Перед отъездом Марк Лаврентьевич приехал на завод. Его вопросы поражали Лихачева своей непродуманностью.

В решениях съезда о снижении себестоимости было сказано именно так, как и думал об этом Лихачев: «Главным методом успешного снижения себестоимости должна явиться социалистическая рационализация производства, введение новой техники, улучшение организации труда». А Сорокин спрашивал:

— Чем собираетесь мести дорожки, по которым будут ходить электрокары во дворе?

— Будем покупать метлы, — улыбнулся Ципулин, поглядывая на Лихачева и пожимая плечами.

— Надо купить специальные машины, — сказал Сорокин.

Поставить это в проект значило не удешевить, а удорожить автомобиль. Но при всех условиях вначале следовало определить тип машины, которую завод будет выпускать, выяснить, на каких станках следует обрабатывать детали, составить списки оборудования и построить цехи. Что касается метел или моечных машин, то говорить о них теперь явно не имело смысла.

Думая так, Лихачев спросил:

— Разве метлы эти самые или машины можно включать в основные средства производства?

— Конечно, нет, — сказал коротко Сорокин, встал и начал прощаться.

Пожимая Лихачеву руку, он напомнил, что перестройка завода в будущем мыслится ему не иначе как при содействии какой-нибудь иностранной фирмы. Он подчеркнул, что первый этап — составление проекта — в руках Владимира Ивановича, а второй — приглашение консультантов и специалистов при установке оборудования и организации производства — обеспечит он сам. Текущее руководство и снижение себестоимости автомобиля Должен обеспечить Лихачев.

— Я попытаюсь прислать вам какого-нибудь консультанта недели на две, — пообещал Сорокин.

— Чужи дураки — загляденье каки! — усмехнулся Лихачев.

— Все может быть, — отвечал Марк Лаврентьевич. — Ваша ирония совсем неуместна. В машиностроении и в автостроении техническое содействие иностранных специалистов нам просто необходимо. Только при этом наша программа может быть реальной и осуществимой.

Зачем было спорить?!

Сорокин уезжал за границу по заданию директивных органов для нащупывания почвы по выбору нового типа машины и обеспечения технической помощи из Европы или из Америки. Начиналась какая-то новая полоса. Хорошая или плохая — неизвестно, но просто новая, что тоже было важным. И Лихачев и Ципулин пожелали Сорокину счастливого пути и благополучного возвращения.

После того как Сорокин уехал за границу, Ципулин продолжал работать над проектом реконструкции, внося поправки и усовершенствования. 26 марта 1928 года МСНХ слушал вопрос «О капитальном строительстве завода АМО» и признал проект Ципулина правильным. Автотресту предлагали немедленно оформить договор с управляющим трестом «Строитель» Андреем Никитичем Прокофьевым для постройки и расширения цехов.

Пристройки… Прирезки… То ли дело было строить завод в широкой степи под Царицыном, все заново. О закладке этого завода, будущего Сталинградского тракторного, уже начали тогда говорить в Москве. Прокофьев жаловался Лихачеву — «то нет цемента, то кирпича, хоть бросай все и уезжай в Сталинград. Туда давно зовут». Но Лихачев, конечно, категорически возражал. Была начата пристройка к старой прессовой и к кузовному отделу, но рессорная пока оставалась прежней — повернуться негде. Между тем выпускали 2–2,4 грузовика в день, собирая их по старинке.

Старый знакомый зеленый грузовичок АМО-Ф-15 все еще бегал по Москве, вызывая удивление и улыбки. Но на разбитых дорогах Приуралья и этот грузовичок умилял, заставлял надеяться. На него делалась ставка.

Ципулин, видимо, рассчитывал, что потом, когда Прокофьев кончит строительство, можно будет спокойно подыскать новый, более современный тип машины.

Но спокойствия пока не предвиделось. На заводе с утра и до вечера царило общее возбуждение. Бесконечные телефонные разговоры, категорические вызовы в разные инстанции, нетерпеливые вопросы, шумные заседания, на активах и собраниях нескончаемые споры.

Госплан уже прислал заводу новую программу, равную проектному заданию — 4 тысячи машин, при работе в три смены.

Орджоникидзе встретил Лихачева на заводском партийном собрании и спросил:

— Ну как, Ваня, дела? Говорят, у тебя программа не выполняется.

Лихачев хмыкнул по своему обыкновению и вначале ничего не ответил. Редко кто, пожалуй, только один Серго называл его так запросто — Ваяя. Поэтому очень не хотелось говорить Серго то, что минутой позже он все-таки сказал:

— Чего же меня об этом спрашивать. Спрашивайте у Сорокина… Я разве мешаю? Меня сюда посадили, чтоб бумажки подписывать.

— Не выдумывай, пожалуйста! — ответил Серго. — Можно быть знающим инженером, но беспомощным администратором. А ты хороший командир…

— Ну и что? Командиров у нас много.

— Погоди!.. Ты своих инженеров мобилизуй. Вы сами говорили, что нужна организация массово-поточного производства, а не агитация-мобилизация.

На этом разговор и закончился, но вскоре Серго Орджоникидзе направил на завод комиссию ЦКК ВКП(б) во главе с Николаем Ильичом Подвойским — выяснить, почему в партийной организации завода не прислушиваются к критике, не умеют мобилизовать актив в помощь директору.

Тогда же к Лихачеву, как говорили, тоже по подсказке Серго, пришел начальник производства инженер Дмитрий Васильевич Голяев с предложением позаниматься с ним теорией. Голяев принес с собой на первых порах учебники математики и технологии металлов.

— Итак, начнем благословись?

Лихачев не только согласился, но ухватился за это предложение.

Несколько месяцев спустя Лихачев вызывал на соревнование за овладение теорией директора электрозавода Жукова и директора завода «Динамо» Новикова.

«Я никогда не руководил заводом путем подписывания бумажек, — писал оп. — Я чувствую, что мои технические знания далеко еще не достаточны. Я обязуюсь немедленно приступить и в течение года в максимальной степени овладеть техникой».

Начав с диаграммы плавкости «железо — углерод», он взялся за математику. Но прежде, чем приступить к выводу квадрата суммы и квадрата разности, пришлось повторять проценты.

Нужно ли говорить, что директора «Динамо» и электрозавода приняли вызов Лихачева.

В конце марта 1928 года из Берлина в МСНХ пришла телеграмма следующего содержания:

«Крупный профессор, специалист организации производства, согласился проконсультировать проект АМО, приехав в Москву. Может быть 5–6 дней. Просит уплатить проездные, стоимость жизни в Москве плюс тысячу марок за каждый день пребывания в Москве. Полагаю, поездка обойдется около 5 тысяч рублей. Я рекомендую. Посоветуйтесь с Семеновым и Лихачевым. Телеграфируйте до 5 мая согласие. Сорокин».

Семенов — заместитель Марка Лаврентьевича Сорокина — привез эту телеграмму из Автотреста на завод.

— Этот профессор дороговато просит, — с опаской сказал Лихачев. — Как ты считаешь?

— Зато, говорят, он бог поточного производства, — возразил Семенов.

Профессор приехал на завод 5 мая 1928 года.

Лихачев долго водил его по заводу. Старый профессор ходил легко и быстро. Останавливался то возле одного, то возле другого станка с тахометром в руках, задавал вопросы, обдумывал что-то и заносил в свою черную записную книжку. Он заметил, что на одних и тех же станках обрабатывают детали из алюминия и хромо-никелевой стали. Но алюминий допускает скорость резания, в 10–12 раз превосходящую скорость резания стали.

— Это очень грубая ошибка, — сказал он Лихачеву. — Станки должна быть разделены. Одни — для обработки стали, другие — для алюминия. Невозможно работать на одном и том же станке со скоростью двести метров в минуту, а потом десять метров в минуту. Вы теряете деньги и время.

«Деньги и время» было основное, из чего он привычно исходил. Ему бросилось в глаза, что темп работы на заводе АМО медленней, чем на заводах за границей.