— Спокойной ночи, Марушка.

— Спокойной ночи, — сказали все в комнате.

Когда за гостями закрылась дверь, на минуту в комнате воцарилась тишина. Дедушка вынул изо рта трубку и сказал:

— Он здорово нализался (дедушка думал о Веймоле). Тоже мог бы немножко мозгами пораскинуть.

Но тут Бобеш заметил, как мать быстро обернулась к дедушке, подморгнула ему, прижала палец к губам, а голову чуть-чуть склонила в сторону Бобеша. Бобеш все понял. Это мать не хотела, чтобы дедушка при нем говорил. Бобеш немножко обиделся. «Почему это взрослые, — думал он, — не хотят при нас, детях, обо всем говорить? Я ведь маме все рассказываю. А мама — я уже сколько раз замечал — не хочет при мне о чем-то говорить». И тут же Бобеш густо покраснел. Ему стало стыдно перед самим собой. «Да это же вранье! — как будто бы услышал он. — Сегодня ты, Бобеш, тоже никому не сказал, что упустил в речку очки». Мать тем временем постелила Бобешу постель и велела ему ложиться спать. Франтишек давно уже спал. Вскоре после того, как улегся Бобеш, легли и остальные. Но, прежде чем погасить свет, мать подошла и посмотрела, уснул ли Бобеш. Бобеш закрыл глаза, немножко приоткрыл рот и стал дышать, как во сне. А сам не спал. Слышал, как мать сказала:

— Как же он, бедняга, намаялся! Едва лег, уже спит.

А бабушка ей на то ответила:

— Ребенок так за день набегается! А сегодня еще поздно пришлось ложиться. Сколько мы с этими Веймолами проканителились! Да я, признаться, боялась, что будет еще хуже. Есть же на свете люди! Никак не хотят жить по-человечески! — и вздохнула.

— Он неплохой человек, — отозвался дедушка. — Скорее, неразумный. Покойница, его жена, та умела держать его в руках. А эта, новая, не может.

Бобеш совершенно ничего не понял. Но стал еще внимательнее слушать, что говорил дедушка дальше.

— Она, новая-то, хоть и добрая, а не знает, как к нему подойти. А он, как мне кажется, теперь раскаивается, что взял вдову с ребенком.

«Ага, — подумал Бобеш, — этот ребенок, наверное, Марушка. Но что же такое вдова? Может, это так же, как наша мама — портниха?» Потом у Бобеша мелькнула в голове мысль: «У Веймолы вторая жена». При этом он вспомнил, как однажды учитель рассказывал им повесть о мачехе и крестьянине, у которого тоже была вторая жена. Вот эта вторая жена как раз и была мачехой. «Ага, значит, Веймола взял себе мачеху. Поэтому, наверное, он и не любит Марушку».

Однако дедушка продолжал:

— Да он ведь к тому же пожилой человек и…

— Именно поэтому он и должен был бы побольше думать, — перебила дедушку мать. — Что же, разве ребенку теперь отвечать за то, что у взрослых ума не хватает? Ребенок разве виноват, что он родился на свет? Невинных детей мне всегда бывает жаль. Если б он не пил, они могли бы и жить приличнее. По крайней мере, ели хотя бы досыта. А теперь он мучает ее, мучает ребенка, и люди над ними смеются. И смотрите, он ведь совершенно не обращает никакого внимания на нас: приходит когда хочет и поднимает на всю ночь скандал!

— Я ему все это говорил, — сказал дедушка. — И поверьте, он расплакался, как малый ребенок. Мне стало его жалко.

— А мне совсем не жалко, — сказала бабушка, — это он плачет спьяну…

— Молчи ты! — раздраженно перебил ее дедушка. — Если б жизнь его не мучила, так он и не пил бы. Он рассказывал мне, как хорошо жили они с покойной женой. У них был даже свой домик. И, кажется, только после ее смерти он начал пить-то. К тому же, жалеет теперь, что снова женился. Но это, говорит, ошибка, которую уже не исправишь.

Из слов дедушки Бобеш сделал вывод, что Веймола не любит свою жену, и страшно удивился этому. Он всегда был уверен, что каждый папа должен любить маму… Ведь они же всегда вместе, и они же, в конце концов, папа с мамой. Все это было выше его разумения и поразило его больше, чем сказка о живой и мертвой воде. Вдруг комната осветилась. Через полуоткрытые веки Бобеш увидел все, как днем, и сразу отвернулся к печке.

— Все-таки будет гроза, — сказал отец.

— Да нет, смотри, какой ветер. Может, еще и разгонит, — заметил дедушка.

Потом отозвалась мать:

— Сколько вам еще осталось работать?

— Наверное, меньше квартала. — А потом?

— Трудно сказать. Будут набирать рабочих на постоянную работу, но кого возьмут, зависит от мастера. Я говорил с ним. Он ссылается на советника, железнодорожного инженера, который руководит всем участком. Говорит, тот сам лично будет производить набор. Заявление, конечно, я подам.

— Хорошо бы, взяли! И так ведь еле-еле концы с концами сводим. Я одна своим шитьем много не заработаю. А вдруг случится какая беда, вдруг кто заболеет…

— Молния-то какая! — перебил ее дедушка.

Из этого разговора Бобеш понял, что отец хочет устроиться на железную дорогу. И в своем воображении он уже видел то в таком же синем костюме, как у отца Лойзика, и в форменной фуражке, на околышке которой были крылышки.

…Молнии были все ярче. Бобеш заметил, что при каждой вспышке в кафельных изразцах отражалось все окно. И, даже когда он зажмуривался, все равно чувствовал, как что-то блестит. Все ближе и громче слышались раскаты грома, и все-таки Бобеш уснул.

Во сне он видел Марушку. Они ходили вместе по прекрасному, бесконечно широкому лугу, ловили бабочек и вдруг увидели бабочку с огромными крыльями. Кинулись за ней бегом. Но, когда Бобеш уже держал бабочку за одно крыло, а Марушка за другое, одно из крыльев нечаянно оторвалось, и бабочка упала на землю. В это время пошел дождь. Но дождь этот был сухой. Как будто бы падал пепел. Бобеш положил себе на голову крыло бабочки, Марушка сделала то же самое. Так прикрылись они от дождя и пошли домой. Вдруг Марушка испуганно закричала. По лугу бежал ее отец и держал в руке большой нож. Нож был длинный, как палка, и лучи солнца отражались от него, словно молнии.

Бобеш и Марушка свернули и побежали через луг. Но бежать было трудно. Зато Веймола приближался с необыкновенной быстротой. Наконец они добежали до реки и прыгнули в воду. Собственно, они продолжали бежать по реке, потому что вода доставала им только до колен. Но чем больше они стремились к другому берегу, тем дальше он от них отступал. Река становилась все шире и шире. И, обернувшись, они с ужасом убедились, что и берег, с которого они только что прыгнули в воду, также быстро удаляется и исчезает где-то совсем вдали. Кругом была необъятная водная ширь. С берега исчез и Веймола. Тогда Бобеш сказал Марушке: «Наверное, мы в море. Как же отсюда добираться? Давай сядем на крылья». Они положили крылья бабочки на воду и сели на них. Но крылья закружились с невероятной быстротой. Кружились и кружились, вертелись и вертелись… «Беда, беда! Плохо дело, — жаловался Бобеш. — Мы, вероятно, попали в водоворот. Сейчас он нас утащит вниз». — «Посмотри-ка, Бобеш!» — закричала вдруг Марушка, и Бобеш увидел два ряда больших рыб. Они плавали по кругу и создавали водоворот. У рыб были большие-большие глаза. Но потом Бобеш догадался, что это были не глаза, а очки, большие очки. И у этих очков были необыкновенно длинные ушки. Собственно, это были даже не ушки, а длинные усы, которые тянулись за рыбами. И все кругом вертелось и кружилось. Кружилась и голова у Бобеша, а очки так сильно блестели, что у него заболели глаза. Бобеш закрывал глаза, но ничего не помогало. Свет проникал даже через закрытые глаза, и поэтому Бобеш решил уж лучше их открыть. Но только он открыл глаза, как увидел перед собой большой камень, а на камне — начальника железнодорожной станции в шапке с красным околышком. Шапка была высокая, такая высокая, что верха ее даже не было видно. У железнодорожника в одной руке был красный флажок, которым он махал, а в другой — кондукторский свисток. Он засвистел, и рыбы вместе с очками погрузились в воду. Погрузились и крылья бабочки. Бобеш с Марушкой перестали кружиться и вдруг заметили, что крылья перестали быть крыльями, а превратились в две белые лодочки. А начальник станции был уже не начальником, а паромщиком Брихтой. Брихта опустил свой блестящий свисток в воду и засвистел — и сразу же набежали волны. Свистнул второй раз — и волны стали еще больше, лодки закачались. А когда он засвистел в третий раз, лодки закачались на волнах так, что Бобеш с Марушкой стали просить Брихту больше уже не свистеть. Их охватил страх, как бы лодки не перевернулись и они не попадали в воду.