Так они и двигались всё дальше — на следующий день были в Государственном колледже Сан-Хосе, на следующей неделе — в Oakland Auditorium Theater, а 14 декабря — в Художественном институте Сан-Франциско. Джон Беркс описал представление как какой-то фанковый показ мод (неудивительно, он ведь писал для Rolling Stone):
Обычно самое шикарное впечатление производит сам Сан Ра — он облачён в сверкающие и переливающиеся балахоны, спускающиеся до пола и в панаму из тигровой шкуры, разукрашенную подвесками и брошками в виде солнца, разбросанными тут и там. Сан Ра постоянно уходит со сцены, чтобы переодеться. Его балахоны представляют все цвета солнечного спектра. Иногда он переодевается двадцать раз за концерт.
«Понимаете, у нас постоянные перемены», — объясняет он. «Мы всё время меняем освещение… костюмы…» Поначалу он сам разрабатывал все костюмы группы (в том числе и свои). Но установив
определённый стиль, он обнаружил, что люди по всей стране начали делать что-то в этом роде и дарить им. Так что теперь они с удовольствием принимают и носят всё, что им попадается. Все эти «дашики», тоги и шляпы всех размеров, значки, шлемы, блёстки и подвески. Две подружки, которые поют (довольно-таки плохо) в группе, производят особенно пространственное впечатление в своих пляжных костюмах в обтяжку, на которые наброшены плащи, бусы и солнечная бижутерия, в бирюзовых сапогах, золотых чепчиках и космических тёмных очках.
Почти все участники группы играют в тёмных очках, но космические очки, которые носят Сан Ра и девушки, переходят все границы. Это матовые линзы — громадного размера — с полукруглыми вертикальными прорезями, через которые нужно смотреть… у Сан Ра есть вообще все возможные цвета.
Это были защитные снеговые очки оранжевого и жёлтого цвета, купленные у уличного торговца в Лоуэр-Ист-Сайд; несмотря на то, что это был европейский импорт, они создавали впечатление тяжёлого взгляда некоторых западноафриканских скульптур. Вся Америка увидела эти очки, потому что 19 апреля 1969 г. вышел номер Rolling Stone, с синей обложки которого на мир бесстрастно взирал Сан Ра.
В тот вечер в Сан-Франциско в публике находился и Дэмон Чойс, студент-третьекурсник с художественного факультета института; он был ошеломлён услышанным. Он сказал Сонни, что умеет играть на вибрафоне, и попросился поиграть с ними. Поначалу ему казалось, что это «чудные кадры»:
Но играть с Сан Ра оказалось абсолютно незабываемым переживанием. В этот первый раз с Аркестром я чувствовал себя так настроенно; меня перестало удовлетворять положение человека, идущего наперекор. Сан Ра мог настроить публику, как хотел — и после того, как Аркестр ушёл со сцены, концерт продолжался!
Это было поразительно. На эстраде или в публике без всякой причины раздавались взрывы смеха. То, что играли отдельные музыканты, совершенно затмевало процесс. Я смотрел на какого-нибудь парня и спрашивал себя: «Как такой уморительный персонаж может так играть?» Мы обнаружили, что играем в манере, которая не может быть продублирована — ни в одном известном стиле.
После гастролей Аркестр вернулся в Филадельфию, но в апреле 1969 г. опять поехал на Западное побережье — на этот раз в составе 17-ти музыкантов; сначала они выступили в университете Санта-Крус, а потом впервые сыграли в Лос-Анджелесе в Dorsey High School Auditorium. В Dorsey уже шла серия концертов, представлявших некоторых молодых чёрных музыкантов, игравших новую музыку — так что это было многообещающая площадка для дебюта. Однако во время вступительного номера половина публики ушла из зала. Теперь Сан Ра уже воспринимал подобную реакцию как достижение — т.е. безнадёжные изгнаны с концерта — и группа, не утратив присутствия духа, продолжала играть — в Кауэлл-колледже, Меррилл-колледже (оба в Калифорнийском университете в Санта-Кларе), в Художественном институте Сан-Франциско, и наконец, в Калифорнийском университете в Дэвисе.
Возвращаясь обратно на восток через Неваду по Трассе 80, они остановились в Фернли, потому что начался снег. Вновь вернувшись на дорогу, наткнулись на ледяную корку, и тут что-то — некоторые говорили, будто это были сейсмические колебания от испытания водородной бомбы — выбросило машину с дороги, и она приземлилась вверх колёсами. Никто не пострадал, но некоторые тонкие струнные инструменты, использовавшиеся на Strange Strings, оказались сломаны. Им удалось вернуть машину на дорогу, и, остановившись в следующем городе (Лавлоке), они сняли на ночь весь тамошний мотель. Клиффорд Джарвис отправился на прогулку и войдя в бар, заорал местным обитателям: «Привет, мужики!». Когда же он не вернулся в мотель, Сан Ра пошёл его разыскивать — и в баре увидел, что Джарвиса держит на мушке пистолета хозяин заведения. Когда Сан Ра спросил, в чём дело, местные ответили, что «у них нет ничего общего с ниггерами.» Сан Ра начал возражать. «Назови хоть что-нибудь», — сказали они. «И вы, и они когда-нибудь умрёте.» Как бы ни истолковали это местные жители, такое заявление привело их в замешательство — достаточно долгое для того, чтобы Сан Ра утащил Джарвиса обратно в мотель. Однако ночью кто-то из участников группы увидел, что перед зданием из пикапов вылезают люди с ружьями. Аркестр быстро загрузил свою машину и не включая мотор и не зажигая фар, покинул Лавлок — машину пришлось в тишине катить под гору до тех пор, пока город не остался позади.
Отношение Сонни к деньгам и финансовым делам поистине было «не от мира сего». Он получал деньги и раздавал их, совершенно не заботясь о последствиях и не ведя никаких записей. Когда же группа наконец начала зарабатывать кое-какие настоящие деньги, Служба Внутренних Доходов потребовала уплаты налогов. Однако поскольку он платил музыкантам и оплачивал издержки наличными, определить сумму затрат было невозможно. Он складывал счета в кучу и, казалось, нисколько не заботился о том, как они будут оплачиваться — бывало так, что он выходил из нью-йоркского магазина Manny's Music с новыми клавишами, предоставляя Ричарду Уилкинсону договариваться о рассрочке или кредите. Он обзавёлся Кадиллаком, а когда кто-то из водителей воспользовался чужой кредитной карточкой, и её отследили, Сан Ра поставил машину в Нью-Йорке на хранение — надеясь таким образом её спрятать. Потом он забыл вносить деньги за хранение, и компания продала машину. Его телефонные счета были огромны — не только потому, что он делал много междугородних звонков, но и потому, что у него вошло в привычку класть трубку во время разговора, куда-нибудь уходить и возвращаться через несколько часов. При этом он никогда не смущался просить денег у всех, кого он знал. Его сестра рассказывала, как однажды в начале 70-х впервые за 20 лет услышала о нём: он позвонил ей и попросил помочь оплатить его телефонные счета, пока не отключили телефон. Когда же она дала ему денег, «он даже не сказал спасибо».
Финансовые дела Сан Ра были в полном беспорядке, и ему пришло в голову, что пластинки «Сатурна» продаются не так хорошо, как следовало бы; он назначил ответственными за выпуск пластинок, производящихся в Нью-Йорке и Филадельфии, Ричарда Уилкинсона, а потом Дэнни Томпсона. Мало-помалу он стал налагать на Томпсона всё больше обязанностей по группе, и в конце концов Томпсон фактически стал музыкантом-менеджером. Сонни рассматривал пластинки как некую страховку в те периоды, когда у группы не было работы — а иногда они были единственным музыкальным средством экономического выживания. Сорокапятки было в особенности быстро и легко делать, а принимая во внимание тщательно разработанный подход к снижению затрат, они были ещё и очень прибыльны (из записей Variety Recording Studio видно, что мастеринг и изготовление металлических матриц сорокапятки Saturn 9/1954 — "Daddy's Gonna Tell You No Lie" / "A Foggy Day" — в сентябре 1983 г. обошлись всего в 220 долларов). Пластинки по большей части продавались с эстрады во время антрактов, но их покупали и некоторые дистрибьюторы (как, например, Roundup в Кембридже, Массачусеттс), и избранные пластиночные магазины (как, например, Third Street Jazz & Blues Джерри Гордона в Филадельфии).
