— Это интересная история, товарищ Серго…

— А, брось, пожалуйста!.. У тебя этих интересных историй миллион. Ты мне скажи, когда пустишь завод? А то снимем тебя с треском.

— Снимайте, — с азартом воскликнул Лихачев, зная, что ничего подобного не произойдет.

Серго носил летом широкую, кавказского покроя чесучовую рубаху, перехваченную в поясе крученым пояском с кистями. Он начинал теребить этот пояс, что свидетельствовало о сильном раздражении. Однако, хотя вид у него был грозный, испугать он никого не мог. Все знали, что он добр и вспышки его гнева коротки.

Минуту спустя он уже спрашивал Лихачева, улыбаясь:

— А что за история?.. Все-таки интересно…

— Какая история?

— Ну про каких-то птиц?

— Да… я и забыл, — тянул Лихачев. — Мне рассказывали, что молодые лесопосадки где-то в приволжских степях начали сохнуть… Вызвали комиссию и стали спрашивать ученых, почему это сохнут деревья. Они отвечают: «Их ест жук». — «А почему этот жук, — спрашивают, — соседний старый лес не трогает?» — «А в лесу птицы съедают жука». Тогда местное начальство отбивает в Сибирь телеграмму: ловите птиц и вагонами шлите сюда. Хорошо… Два вагона наловили в тайге. Привезли и весной распугали по лесопосадкам. Птицы свили гнезда, стали жить. Но осенью, как полагается, улетели в теплые края, а весной не вернулись, полетели в родную тайгу. Можно было это предвидеть? Вот и у нас теперь люди просят отпустить их в деревню… озимые сеять. И многие снялись, уехали. Разве мы могли это предусмотреть?

— Обязаны! — крикнул Серго. — Если ты не умеешь предусмотреть, ты плохой директор. А за это бьют.

— Ну бейте, если заслужил! — воскликнул Лихачев и, вздохнув, добавил: — Я помню, как у Василия Ивановича на Сталинградском тракторном радиаторы шли-шли, да вдруг кончились. И конвейер остановился. В чем дело? Оказывается, машина, которая травит трубки, вышла из строя. Кислота для протравки нужна определенная… Олово нужно одного качества. А у нас латунь то очень мягкая, то очень твердая. Шов то получается, то не получается, кислота не травит. Химики бегают — на язык пробуют. Две недели весь завод возле этой машины высунув язык крутится, а толку никакого. Не умеем предвидеть, товарищ Серго. И не я один. Вот и Василий Иванович, оказывается, тоже предвидеть-то не умеет.

Ссылка на Тракторострой и его начальника Василия Ивановича Иванова была не случайна. Серго понял это.

Сталинградский тракторный был пущен 17 июня 1930 года.

Центральный Комитет партии прислал руководству такое приветствие:

«50 тысяч тракторов, которые вы должны давать стране ежегодно, есть 50 тысяч снарядов, взрывающих старый буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому, социалистическому укладу в деревне…»

Однако назавтра после торжественного пуска завода с конвейера сошел всего один трактор.

В самом деле… Можно ли было это предвидеть?! И вот теперь СТЗ переживал тяжелый период, именуемый «ошибками Сталинградского тракторного». Нужно был исправлять ошибки, учиться и доучиваться.

Серго выслушал все это, не сказал больше пи слова, пожал Лихачеву руку и уехал. Казалось, Серго согласился. Однако Лихачев знал, что никакой отсрочки не будет.

И все же отсрочка была. Самый последний, самый крайний, самый решающий срок был объявлен: 1 октября 1931 года.

Пуск!.. Это? решающий момент приближался. Завод затих, словно в предвидении бури. Казалось, даже телефоны не трещали, как обычно. Все было уже переговорено.

Друзья и домашние не задавали Лихачеву вопросов. Серго не вызывал к себе.

На партийно-хозяйственном активе завода 11 сентября 1931 года Лихачев решительно говорил об единоначалии, об ответственности и самостоятельности начальников цехов как о наиболее важной стороне текущего момента.

Через два дня после этого собрания, 13 сентября 1931 года, были пущены в эксплуатацию новые цехи: литейная серого чугуна, кузнечный, прессовый, рамный, рессорный, пружинный и литейная цветных металлов.

Андрей Никитич Прокофьев перевел строительные работы на две смены и предложил в каждой бригаде организовать ежедневный учет. Это вызвало соревнование между бригадами. Таким образом, и строители не стояли я стороне от общих задач и общих интересов реконструкции.

Тем временем в слесарно-сборочном все еще старым способом собирали последние плановые АМО-Ф-15. Люди чертыхались и тяжело вздыхали, зная, что рядом, в новом цехе, уже опробуют конвейер. Каждому хотелось быть там, где рождается это новое.

Проходят годы… То замечательное, что сделали люди, остается другим поколениям. Пишутся рефераты, защищаются диссертации, но краски и чувства уходят. Это неповторимо.

Теперь уже трудно вызвать у наших внуков представление о тех необыкновенных чувствах любви и ненависти, которые охватили коллектив завода АМО в последние месяцы перед пуском завода.

Накануне пуска по заводу прошумело неожиданное сообщение. Эмигрант Сергей Рябушинский, осевший в Париже, опубликовал в белогвардейских «Последних новостях» следующее письмо:

«Милостивый государь, господин редактор!

В числе последних достижений большевики рекламируют открытие ими нового автомобильного завода АМО в Москве. Это открытие они обставляют большим шумом. Для восстановления истины довожу до сведения газеты, что автомобильный завод АМО (Московское автомобильное общество) было построен в 1916–1917 годах группой москвичей, оборудован американскими машинами, снабжен материалами для постройки тысячи автомобилей грузовых и легковых типа «фиат».

Был приглашен лучший технический персонал и приступлено к началу работ по изготовлению автомобилей…

…Теперь, через 14 лет своего владычества, большевики собрались восстановить работу на заводе, построенном и оборудованном не ими. Это они называют своим новым достижением.

С совершенным уважением

Сергей Рябушинский».

Письмо Рябушинского было опубликовано в заводской многотиражке и вызвало бурю негодования.

— А как же… Знаю я этих кровососов, — говорил и парткоме Лихачев. — Мой батька в типографии их работал.

Рябушинские… Эти люди уже забылись. Но именно они в 1917 году грозились задушить революцию… «костлявой рукой голода». Это о них Ленин говорил как об организаторах контрреволюции и белогвардейщины. Павел Рябушинский, банкир, промышленник, миллионер, снабжал деньгами царских генералов Корнилова, Краснова, Каледина. Ленин писал в 1918 году с облегчением: «Ставка Рябушинского бита…»[12]

На письмо Рябушинского коллектив отвечал уже после пуска завода. Выло подсчитано, что на территории завода АМО от Рябушинского оставалось только 234 тысячи кубических метров недостроенных зданий. А с 1929 по 1931 год здесь был возведен 1 миллион 288 тысяч кубических метров новых корпусов. Все постройки Рябушинского легко вместились бы в одной половине нового механосборочного цеха.

Вот что было написано в открытом письме рабочих АМО к рабочим СССР и рабочим всего мира:

«Рябушинский, бывший русский капиталист, выступил с нелепым клеветническим заявлением, будто бы новый автомобильный завод в Москве построен и оборудован в 1917 году им, Рябушинским, а только теперь пущен в строй большевиками. Выступление белогвардейца Рябушинского рассчитано на то, чтобы сбить с толку трудящиеся массы капиталистических стран… Рябушинский после Октябрьской революции сжег много документов. Однако все документы уничтожить ему не удалось. Они остались как живые свидетели воровских проделок Рябушинского и его компании».

Кончалось письмо такими словами: «Рябушинский — уголовный преступник, вор, растратчик. Он удрал за границу потому, что ему неминуемо угрожал уголовный суд за мошенничество и воровство. Об этом свидетельствуют архивные документы».

Над этим письмом долго трудились Лихачев, Немцов и многочисленные ветераны завода, которые работали здесь при Рябушинских и хорошо помнили все, что в действительности происходило.