Приближаюсь к концу «Урваси». Завтра высылаю Сабашникову 2-е действие. Кончаю 4-е.
Радуюсь, что опять пишу свои стихи. Думаю, что с окончанием работы над Калидасой буду писать их много. Радуюсь еще одному, чему ты, знаю, очень порадуешься: я решил, спокойно, без колебаний и твердо, никогда более, ни за едой, ни при празднествах, никак, не пить никакого вина, никогда. Как-то чисто внутренно я пришел к этому решению. Мне кажется, что, когда пройдет много месяцев и несколько лет без какой-либо чары вина, я узнаю новые душевные дали. А мои любимые никогда не будут беспокоиться обо мне, и прежде всех ты. Так да будет. Я за эти полгода, вообще, мало прикасался к вину, но теперь уже не прикасаюсь совершенно и считаю это благословением.
Катя, милая, целую твои черные глаза, люблю, всегда люблю тебя, целую Нинику, Таню, девочек ее, верю в жизнь. Твой К.
P. S. Благодарю Вяч. Иванова за бесподобный, пленительный сонет.
К ПИСЬМУ БАЛЬМОНТА ОТ 9 МАРТА 1915 г.
За то, что в трепете годин,
Повитых смутою ночной,
Дрожишь ты чуткою струной,
Вольнолюбивый славянин, —
За то, что ты не чуженин,
Из царства грез, но жив одною
С отечеством заповедною,
Последней волею глубин, —
Люблю тебя! Люблю твой злобный,
Секире палача подобный
Иль меди дребезжащей, клич,—
И опрометчивого гнева
Взнесенный над главами бич, —
и плач на пне родного Древа…
Вячеслав Иванов
1915. 20 марта н. ст. Пасси. 5-й ч. д.
Катя милая, Христос Воскресе. Целую тебя крепко и уповаю скоро поцеловать в действительности. Милая, мы ждем разных, доходящих отовсюду вестей решительных, чтоб определить срок нашего выезда из Парижа. Думаю, что это будет в конце здешнего апреля. Уж пора мне быть там, где мое сердце. Жду с радостью свиданья с тобой, свиданья с Петроградом и Москвой и лета с тобою на Оке. Дальше еще не заглядываю, но знаю, чувствую, верю, что зиму будем с тобой в Москве. Ах, я рад буду русскому снегу и морозу, и дымам из труб, и белым крышам, как сновидению.
От тебя давно нет вестей. Скучно без них. И тревожно. Здорова ли ты? Все ли у вас благополучно?
Я лишь второй день как отдыхаю от «Урваси». Хочу теперь читать, мыслить, писать стихи.
Шлю тебе из последних стихов «Имена» и «Если хочешь». Ежели возможно, напечатай.
Милый дружок, обнимаю тебя и люблю. Помни меня и жди со спокойным сердцем. Нинику целую, и Таню, и девочек Тани. Александре Алексеевне, Алеше поклон. Будь веселенькой. Твой К.
Есть волшебство вещей и их имен,
Есть буквенное, нет, лишь звуковое
Гадание в преджизненном покое,
Что, угадавшись, выявило сон.
Есть в бедных селах колокольный звон,
Есть яростность в ликующем гобое,
Их слушаешь и хочешь слушать вдвое,
Затем что в них угадан небосклон.
От пламеней вселенского пожара
До первых капель кроткого огня,
Что влагой стал, дождем упал, звеня. —
В сознаньи звуковая зрела чара,
Колодец угадания без дна, —
Так всколосились в мире имена.
Если хочешь улыбнуться, улыбнись.
Хоть не хочешь обмануться, обманись,
Хочешь птицей обернуться, прыгай вниз.
Пропасть с пропастью на дне звеном сошлись.
Ты над жизнью посмеешься, весь шутя.
Ты в безвестность оборвешься, не грустя.
Ты в Неведомом проснешься. И хотя
В жизни жил ты, вновь ты встанешь как дитя.
Только если, самовольство возлюбив,
Возмечтав, что в недовольстве ты красив,
Ты проснешься, заглянувши за обрыв,
Будешь падать, форму формой заменив.
Будешь падать. Будешь падать ты. И лишь
Отдохнешь, опять в падении сгоришь.
Век за веком будешь падать в гром и в тишь.
И на том же месте то же совершишь.
1915. 29 марта н. ст. Пасси. 12 ч. д.
Катя милая, на днях я получил от тебя «Языческую Русь» Аничкова и «Санскритскую грамматику» Кнауера, а сейчас 2-й т. Забелина и русский перевод «Облака» Калидасы. Большое спасибо. Я русским книгам очень радуюсь, особенно же, если это связано с любимыми предметами. Вчера получил от тебя письмо, писанное в деревне. Нюша тоже благодарит за письмо и пишет тебе сама. У нас все в порядке. Рондинелля, конечно, никуда не уехала. А Макс все время пишет картинки. Я же читаю книги и считаю дни. Холодно, но весна, не нынче-завтра расцветут все деревья. Целую тебя. Напишу больше скоро. Твой К.
1915. 8 апреля. 4-й ч. д. Пасси
Катя милая, я писал тебе в открытке дня три тому назад, что напишу подробней завтра, но мне помешали гости и на другой день помешало ожидание поездки на Бульвары за деньгами, — хотелось написать, что они получены и сколько. Я получил 1000 франков. Спасибо. Мы ездили с Нюшенькой — и так мне захотелось поскорее уехать в Москву. Я думаю, что через месяц мы теперь тронемся в путь, но еще не решили, через Юг ехать или Север. Сейчас я встретил Скирмута, он вернулся из России на норвежском корабле через Англию. Говорит, что в Москве большое оживление.
Милая, ты мне пишешь в письме от 27 марта о том, чтоб я сделал центр своей жизни в Петербурге с Еленой. Я этого не хочу. Я буду делить время более или менее поровну между Москвой и Петербургом, но считаю и буду считать, что средоточие мое главное там, где ты и Нюша. Вопрос об устроении жизни для меня — вопрос больной, и ни к какому вполне желанному решению тут прийти я не могу, ибо не могу изменить ни твою впечатлительность, ни впечатлительность Елены. Как-нибудь устроимся, но это будет лишь осенью. Я приеду лишь к лету. Лето же почти целиком рассчитывал провести в Ладыжине. Поедем отсюда все вместе. Я, Елена и Миррочка, может быть Рондинелля (это выяснится недели через две, она сейчас в Италии, недалеко от Генуи), — по приезде же в Россию я останусь на несколько дней один в Петербурге или в другом каком городе и приеду к тебе один. Как устроится Елена с приездом и с летом, этого я еще в точности не знаю, ни она сама. Но приеду я в Москву не с ней. Относительно Москвы я сказал ей, что, если бы она, вопреки моему желанию, поселилась там, мы там с нею не стали бы видаться. Я думаю, что она не будет упрямиться, хотя знаю, что ей это очень тяжело.
