошел отец. Он был бледен.

— Ну вот! — сказал Олег. — Я же предупреждал.

— О чем?

— А вы не видите?

— А ты откуда знаешь, что я не вижу?

— Это часто бывает. Ничего особенного. Просто зеркало имеет небольшое искривление. Если бы вы смотрели в бинокль, эффект был бы намного сильнее.

— Что это? — шепотом спросила она в трубку.

— Это будущее. Ближайшее. Тут разница вряд ли больше, чем на две-три минуты. Вы оказались в поле действия мертвых, вот и все!

Отец бесшумно двигался в зеркале. Он распахивал двери, нервничал, даже зачем-то заглянул в шкаф.

«А где же я в этом будущем? — подумал Олег. — Странно… — Часы в зеркале показывали половину одиннадцатого. В блестящем стекле отражалось то, что произойдет через несколько часов. За окном звезды, а на подоконнике — фонарный отсвет. — Куда же я делся? — подумал Олег. — Может, это другие сутки, другой месяц, другой год? Странно, а ведь это он меня ищет!»

Разговор получился длинный и на удивление спокойный. Егор Кузьмич, правда, часто прерывал Алана, заставляя что-то повторить или пояснить, а когда тот закончил, очень довольным голосом сообщил:

— Позавчера я бы вам не поверил. Ни единому вашему слову. А теперь вынужден признать, что ваше объяснение… как бы это вам… Скажем, самое логичное. И насчет ГКАЯ вы правы. Поедем. С двух часов, говорите, прием? Только Герду Максимовну, прошу, не беспокойте вы больше. А девицу — обещаю, я вам привезу. И ничего уж в ней такого ужасного. Я, по крайней мере, не замечал. Готовит хорошо, вежливая… Вот только с наглецой немножко: платья у моей старухи покрала. Но, с другой стороны, не голышом же ей в министерство ехать!

За такси платил полковник. Алан даже не успел достать деньги. Краем глаза он увидел улыбку Анны и поразился тому, что она вовсе не пугает и не раздражает его. Быть может, отношение переменилось еще и потому, что мысль о Марте так и не уходила, а эта Анна все-таки была принадлежностью того, другого мира, в котором жила и его жена. Втроем они вошли в высокие министерские двери. Если бы не Егор Кузьмич, вряд ли удалось бы продвинуться дальше отдела пропусков, но полковник моментально все устроил — у него и здесь оказался какой-то знакомый генерал.

— А что вы на меня так смотрите? — шепотом спросила Анна, когда они шли по длинному коридору.

— Как смотрю? — удивился Алан.

— Я кое-что помню, — прошептала Анна. — Там, в самолете, вы сказали, — она совсем понизила голос, — «выбросить это за борт». А «этим» была я…

Коридоры в ГКАЯ длинные, гулкие и без окон. Везде под ногами зеленая ковровая дорожка, над головой — горячие белые плафоны, а на стенах какие-то литографии: то горы, то альпийские луга. После того как в течение пяти минут трижды проверили пропуска, Егор Кузьмич сказал:

— А неплохо у них здесь все устроено! — Он со значением взглянул на Алана. — По-моему, через этакий-то кордон никакое аномальное явление не проскочит! Тепло живут, уютно. Как мы в авиаполку, когда самолетов не было.

— А вы летчик?

— Летал… Было дело… Двадцать лет, между прочим, в воздухе!

Здание, в которое они вошли, снаружи выглядело неприметно: небольшой четырехэтажный желтенький особнячок безо всякой таблички; бросались в глаза лишь аляповатые массивные ручки на высоких дверях. Но коридоры и переходы по коротким лестничным маршам были таким образом закручены, что создавалось впечатление лабиринта. Документы проверяли вежливые молодые люди. Через каждые пятьдесят метров стоял небольшой письменный стол, и за каждым столом — по молодому человеку в отутюженной черной тройке; под левой рукой у каждого из них отмечалось недвусмысленное вздутие.