Они возвращались не торопясь. Нан молчал, а его друг, по обыкновению, трещал без умолку. Когда они спустились в город Нан сказал: "Я остаюсь."
С того дня, когда Нан поселился в развалинах и пришла к нему тоска о земле. Друг навещал его, но скучал в старом городе, а наверху, у круглого храма ему и вовсе было неинтересно. Зато Нан был неутомим. Он перевернул все городские камни и выучил все улицы. Не было ни одного окна в уцелевших домах, из которого бы он не выглянул, ни одного обломка, которого бы он не узнавал в лицо как старого приятеля. Время и соленая вода съели все, что было недолговечного и непрочного в людском жилье, не было больше ни цветных одежд, ни деревянной утвари, ни искусных циновок и букетов лишь темные лохмотья в ракушках и кристаллах едкой соли плавали в воде у самого дна… Все пропало! Но вскоре он нашел железный ножик- острый и удобный, который пожалело море, потом другие ножи и наконечники стрел,потом ременные пряжки и три потерянных женских браслета, родин такой маленький- к узкому самому узкому запястью, и пуговицу, которую пыталась клевать глупая голубая рыбка… Он стал искать и нашел, увидел и узнал, даже увидел жителей своего города: многие стены были украшены рельефами, и там остались танцы и моды, правители города со свитой, прелестные девушки, ряды воинов, идущих на битву, смешные бесстрашные акробаты , гордые караваны кораблей и скорбные сцены похорон.-все продолжало жить!
Да, милый королевич, человеческая жизнь оставляет великое множество следов и отпечатков для того, кто хочет о ней знать и помнить. А Нан хотел! Ведь это была единственная человеческая жизнь доступная ему, морскому жителю. И, конечно, не давала ему покоя загадка круглого храма на вершине горы. Что ж! Ему оставалось высовываться из воды и смотреть, как солнце играет перекрестными тенями галерейных колонн, и как изредка чайки, залетевшие далеко в океан, садятся отдохнуть на крышу.
Пролетел целый месяц. Чем больше Нан привыкал к подводному городу, тем сильнее ему хотелось вернуться домой. Ему все чаще снилось то, что было с ним там, "дома", в человеческой жизни: деревья и дождь, горячий песок под босыми ногами, множество людей. Он слышал мамины песни и протягивал руки к огню. Раньше он никогда не плавал за кораблями, как делают многие дельфины, но пришел и его день. Однажды Нан провожал парусник, проплывающий к Зеленым островам.
Видишь ли, Сан Тун, обычно люди слышат то, что хотели бы услышать. Именно поэтому с палубы парусника до Нана долетели обрывки беседы двух отдыхающих матросов "Эй, Джон! А откуда ты родом?" "Из Города Семи башен, и клянусь, я не видал на свете города лучше."
У Нана потемнело в глазах. Не хотелось ему больше плыть за кораблем. Он рванулся прочь в океан, в спасительную глубину, без конца кружил по подводному городу, пока в изнеможении не опустился на мостовую. Он ни о чем не думал, просто лежал, прислонившись к каменной плите, и смотрел в воду. Наконец, взгляд его соскользнул вниз, на камни. Эту плиту он видел много раз и наизусть помнил выбитые в камне рисунки. Тут были бородачи в длинных одеждах, провожавшие корабли, сцены каких-то сказок и морских битв, обрывки небесных карт - все это было знакомо, хотя и непонятно. Но вот, еще ниже, там, где каменная плита закрывалась мутным зеленым облаком гнилых водорослей, там, показалось Нану, мелькнуло еще что-то, до сих пор не замеченное. Он разрыл носом легкую зеленую грязь, и, когда вода вновь стала прозрачной, - тогда он увидел, но не картинки, а надписи. Это были слова, и самое удивительное, что он легко понимал написанное, кроме тех мест, где был попорчен сам камень и надписи размыты. Нан принялся расчищать всю плиту, а когда закончил работу, прочитал вот что:"... И было предсказание...город погибнет... только Храм Луны останется над океаном... Немногие спасутся и уплывут к Зеленым островам... но не будет среди них посвященных и погибнет слава детей океана. Не смогут они ходить под парусами и забудут своих предков и древние песни... Смилуйся, Богиня Странствий, верни своим послушникам надежду... Только царь и сын царя, принявший жизнь Океана и облик морского зверя, спасет их. Пришли же его и укрепи его сердце мужеством, дай силу Повелевать собой и Миловать подобных себе. Так предсказывают звезды и да сбудется судьба..."
Странная была надпись и Нан не все понял. Только часто-часто повторял он про себя древние слова, когда часами лежал на ступенях храмовой лестницы. Нижняя часть ступеней была полностью закрыта водой, и так близко оказаться у солнца и воздуха он мог только здесь. Тоска теперь не оставляла его ни на минуту, наоборот, становилась невыносимой, а подводная жизнь казалась пыткой без конца.
Здесь на ступенях, он и подумал однажды, что мог бы перебраться и поближе к входу храма. "Так, - сказал он себе, - ничего не случится, если я запрыгну на самую площадку у входа, даже успею заглянуть внутрь, а потом в воду" Он немедленно попытался это проделать - и, удача! Нан стукнулся о каменную площадку, и неуклюже забился на ней, поворачиваясь к входу, На него пахнуло вечной прохладой и плесенью каменного дома, куда веками не заглядывало солнце. Совсем задохнувшись, он бултыхнулся в воду, но попробовал еще раз, и еще, и еще, подбираясь все ближе к темной арке храма. Рискованная игра так увлекла его, что он прекратил ее только наконец обессилев, когда стало совсем темно. Ночью он спал беспокойно и едва дождался утра, чтобы все начать сначала. В этот раз он добрался к самой арке и разглядел коридор, сбегавший внутрь храма.
Может быть, Маленький Сан, все дело в том, что Нан был очень похож на своего отца. Помнишь, Артура, который играл перед своими убийцами, спектакль про них самих? Зачем он это делал? Может быть и ты понимаешь, в конце концов ты тоже сын своего отца...
Да, так о чем я ? О том, что юнга в своих прыжках начисто забыл обо всем на свете, и, кроме всего прочего, о приливах и отливах. Ведь недаром храм океанитов назывался храмом Луны. Два раза в сутки небесное светило притягивает к себе моря и океаны Земли и два раза отпускает обратно. Любой дельфин знает это, заранее чувствуя приближение прилива. Однако, Нан все-таки был не только дельфином, а еще сыном упрямого Артура. Неудивительно, что он сразу не заметил, как вода отступила от каменных ступеней и расстояние от океана до каменной площадки сделалось гораздо больше, чем полсуток назад. А юнге непременно хотелось еще и еще заглянутъ в храм. И, когда он в очередной
раз, задыхаясь, оттолкнулся от камней и бросился в воду, его головокружительный прыжок закончился оглушительным ударом о широкую каменную ступень. Спасительный океан был рядом, но удар оказался слишком силен и тело не послушалось усталого дельфина. Он отчаянно забился на ступени, и бился долго, но все тише и тише, потом глаза его закрылись, а голова стала тяжелой. "Снова умирать" - пронеслась слепящая мысль, и он уже не испугался… Но вдруг его собственный Голос где-то внутри Нана повелительно произнес "Не бойся! Доверься теплым течениям воздуха и дыши, как человек! Не думай, что умрет дельфин, ты - человек и это твой океан, делай же что хочешь."
Очнулся Нан ночью, почувствовав какое-то движение вокруг себя, и тут же задрожал всем телом - это была не вода, а другое, знакомое ему. Влажный ночной ветер, летевший с океана к храмовой скале, разбудил Нана. Теперь он открыл глаза: на метр перед ним тянулась выщербленная ветром каменная ступень, а за ней и под ней вздымался бескрайний океан. Он попробовал подвинуться ближе к воде. Тело наше всегда лучше нас помнит наши привычки - и Нан вдруг увидел свои руки, вцепившиеся в ребро камня - и замер. Еще раз взглянув на руки, он одним движением перекатился на бок и, наконец, сел. Он опять был человеком! На нем даже оказались его матросские рубашка и штаны, даже кольца Элизы блеснули на левой руке в тусклом лунном свете... Думай сам, маленький господин, что делал юнга ночью на каменной лестнице. Знаю только, что едва утреннее солнце согрело его, он поднялся и вошел в храм. По сырой и темной галерее Нан шел по кругу пока не добрался до центрального внутреннего входа. Посреди небольшого помещения, где окна были только на крыше, возвышалась круглая площадка. Поверхность ее оказалась гладкой, как стекло, и только в центре торчал вертикальный металлический стержень. Сырость не тронула блестящего металла, как будто он был только что из кузни, и Нан решил, что стержень серебряный.
