Она благоговела перед моей матерью, любила ее и боялась не меньше нас. Когда она ослушивалась матери, ее главная забота была, «как бы сестрица не узнала».

Ал. А. Андреева

Вспоминая ее в последние годы у нас, я с трудом представляла себе тетку такой, какой она была вначале своего вселения к нам, — так разительна была перемена, происшедшая с ней в нашем доме, под влиянием моей матери. Тетка придумывала себе постепенно какое-то подобие занятий; кроме того что она, как всегда, стригла купоны, пересчитывала деньги, записывала расходы, она теперь без конца переписывала поминания для церкви «О здравии» и «За упокой». В подражание матери вязала крючком салфеточки. Тон ее в обращении с родственниками, зависящими от нее, с прислугой совершенно изменился. Она перестала важничать и даже не так гнусавила. Она чаще ходила в церковь. Когда восседала на диване, клала перед собой книгу. Правда, она почти всегда засыпала над ней и не знала, что она читает. Она, очевидно, начала стыдиться своей праздности. И к нашей жизни с сестрой Машей проявляла больше внимания. И лицо ее, столь безобразное, стало менее глупым и противным. Или мы к нему привыкли? Нет, она стала другой, это все замечали.

После смерти отца и вскоре за ней последовавшей смерти Марии Петровны Караузе у нас в доме уже не было больше гувернеров и гувернанток. Саша стала главной помощницей матери, она взяла на себя заведование воспитанием и образованием младших сестер и братьев. И задача эта — нелегкая, если принять во внимание, что нас восемь человек под ее началом и все мы очень разные по возрасту, характеру и способностям.

Со взрослой уже сестрой Маргаритой Саша «выезжала в свет», вывозила Маргариту, несмотря на небольшую разницу лет между ними. После замужества Тани следила за занятиями Анеты и Сережи, тоже уже полувзрослых, проверяла отметки двух младших гимназистов, ездила объясняться к Л. И. Поливанову — директору их гимназии и наблюдала за нашей жизнью с Машей.

Как прежде через гувернанток, так и теперь мы, младшие, обращались к матери не прямо, а через посредство Саши. Когда кто-нибудь из нас решался обратиться прямо к матери, она всегда спрашивала: «А что сказала Саша, ты говорил с ней?» Она всегда одобряла все решения сестры и соглашалась с ними. Мы тогда не знали, что Саша обо всем, касающемся нас, советовалась с матерью, и они обе поступали по обоюдному соглашению. Между ними никогда не бывало трений, разногласий. Или нас в них не посвящали?

Когда мы пытались жаловаться сестре на несправедливость, Саша всегда держала сторону матери. Для нее она была величайшим авторитетом, Саша никогда не сомневалась в правоте матери и никогда не позволяла нам выказывать никаких суждений о ней, тем более отрицательных.

Саша с матерью бывали много вместе, Саша была ее секретарем. Мы только много позже узнали, что мать писала с трудом, делала орфографические ошибки, так как никогда систематически не училась. Тем не менее ее письма были очень живы, всегда немногословны, но содержательны, как и ее устная речь. Мать не терпела болтовни и пустых фраз. «Покороче говори, главное — суть», — прерывала она нас, когда мы должны были передать ей что-нибудь деловое и говорили не собранно, с отступлениями. «Прежде всего о деле, а потом уже твои соображения», — учила она нас. И это требование приучало нас сосредоточиваться и излагать свою мысль без лишних слов, что мне лично очень пригодилось, когда я стала заниматься литературным трудом.

Сама она говорила мало и только по существу. Такие знатоки и любители русской речи, как Боборыкин, Урусов, Султанов, очень ценили чисто русскую, образную речь моей матери и прислушивались к поговоркам и пословицам, которые она употребляла. Иногда они спрашивали, как можно понять то или другое народное выражение и в каком смысле употребить. Мать отвечала всегда очень скромно и определенно, что понимает его так-то, но не знает, правильно ли. «Всегда правильно, Наталья Михайловна, мы у вас учимся настоящему русскому языку, — говорил Урусов. — Пушкин рекомендовал учиться русскому языку у московских просвирен, а мы учимся у вас».

Саша всегда присутствовала при всех деловых совещаниях, которые происходили у нас все чаще и чаще в кабинете покойного отца. Мы знали о них, потому что в те вечера наш старик лакей зажигал на парадной лестнице и в передней все газовые рожки, торжественно проносил зажженную в буфете керосиновую лампу в кабинет отца, чернильницу и папку с бумагами. За ним следовала моя мать, за ней Саша. Ровно в восемь часов приезжал заведующий нашими делами, иногда адвокат или нотариус — старые, серьезные мужчины. Мы, младшие, не знали, что в эти вечера решалась участь нашего магазина и всего нашего благосостояния.

Дело было в том, что по смерти отца дела магазина шли все хуже и хуже и ему грозил окончательный крах. Мать страстно хотела сохранить любимое дело покойного мужа. Она изыскивала всякие средства спасти его. Она сократила расходы по дому, урезывала себя во всем. Но это не помогало.

Все наше отрочество прошло под знаком постоянных забот, страхов и опасений матери за отцовское дело, за наше состояние. На старшего брата Васю, который сейчас стоял во главе магазина, у нее мало было надежды. Она уже давно видела, что у Васи к торговому делу не было ни способностей, ни настоящего интереса. И правда, Вася работал там, только чтобы исполнить желание своих родителей.

Вася так же, как впоследствии все мы, получил домашнее образование. Он учился дома с сестрой Сашей. К ним приглашали лучших в Москве педагогов того времени. И. Е. Басистов преподавал им русский язык, А. С. Трачевский — историю. И у обоих — у Васи и Саши — был определенный интерес к словесным наукам. Кончив средний курс учения, Вася поехал в Германию (кажется, в Лейпциг), в университет, слушать лучших ученых по интересовавшей его филологии. Саша, к своему крайнему огорчению, не могла получить высшего образования, так как в то время оно женщинам было недоступно. Ее мечта ехать учиться за границу не могла осуществиться, она не хотела оставить мать и таким образом пожертвовала своим будущим своей семье. Но она с упорством продолжала учиться, сначала под руководством профессоров, а потом одна, соединяя свои научные занятия с разнообразными заботами о матери и всех нас.

Вася, вернувшись из-за границы, поступил в Московский университет на филологический факультет. Когда он кончил курс, отец, всячески поощрявший его учение, позвал его к себе в помощники в магазин, так как к этому времени он уже начал хворать. Мечта отца, так же как и матери, была, чтобы сыновья их продолжали торговые дела, дававшие средства, и хорошие средства, к жизни всей нашей семьи. Родители наши надеялись, что сыновья их, вооружившись научными знаниями, разовьют дело обоих торговых домов, поставят их на высоту современных требований.

Но этому не суждено было исполниться. К величайшему огорчению матери, ни один из моих братьев не чувствовал склонности к торговым делам, ни один не пошел по следам отца и деда.

Добрый и мягкий по характеру, Вася, любя родителей, не стал сопротивляться и вступил в дело отца, хотя его гораздо больше тянуло к научным занятиям. Он стал работать с отцом, или, вернее, при нем, «приглядывался» к делам, но не проявлял к ним ни особенного интереса, ни вкуса, хотя отец старательно втягивал его в свою работу. Приглядевшись к делу, Вася начал с того, что стал вводить всякие новшества и улучшения в быте служащих. Отец не только не препятствовал, но давал охотно средства на осуществление этих новшеств.

Так, Вася устроил общежитие для мальчиков, служивших в магазине. Полдня они работали в магазине, полдня учились в школе. Вася сам заведовал этой школой, ему помогали два молодых, только что окончивших студента, нуждающихся в заработке. Для преподавания закона Божия и хорового пения он пригласил молодого священника.