— Да я… я хотел помочь, — сокрушенно проговорил бедняга Бобеш.

— Хороша помощь, безобразник! А ну, поди сюда!

Бобеш не трогался с места, понимая, что дело плохо, раз уж отец сердится.

— Так ты не пойдешь? — Отец схватил Бобеша, намереваясь всыпать ему.

— Послушай-ка, Йозеф, — вмешался дедушка, — ведь мальчонка не так виноват, как вон старуха наша, — он кивнул на бабушку. — Она возле картины была, могла бы уследить за парнишкой.

— Как же я услежу, коли я отлучалась? Я за дверью тряпку выбивала, в ней пылищи полно было.

Хотя и дедушка вступился за Бобеша, и мать попрекнула отца, что сам виноват — не надо было звать Бобеша помогать, ничего не подействовало: Бобешу досталось. А так как отец был очень рассержен, то и досталось ему изрядно.

Бобеш сел в уголок и тихонько плакал. Немного погодя он подошел к матери и попросился спать.

— Нет, сынок, пока нельзя, потерпи чуть-чуть…

— А почему, мама? Ты же сама давеча посылала меня спать.

Мать не ответила и с укором сказала отцу:

— Все-таки не надо бы ребенка наказывать на ночь глядя. Я вот теперь и уложить его не могу — во сне пугаться будет.

— Ну, не так уж ему и попало, чтобы из-за этого не заснул. Уложи, а то еще чего натворит, егоза, неслух! Скорее вот я не засну — до того разозлился! Такое стекло поставить кучу денег надо. Наработали, нечего сказать, хорош почин!

— Да не горюй, Йозеф, — сказал дедушка. — Завтра схожу в город, отдам застеклить. Оно всегда так при переезде — чего-нибудь да повредишь. Эта беда невелика, бывает и хуже.

Дедушка порадовал Бобеша: вот уже второй раз за вечер вступился за него. Бобеш заключил, что дедушка умнее и добрее всех.

— Пойдем, Йозеф, соберем кровать Бобешу, пускай ложится, — сказал дедушка.

И они с отцом начали устанавливать маленькую кровать, на которой спал Бобеш. Она никак не умещалась вместе с двумя большими кроватями. Надумали было перенести ее в кухню, но мать запротестовала:

— Нет, это не годится. Бобешу одному нельзя спать в кухне.

— Давайте поставим туда нашу кровать, вот и вся недолга, — предложил дедушка. Он спал на одной кровати с бабушкой.

— Ну вот, новое дело! — сказала бабушка. — Опять разбирай да переноси!

Так все же и пришлось сделать. Уставили в кухне бабушкину и дедушкину кровать, потом унесли оттуда в комнату лампу. Лампа была у них всего одна. Бабушка сразу улеглась, а дедушка сказал, что не уснет, если не попьет воды; весь день пить хочется, нутро словно огнем палит. Отец живо смекнул, чего хочется дедушке.

— Не пей, дедушка, воду, — сказал он. — У меня с дороги еще осталось немножко желудочного снадобья, выпей-ка лучше его.

— Не надо, милок, — отнекивался дедушка. — Я сейчас воды попью, а утром ты мне поднесешь.

— Да чего там, я тоже, пожалуй, глотну. У меня у самого нынче все горло пересохло от жары и с дороги и от этой возни. Да и ты нынче порядком натрудился.

Отец встал одной ногой на стул, другой — на спинку бабушкиной кровати и потянулся к полке. На полке стояли пузырьки со всякими лекарствами, баночки с мазями, бутылка с той самой желудочной водкой.

— Не давай ему, Йозеф, — сказала бабушка. — На ночь ему ничего такого нельзя. Пускай лучше воды напьется.

— Ты знай спи! — буркнул дедушка.

Пытаясь достать до полки, отец встал обеими ногами на спинку кровати. Кровать затрещала… Никто и опомниться не успел, как отец полетел на перины, а потом вместе с перинами и с бабушкой очутился на полу — кровать с грохотом развалилась.

Бабушка с перепугу начала кричать, отец, поднявшись, потирал ушибленное колено.

Дедушка бросился на помощь бабушке. Поднял ее, спросил, не убилась ли она.

— Убиться-то вроде не убилась, а уж напугалась я, родимые, насмерть! Ведь я так и думала — весь дом рушится.

— А на самом деле это кровать вместе с тобой упала, — смеялся дедушка, оглядывая кровать. — Благо, у тебя бутылки в руках не было, — обратился он к отцу, — а то бы все вылил на перины, да и порезаться мог. Кто же устанавливал кровать?

— Мы вдвоем с бабушкой, — сказала мать.

— А кто шпеньки подгонял?

— Я, — со вздохом отозвалась бабушка.

— Тогда я не удивляюсь, что она развалилась. На, смотри, несуразный ты человек! — строго обратился он к бабушке. — Кабы ты шпенек к спинке как следует пригнала, ничего бы не было. Сама, значит, и виновата. Хорошо еще, что я не ложился!

Когда все это случилось, Бобеш в первый момент испугался. Но, видя, что и дедушка и отец с матерью смеются, рассмеялся и сам.

— Бог знает, что у нас нынче творится, — заметил дедушка. — Прямо одно за другим, и ничего путного.

Заново установили кровать, но уже как полагалось. Бутылку с полочки достала мать. Дедушка с отцом выпили, угостили и бабушку на всякий случай. Одна только мать не стала пить.

«Небось, когда упала кровать и все испугались, это ничего, — подумал Бобеш, — а как разбилось стекло, хоть никому и больно не было, меня вон отлупили».

Бобеш задремывал, когда к нему подошла мать, погладила его и ласково улыбнулась. Бобеш успел только сказать про себя, что мать все же добрее всех, даже добрее дедушки, и тотчас крепко уснул.

Наутро Бобеш еще в постели попросил у матери кружку молока: очень ему есть захотелось.

— Молока я тебе дам, но не забывай, что Пеструхи у нас теперь нет и молоко покупать приходится. Смотри, как мало, да и молоко уж не то, что, бывало, у Пеструхи. Дала отцу позавтракать, только вот всего и осталось.

— А где папа?

— Папа? Он на конном дворе.

— У нас на дворе? Так я, мама, пойду посмотрю.

— Глупенький ты, сынок! Конный двор в имении, а это большая такая усадьба, еще больше, чем у старосты Либры.

— И что же, у них там и коров и лошадей больше, чем у Либры?

— Известно, больше.

— А что папа там делает?

— Возчиком работает. Молоко на станцию возит.

— О-о, значит, у нас молока вдоволь будет?

— Нет, милый, молоко нам покупать придется, как и всем. Даром вообще ничего не дают.

— Вот странно, правда? Папа возит молоко, а сам даже не может взять сколько хочет.

— Для того он и возит, чтобы заработать денег нам на молоко, понял?

— А для себя уж ни капельки нельзя взять?

— Я же тебе сказала, что нет.

— Ну, а если бы он попил немножко, пока никто не видит? Ведь, наверное, не узнали бы. Или домой нам принес хотя бы кружечку?

— Болтун ты, Бобеш! Разве так можно делать?

«Почему же нельзя, — продолжал недоумевать Бобеш, — если папа столько молока возит?» Немного погодя он опять спросил:

— А можно мне сходить к папе?

— И не выдумывай, Бобеш! Это далеко, за городом, один ты все равно не найдешь. И потом вот что, сынок, запомни раз и навсегда: ты у меня не смей шататься по городу — это тебе не в деревне, тут живо заплутаешься, да и задавить могут. Поэтому без спросу, Бобеш, из дому ни на шаг! Так и знай! И с кем попало тут не дружи. В городе знаешь какие мальчишки есть? Гораздо хуже деревенских. Да что там, еще похлеще Безручкиных ребят! А ты помнишь, какого сраму с ними натерпелся? Так что здесь уж, пожалуйста, ничего такого не устраивай, чтобы нам с отцом не пришлось краснеть за тебя.

— Мама, а ведь Безручкины ребята вовсе не такие плохие были.

— Вот видишь, теперь уж и они неплохие! Эдак тебе бог знает кто хорошим покажется, а там, чего доброго, и сам таким же станешь.

— Мама, ну а как же я буду в школу ходить? Вместе с тобой?

— Первый раз, конечно, и я пойду, а потом будешь один ходить.

— И ты не побоишься, что меня задавят или что я заплутаюсь?

— Когда привыкнешь, узнаешь дорогу, так и не заблудишься. Если будешь по тротуару ходить, то не задавят. По тротуару не ездят. А теперь, Бобеш, на вот, выпей кофе и не донимай меня — у меня еще куча дел.

— Давай я тебе помогу, мама!

— Ну нет, Бобеш, ты так напомогаешь, как вон вчера отцу с той картиной. Теперь за стекло платить придется.