Новый завод мыли, чистили, скребли ежедневно и неустанно.

Люди переезжают в новую квартиру, и хотя у них еще нет достаточного количества мебели и нужных вещей, но хозяева уже ясно представляют себе жизнь в этой новой квартире. Мысленно расставляют мебель, вешают занавески.

Вот как происходило обсуждение техпромфинплана в литейной ковкого чугуна:

Рюмин. Предлагаю обить бункер котельной железом, а то все бункера были до сих пор побиты.

Председатель. Принимается.

Жеребчиков. Над нашим бункером поставить лампочку и звопок, чтоб сверху и снизу было видно.

Председатель. Принимается.

Сергеев. Установить электрифицированную сигнализацию от химической лаборатории к вагранке.

Председатель. Принимается.

Васильев. Механизировать додачу кирпича и глины.

Председатель. Принимается.

Так было в каждом цехе.

В ходе второй реконструкции только один цех не имел возможности роста. Это литейный цех ковкого чугуна. Его расширению мешали близко расположенные заводские корпуса и дорожные магистрали.

Лихачев предложил заводским строителям продумать вопрос о расширении цеха ковкого чугуна не в длину, а в глубину, с расчетом перенести «обратные конвейеры» под землю, а на освободившихся площадях разместить формовочные и заливочные конвейеры.

Идея понравилась. Металлурги и строители взялись за разработку этого проекта.

Лихачев проект одобрил и созвал широкое заводское совещание совместно с работниками треста «Строитель», которые и должны были воплотить этот проект в жизнь.

Прокофьев потребовал для всей этой перестройки одиннадцать месяцев «ввиду особо трудных условий работы».

Лихачев возмутился.

— Год… Целый год… Да вы что, товарищи, свихнулись?! Больше месяца мы вам не дадим. Й заделы мы сможем обеспечить только на тридцать дней, а дальше придется останавливать конвейер. Нет. Мы на это не пойдем!

— Мы подсчитали… Нужно одиннадцать месяцев, — сухо возразил Прокофьев. Худощавое, тонкое, иконописное лицо его вспыхнуло.

— Как же вы считали? Это кто же так считал? Бандиты с большой дороги? — воскликнул Лихачев.

— Инженеры считали!.. Они в Америке были.

— Были… Были… Не все, кто был в Америке, там чему-нибудь научились! Подумаешь!.. Одних каталогов привезли сорок пудов.

— Мы руководствуемся не каталогами, а наукой, — сердито сказал Прокофьев.

— С такой наукой мы бы до сих пор в лаптях ходили, — сказал Лихачев. — Вот я тоже был в Милане. Там есть собор, который двести лет строили. Поинтересовался я этими темпами, мне и говорят, что они тоже руководствовались тогдашней наукой.

Все дружно засмеялись.;

Засмеялся и Василий Иванович Крестьянинов, секретарь парткома.

Василий Иванович в прошлом сам рабочий-строитель. На завод он пришел в годы первой реконструкции, здесь вступил в партию, много читал, учился, и Большая реконструкция имела для него свои законы, свою собственную логику.

— Мы строители! — говорил он.

И в том, как он это говорил, слышны были особенные, увлекательные, волнующие интонации, будто им, строителям, предстояло здесь, на Симоновне, строить прекрасные дворцы из хрустального стекла.

Крестьянинов ценил и любил Прокофьева, возглавлявшего трест «Строитель», и пытался уговорить его. Но это не удалось.

— За меньший срок не возьмемся, и все, — упорствовал Прокофьев.

— Ну что же… Тогда сами справимся, — вскипел Лихачев и тут же поручил выполнение всех работ по проекту строительному цеху завода.

Начальник строительного цеха Григорий Захарович Шмаглит, которого Лихачев знал с того дня, когда этот, тогда совсем молодой двадцатитрехлетний, инженер-строитель впервые, прямо «со школьной скамьи», пришел на стройку учебного комбината, вошел в кабинет директора н сказал твердо:

— Мы справимся за месяц, Иван Алексеевич.

Через три дня заводские строители со Шмаглитом во главе явились к Лихачеву со всеми своими расчетами и графиком работ. Лихачев вызвал главного инженера Волкова, Владимирова, Кромберга. Три часа продолжалось обсуждение «с пристрастием». В заключение появился приказ о начале реконструкции цеха ковкого чугуна.

Согласно этому приказу рабочие должны были уйти в месячный отпуск, оставив 30-дневный запас деталей.

Несколько дней спустя в 7 часов утра строители пришли в цех и заполнили его грохотом отбойных молотков.

К вечеру уже наметились очертания котлована. Бежали транспортеры, унося землю. Электрики убирали кабели. Трубопроводчики снимали коммуникации. Конвейеры и механизмы демонтировались. Казалось, все идет как надо.

И все же через две недели случилось то, чего никто не мог предвидеть. Прошли сильные дожди, поднялся уровень подземных вод. Затопило тоннели, и насосы не успевали откачивать воду.

Лихачев был встревожен. Он пришел в цех к Шмаглиту, который не спал уже две ночи, по не жаловался, что было ему свойственно.

— Ну как дела, Цыган? — спросил Лихачев Шмаглита.

Шмаглит начал докладывать обо всем, что произошло, что насосы быстро выходят из строя: «съедает манжеты»; сказал, что очень хорошо бы получить несколько штук метростроевских насосов… «которые песка не боятся».

Лихачев быстро дозвонился до начальника Метростроя и столь же быстро получил его согласие.

— Посылай машины за насосами, — сказал Лихачев и тут же спросил: — Гриша, а ты домой ездил?

— Нет, еще не уезжал.

— Немедленно поезжай.

— Сейчас нельзя! Да вы не беспокойтесь, Иван Алексеевич! Все будет в порядке…

Лихачев только вздохнул. Он уже хорошо знал одну удивительную стойкую черту молодежи — быстроту, риск, самоуверенность.

На заводе было принято сохранять жизнерадостность, не сдаваться, не говорить «не смогу».

Шмаглит вначале, когда обвыкал в коллективе, пробовал спорить, утверждал: «Я не смогу».

Однако вокруг этого «я не смогу» сразу возникал такой набат, что он довольно быстро отвык от этого, и стал говорить в сложных случаях: «Я подумаю». Однажды молодой бригадир сказал Шмаглиту, что срок, данный ему на выполнение задания, слишком мал и он не сможет справиться.

Григорий Захарович тут же снял этого неплохого работника и поставил бригадиром другого.

Случай этот разбирался в партийной организации, и Шмаглит сказал: «Я считал, что его развитие не соответствует социалистическому способу производства». Хотя бригадира, конечно, восстановили на работе, по эти слова, вырвавшиеся совершенно невзначай, были глубоко знаменательны.

Создавались новые производительные силы, и возникали новые производственные отношения менаду людьми — хозяевами завода.

Если внимательно наблюдать, то можно было заметить, что слова «нет» не существовало в обиходе. Ведь человеку не дадут задания, не подумав, сумеет ли он его выполнить.

Лихачев спросил Шмаглита:

— Справишься?.. Он ответил:

— Конечно!

— Подумай хорошенько. Через два часа скажешь?. Если не найдешь решения, придется принимать чрезвычайные меры. Может быть, продлим вам срок!..

— Хорошо, Иван Алексеевич, — сказал Шмаглит. — Мы позвоним вам через два часа.

За эти два часа в цехах завода и бригадах были созваны комсомольские и партийные совещания, совещания стахановцев — строителей, монтажников, арматурщиков. На одно из них были приглашены представители Метро-строя. С их помощью и удалось принять решение. Был предложен новый способ гидроизоляции с последующей «подвеской» здания.

Ровно через два часа Григорий Захарович звонил Лихачеву.

— Иван Алексеевич, мы приняли решение. Все будет сделано… в две недели.

А через десять дней конвейеры, сушильные печи, формовочные машины, вибраторы стояли по местам. Новая литейная ковкого чугуна начала работать.

Кажется, только вчера на завод приезжала Правительственная комиссия для выбора строительной площадки. Она осматривала место, на котором должны были разместиться новые цехи.