И вот уже люди справились с тяжелыми грунтами, вырыли котлован, поставили металлические конструкции и перекрытия. А потом внесли в цехи, пролет за пролетом, новое оборудование и смонтировали его да еще решили в кратчайший срок новаторскую проблему литья ковкого чугуна.

По всему заводу, во всех цехах шли в это время государственные технические экзамены. Вчерашние строители сдавали экзамен «на новый завод» и с трепетом входили в новый инструментальный цех, полный новых, еще незнакомых им механизмов. 15 тысяч человек учились уже в учебном комбинате завода.

Лихачев побаивался их деревенского усердия и простоты обращения с точными механизмами, памятуя ошибки Сталинградского тракторного.

Вскоре в инструментальном возникло соревнование между двумя комсомольцами — Гаврилой Тимошенко и Николаем Коляскиным, за которым следил весь завод.

Еще во время первой реконструкции Лихачев вывез из Америки станки для нарезки болтов. Болты нарезались на станках так называемыми плашками «Акме». Плашки эти с кривым зубом ставились по четыре штуки в патрон. Теперь запас плашек, привезенный вместе со станками, был израсходован, и станки бездействовали.

Нужно было или выписывать плашки, или сделать их самим.

В конце концов плашки были сделаны, но со шлифовкой их что-то не ладилось. И тогда решили поручить шлифовку плашек самому способному из молодых — Тимошенко.

В первый же день Тимошенко отшлифовал несколько плашек.

Назавтра в коридоре на новенькой доске Почета появилась «молния», выпущенная заводской многотиражкой «ДИП» — «Желаем успеха стахановцу Тимошенко». Когда Тимошенко проходил по коридору, он старался не смотреть в сторону этой доски. По его словам, «было неловко».

Тимошенко подумал, что, если б токари и фрезеровщики согласились делать на плашках меньший припуск для шлифовки, он шлифовал бы значительно скорей. Его предложение не встретило возражений. Не прошло педели, как резьбу на плашках стали нарезать новой фрезой, уменьшили припуск, и Тимошенко отшлифовал 40 плашек за смену.

На доске Почета появился портрет Тимошенко. Имя его было названо Лихачевым на партийно-технической конференции.

Но в то же время шлифовщик отделения штампов Николай Коляскин обогнал Тимошенко. С уменьшением припуска он дал 500 процентов нормы.

Тогда Лихачев пришел в инструментальный цех и вызвал Костю Малкова, бригадира.

— Ну где твой герой Тимошенко? Хочу познакомиться.

Костя Малков, в дальнейшем начальник инструментального цеха завода, а если забежать вперед, то директор завода шлифовальных станков, серьезный, сосредоточенный, нравившийся Лихачеву своей правдивостью, прямотой, улыбнулся.

— Пока это еще не герой. Обогнал его Коляскин. Но подает надежды, Иван Алексеевич. На его станке брака не бывает.

…Только что кончилась смена. Тимошенко сидел перед Лихачевым на краешке кресла, таращил испуганные глаза, незаметно одергивая грубошерстный кургузый пиджачок.

— Что же ты теперь собираешься делать? — спросил его Лихачев. — Обогнал тебя Коляскин. Смотри, заставит он тебя чай без сахара пить.

Тимошенко усмехнулся в кулак, начал подбирать слова:

— Этот самый Коляскин хитрый… Он новое приспособление придумал, Иван Алексеевич. Ему шлифовальные камень менять не приходится.

— Какое же?

— Не знаю. Я несколько раз мимо проходил, а рассмотреть не мог.

— Почему же не спросил?

— Да неудобно как-то… Мы с ним соревнуемся.

— Неудобно только штаны через голову надевать, а так все удобно.

И в глазах Лихачева засветилась веселость.

— Ты спроси его, чудак!

— Так он и скажет. Да я и сам знаю.

— Что знаешь?

— Камень сильно срабатывается. Обороты надо уменьшить. Большой шкив поставить.

— Зачем?

— Если камень будет меньше срабатываться, можно на одной заправке много сэкономить.

— А ты учишься где-нибудь? — спросил Лихачев.

— Где мне учиться еще. Только что отучился, — осмелел Тимошенко.

— Не будешь учиться, тебя и другие обгонят.

— Ничего не обгонят. Значит, можно другой шкив поставить, Иван Алексеевич. Как вы думаете? Я очень хотел бы попробовать.

— Чего не знаю, того не знаю. Кустарщина, по-моему. Спроси у инженеров.

Этот разговор с директором, хотя и не было в нем ничего особенного, окрылил Тимошенко.

Молодой инженер, механик цеха, робевший перед замечательным шлифовальным станком, никак не соглашался переменить шкив, но под нажимом комсомольского комитета и отдела главного технолога сдался.

Шкив переставили. Сэкономив время на заправке, Тимошенко дал 600 процентов нормы.

Некоторое время его соревнование с Коляскиным продолжалось без особых перемен. Затем Тимошенко решил, что не все еще сделано, чтобы увеличить выработку. Хорошо было бы взять круг большего диаметра и установить его в специальной планшайбе — он не будет так срабатываться и при большем числе оборотов.

Тимошенко отправился в абразивный цех и разыскал там камень подходящего размера.

Но на этот раз механик категорически воспротивился. Не помогло и вмешательство Кости Малкова, члена бюро комсомольской организации.

— Что такое станок? — объяснял механик комсомольцам. — Это сложнейший механизм. Для того чтобы все его части работали согласованно, нужно знать теоретическую и прикладную механику, сопротивление материалов. Вы ничего этого не знаете, а хотите части менять.

— Не вижу в этом ничего плохого, — сказал Костя Малков.

— Вы не видите, а я вижу. Вот станок сломают, тогда увидите.

Пока велись все эти разговоры, появилась новая «молния»: Николай Коляскин достиг 1000 процентов нормы. В цехе подняли на смех нормировщиков.

Коляскин установил планшайбу, в которую вставлялось семь камней разных радиусов и под разными углами. На заправку сработавшегося камня уходила всего одна минута.

Комсомольцы собрали производственное совещание.

— Коляскин может делать все, что угодно, — говорил механик. — Но за группу шлифовальных станков моего отделения отвечаю я. Не позволю — и все. К Ивану Алексеевичу пойду. Честное слово.

После производственного совещания, на котором так и не было достигнуто соглашение, Тимошенко предложил облегчить планшайбу, вырезав в ней «окна»…

Комсомольцы решили сделать это на свой страх и риск и в случае успеха пригласить механика.

Когда новую планшайбу поставили на станок и все пошло сразу хорошо, механик смутился.

— Ладно уж, — сдался он. — Но в следующий раз ни за что на свете… Станок — это сложнейший механизм, не мясорубка какая-нибудь. А вы варвары, неучи и невежды.

Тимошенко догнал Коляскина, но вскоре Коляскин решительно вырвался вперед. Он знал математику и механику, учился в заводском вечернем техникуме, а Тимошенко кончил только четыре класса. Именно этому обстоятельству приписывали победу Коляскина.

Несколько дней спустя к Тимошенко пришел в цех Лихачев. Они прошли вместе в механосборочный, куда, собственно, Лихачев и направлялся, и, пока шли, разговаривали о культуре труда, о прогрессе, о том, почему нельзя было так запросто вырезать «окна» в планшайбе станка, и о науке сопротивления материалов.

Лихачев говорил, что современная сложная техника требует не только практического опыта работы, но и теоретических познании.

На несколько минут они остановились, глядя, как медленно, неприметно, едва вращая ролики, ползет конвейер.

Наш конвейер, наше поточное производство… Это прежде всего целый мир связей, где один человек не может существовать без другого, один нужен другому и где все находится в постоянном поступательном движении и все понимают — останавливаться нельзя. Страна не может ждать автомобилей, конвейер не может ждать деталей. Нельзя останавливаться ни на минуту.

Слова «не останавливаться» начали приобретать силу своего рода закона на заводе. Нельзя останавливаться на достигнутом, нужно учиться и совершенствоваться во всем, что ты делаешь.