Чернушевич писал Лихачеву из Москвы: «Право, мы не можем настроить свою психику на подобные вещи». Вот именно — «настроить психику»…

Лихачеву вспомнилось, как при первом знакомстве с Чернушевичем на прямой вопрос, который Лихачев ему задал, — можно ли рассчитывать сначала на импорт агрегатов, узлов автомобиля, а потом, научившись, делать сложные эти детали самим и работать ритмично, отказаться от импорта, Чернушевич ответил также вопросом:

— Как легче научиться кататься на коньках — сразу на обоих или сначала на одном?

— Думаю, что на обоих! — засмеялся Лихачев. — Но я учился на одном. Просто другого не было.

Чернушевич сразу все понял.

— Но теперь-то мы богаты. Можем и второй заказать, — улыбнулся Чернушевич. — Чем плохо, если бы несколько предприятий доставляли к нашим конвейерам отдельные части и даже агрегаты в сборе. Нужны только хорошие заготовительные цехи у поставщиков и складское хозяйство у нас.

Чем плохо?! В самом деле…

Был ли это просто технический вопрос? Конечно, нет. Не техническое разумение могло это решать, а скорее политическое. Нельзя было представить себе массово-поточное производство без синхронности работы всех заготовительных цехов. А можно ли было добиться этого, заказывая электрооборудование во Франции, ободья колес и свечи в Германии. Передача в чужие руки хотя бы одного звена этой цепи ставила все производство в целом в зависимость от импорта.

Подобно тому как от изъятия из цепи всего одного звена цепь распадается, так и малейшая задержка в доставке детали создаст отступление от ритма конвейера, нарушит весь производственный поток, замедлит, а то и остановит в конечном счете всю работу завода.

Поточно-массовый метод производства был организован по-настоящему только у Форда, и нужно было увидеть это своими глазами.

Однако выехать в Америку из Франции тоже не удалось, визы стали выдавать только в Берлине. Дипломатические отношения между Америкой и СССР не были установлены, и въезд в США для советских людей всячески затруднялся.

Визы не было. Зато в это время пришла из Москвы телеграмма Игнатова с просьбой вернуться на завод не позднее 20 мая. Таким образом, поездку и Америку Ивану Алексеевичу пришлось отложить на неопределенное время.

Договор на реконструкцию завода АМО с конторой Брандта был подписан Автотрестом 24 мая 1929 года. Именно поэтому партком настаивал на возвращении Лихачева из Германии в Москву к 20 мая. Но Лихачев приехал с опозданием, и договор был подписан Автотрестом без него. В соответствии с этим договором Брандт должен был представить заводу проект реконструкции в определенные, согласованные с заводом сроки. Брандт уехал в Америку накануне возвращения Лихачева, не повидавшись с ним, не поговорив. Это показалось Лихачеву странным. Но Сорокин объяснил, что Брандт уехал, не повидавшись с директором завода, только потому, что его призывали срочные дела фирмы, зато в Москве осталась большая группа американских инженеров. Раньше Лихачев наверняка пустился бы в спор, теперь он только кивал головой и не выражал сомнений, избегая «острых углов».

Совещание с американцами по поводу уже подписанного договора состоялось у Лихачева в кабинете. Оно было довольно торжественным — на столе стояли вазы с пирожными.

Американцы входили в кабинет один за другим, рассаживались, оживленно разговаривали и смеялись. Лихачев рассматривал каждого из них и дружески улыбался. Все они — высокий худощавый Аэрс, толстый жизнерадостный поляк Матысек, респектабельный Уатт — были, пожалуй, чем-то похожи друг на друга. Лица были умные и решительные.

В начале совещания Лихачев произнес небольшую речь. Она была посвящена тому, что пятьдесят лет назад автомобиль родился в Германии, но его подлинным отечеством стала Америка, а теперь среди европейских стран первое место в автостроении начинает занимать Франция, но и она заимствовала передовые методы поточного производства в Америке.

— К сожалению, мы посетили завод «Ситроен», когда он переживал черные дни, — говорил Лихачев, — завод был загружен всего на 25 процентов. Таким образом, и хорошие методы при плохой системе ничего не стоят.

Присутствующие переглянулись. Американцы это заметили, стали спрашивать переводчика. Он объяснил, что Лихачев говорил о пороках капиталистической системы.

С точки зрения Лихачева, в первую очередь нужно было строить внутризаводской транспорт. Склады и ремонтные цехи должны быть готовы еще до пуска завода. Механический, инструментальный цехи также следовало отнести к первоочередным объектам.

Лихачев просил учесть, что взаимная увязка между цехами должна быть продумана в начальный момент проектирования завода.

Во вторую очередь должны быть пущены: кузница, литейные и прессовые цехи. В третью очередь — главный конвейер.

Но прежде всего нужно решить вопросы, относящиеся к конструкции машины, которую следует выпускать.

На этом было сделано ударение. Объект производства определяет весь технологический процесс, а следовательно, и общий проект реконструкции завода.

Проектирование производства в обратном порядке, как это получилось на АМО, было глубоко ошибочным. Внесение поправок в проект уже в процессе разворота работ будет создавать разнобой, бессистемность и затянет пусковой период.

На этом первом совещании шла речь и о необходимости учесть в проекте достройку кузницы и строительство новой литейной ковкого чугуна.

В конце совещания американцы сказали, что им понравилось выступление мистера Лихачева и они надеются, что проект, который будет представлен американскими специалистами к 1 октября 1929 года, встретит такое же понимание.

Никто еще не предполагал тогда, что все будет совсем иначе.

А было так. Только в начале ноября по заводу пролетел слух, что приехал американец Джемонпре и привез с собой большой чемодан.

Старик вахтер пропустил американца с поклоном в заводоуправление и в обеденный перерыв побежал в кузовной цех рассказать, что пришлось пропустить американца с чемоданом, в котором, конечно, привезли долгожданный проект реконструкции.

Это предположение подтвердилось.

Но уже через несколько дней выяснилось, что Брандт запроектировал литейную серого чугуна, похожую на старые литейные Путиловского и Сормовского заводов. Инструментального цеха в проекте предусмотрено не было. Предполагалось, что штампы и инструменты завод будет покупать за границей. Не было и литейной ковкого чугуна с дуплекс-процессом. Это вызвало отчаянную дискуссию.

— Такая литейная никогда не окупится, — возмущалась американцы.

Они мыслили совершенно другими категориями.

Выпускать 25 тысяч машин в год и для этого строить механизированную литейную ковкого чугуна с конвейерами, оборудованную для производства по методу «дуплекс», казалось им чистым расточительством. Конечно, для любой американской фирмы такое строительство было бы полной катастрофой.

Но русские инженеры только руками разводили. Как это американцы не могли понять, что если ныне завод АМО выпустит 25 тысяч автомашин, то через два-три года он будет выпускать 100 тысяч. Это надо предвидеть.

Брандту предложили представить проект механизированной литейной с конвейерами для производства по методу «дуплекс».

Новый вариант литейной был представлен Брандтом только в декабре 1929 года, и то лишь в результате сильного нажима со стороны Чернущевича.

Но и этот вариант не удовлетворил заказчиков.

Сейчас, много лет спустя, можно предположить, что не все в американском проекте выглядело так уж крохоборчески и безнадежно неграмотно. Среди двадцати американцев были отличные деловые инженеры и экономисты.

Однако грубейшие ошибки были и в самом деле допущены из-за разницы во взглядах на вещи. Например, кузницу они расположили слишком близко к механосборочному цеху. Удары молотов не могли не помешать работе точных станков. Ошибка, казалось бы, непростительная, но понятная.