И это было также не то, что собирался сказать Лихачев.

Орджоникидзе поморщился.

— Валюту просили — валюту дали. А теперь, значит, и валюта не нужна? А что вам нужно, черт бы вас побрал?

Лихачев вздохнул.

— Товарищ Серго… Я хочу добиться, чтобы смежники делали свою программу и не срывали мою. Мы и парткомы собираем у них и у нас. Без толку. Посудите сами, если так действуют наши заводы-смежники, то каким образом я буду добиваться, чтобы мне из-за океана, как того хочет Сорокин, присылали согласно графику инструмент, штампы, карбюраторы и резину? Это, по правде сказать, я никак в толк не возьму. А в случае какой-нибудь международной заварухи… Да нас в порошок сотрут.

И далее Лихачев рассказал Серго все о проекте Брандта, который не предусматривал при реконструкции АМО строительства инструментального цеха, новых зданий для складов, штампо-механического цеха, литейной ковкого чугуна. Значит, инструменты, поковки — все это Москва должна была получать из-за границы. Очевидно, американцы и были заинтересованы только в этом. Заводские инженеры выдвинули 60 возражения против такой программы действий, возражений серьезных и обоснованных.

— Кое-кто, — снова сказал Серго, — обвиняет тебя в рутинерстве и консерватизме. Поэтому-де и Сорокин с тобой не сработался. У нас целая пачка писем против тебя имеется.

Лихачев вскипел.

В этих письмах его называли, конечно, «рутинером», а Сорокина — «новатором». Но «рутинер» был за дуплекс-процесс, за установку мостовых кранов в кузнице, за создание инструментального цеха, за сушильные агрегаты, за все то новое, что было важно для будущего, а «новатор» норовил втиснуть новые цехи в старые коробки. Американцы хотели держать рессорную в бывшем складе, кузницу в старом помещении, где один молот налезал на другой. Собирался же Брандт разместить кузницу и стакане…

Лихачев неумеренно горячо сказал, что если верить всяким сплетням о нем, то лучше освободить его, Лихачева, от работы.

Серго тоже был человеком горячим. Находясь на посту председателя ЦКК, он никогда не пытался примирить непримиримое: не лукавил, не дипломатничал и не уклонялся от совета, а говорил прямо то, что думает. Партия не выдвигает свои лозунги из дипломатических соображений, много раз повторял он.

И на этот раз ему стоило большого труда не сказать резких слов Лихачеву. Он зажмурился, потому что косые лучи вечернего солнца падали ему прямо в глаза, встал, посмотрел в сторону и наконец сказал:

— Ты зайди к Акулову. Я ему поручил разобраться, сколько денег вы пустили на ветер. Подробно ему расскажи.

— Ну что ж, — также встал Лихачев. — Я и раньше говорил, что стоимость реконструкции, указанная Сорокиным, явно занижена. Это все, товарищ Серго?

— Вопрос обо всем будет стоять на Политбюро, — сказал Серго жестко и коротко.

— Когда? — спросил Лихачев, стараясь казаться спокойным.

Серго не ответил. Может быть, не услышал вопроса…

…Иван Алексеевич Акулов, первый заместитель наркома РКИ, член партии с 1907 года, делегат едва ли не всех партийных съездов в конференций, хотя и называл Лихачева «тезкой», но был с ним всегда суховат и сдержан.

— Для того чтобы руководить таким заводом, вам нужно перестроиться, товарищ Лихачев, — сказал он, едва Лихачев зашел к нему в кабинет.

— Зачем мне перестраиваться. Это вам надо другого человека искать, — сказал грубовато Лихачев.

— Ну это партия будет решать, чего надо и чего не надо, — ответил сурово Акулов.

Вопрос о реконструкции завода АМО слушался на Политбюро через две недели — 25 января 1930 года.

Лихачев впервые присутствовал на заседании Политбюро.

После смерти Ленина дверь в кабинет, где Ленин работал с 12 марта 1918 года по 12 декабря 1922 года, была закрыта, и длинный узкий зал, в котором проходили заседания Совнаркома и Политбюро, расширили за счет одной из соседних комнат и библиотеки Ленина.

Узкие, почти готические окна Кремлевского дворца были смягчены византийской округлостью верхних переплетов. Но здесь всегда было сумрачно, прохладно и настраивало на торжественный лад. Присутствовало около 70 человек.

За столом сидели члены Политбюро, которых Лихачев давно и хорошо знал. Ему улыбались. Орджоникидзе поднял руку и попросил его сесть рядом с ним. Лихачев любил Серго, и этот жест «иди сюда» был ему особенно приятен и даже растрогал его. Пет… конечно, Серго не мог лишить его доверия и поддержки. Он прошел по мягкой ковровой дорожке и сел рядом с Серго. Секретарь парткома Игнатов и председатель завкома Лабутин сели в конце стола.

Доклад делал Акулов. Он высказал ряд соображений о причинах разногласий между русскими и американскими инженерами. То, что Лихачеву так и не удалось поехать в Америку, самому посмотреть заводы Форда, почувствовать ритм и темпы американской промышленности, казалось Акулову первопричиной этих разногласий. Конечно, Автотрест во главе с Сорокиным просчитался, денег истратили больше, чем следовало. Но что поделаешь. Реконструкцию нужно доводить до конца, хотя она обойдется не менее чем в тридцать миллионов рублей вместо запланированных двенадцати.

Затем выступили Орджоникидзе и Сталин. Сталин поддержал точку зрения Лихачева. Завод, устанавливая массово-поточное производство и добиваясь часового графика, не мог распылять силы и средства. Поставить завод в зависимость от заграницы было недопустимо. Сталин выражал решительное неверие в то, что американские капиталисты собирались в самом деле помочь СССР строить социализм. Все смеялись.

Смеялся и Сталин, но сказал вполне сурово:

— Зарубежный опыт надо хотя и критически, но основательно изучить. У нас, я вижу, одни его недооценивают, другие переоценивают. Дайте нам наконец вашу единую партийную точку зрения.

Судя по воспоминаниям Игнатова, Сталин категорически воспротивился заказам отдельных деталей за рубежом и предложил ориентироваться не на импорт, а на собственные силы.

Выступление Сталина на Политбюро было решающим для реконструкции завода. Реконструкцию было решено завершить в самые короткие сроки, определив в течение 20 дней, сколько средств и главным образом валюты понадобится дополнительно для окончания строительства.

К февралю 1930 года заводские и американские инженеры разработали новую схему реконструкции. Проектирование литейных цехов возглавил Чернушевич. С ним работали Асмоловский и Горбунов. В механосборочном — Шестаков и Демьянгок. Кузницу перепроектировали Владимиров и Евсеев. Прессовую — Трейвас совместно с Джемонпре. Этот молодой американец, худощавый, с приятными чертами лица, наделенный гибкостью ума и общительностью, был общим любимцем. Ему верили.

Вся эта работа была еще в разгаре, когда 24 апреля 1930 года Брандт отозвал своих инженеров из Москвы.

Пришлось Сорокину ехать в Нью-Йорк для подведения итогов своей неудачной сделки и расчетов с конторой Брандта.

Через два месяца и Лихачев был командирован наконец в Америку. Хотя США все еще «не признавали» СССР, но визы на этот раз были вручены без промедлений.

Океанский лайнер прибыл в Нью-Йорк 28 июля 1930 года. Океан можно было и не увидеть с такого корабля.

Входишь в какой-то тоннель, как в метро, и, когда он кончается и начинается собственно теплоход, понять невозможно. Четверо суток пути можешь просидеть в каюте, в ресторане, в кинозале. Снова входишь в тоннель, и; вот ты в Нью-Йорке.

Но, конечно, Лихачев со свойственным ему жадным любопытством ко всем явлениям жизни не мог сидеть в каюте. Все четверо суток он проходил по палубе.

Только что окончился XVI съезд партии, и Лихачев все еще находился под впечатлением Отчетного доклада ЦК.

Да, конечно… Партия не могла ограничиться выработкой генеральной линии. Она должна была еще проверять изо дня в день проведение ее на практике, должна была улучшать и совершенствовать в ходе работы принятые планы хозяйственного строительства, исправляя и предупреждая ошибки.