В конце 40-х Чикаго терял свой ранний потенциал многообещающего города — промышленная база отступала в сторону, обнажая преступность, политическую коррупцию, перенаселение и геттоизацию. Кто-то сказал, что он даже весной выглядел по-октябрьски. Но для Сонни это был ещё один волшебный город. Там можно было увидеть, как Фрэнк Ллойд Райт и Карл Сандберг вместе сидят в телестудии за шутливым разговором; можно было пойти на стадион Wrigley Fields и посмотреть на Эрни Бэнкса, только что перешедшего из негритянской лиги — он дважды стал лучшим игроком года, тем самым напомнив всем о том, какая глупость сегрегированный спорт. Именно в Чикаго Джеймс С. Петрилло продемонстрировал подлинную мощь профсоюзов, остановив всю звукозаписывающую индустрию национальной забастовкой музыкантов; это был город, где Альфред Кожибски мог шагать взад-вперёд перед классом со стеком в руке, как какой-нибудь польский дворянин, выдвигая на обсуждение вопросы общей семантики — взгляда на язык с акцентом на значении слов как автономных единиц; город, почтамт которого был знаменит тем, что на нём служили романист Ричард Райт, трубач из Red Hot Chili Peppers Джелли Ролла Мортона Джордж Митчелл и — как считалось — многие из чёрных американских докторов философии. В этом городе Илайджа Мухаммад мог создать империю на основе эпифанической встречи с неким замечательным человеком и своего видения крушения великой расы; там издатель по имени де Лоренс выпускал книги и брошюры, в которых чёрным людям открывались волшебные шестая и седьмая книги Моисея — эти книги были столь грозные, что были запрещены в некоторых карибских странах; сразу же за границей города, в Эванстоне, антрополог Мелвилл Герсковиц развенчивал миф о прошлом негров. И, как постоянно Сонни напоминал своим товарищам, именно в этом городе была разработана атомная бомба.

Днём его можно было видеть гуляющим по окрестностям Гайд-Парка и Уошингтон-Парка. И хотя в этих частях города теперь уже не было большого наплыва местных жителей (их заполняли рабочие, переехавшие с юга на север), они были полны жизни и духа и служили местом встреч чикагской богемы и студентов Чикагского Университета. В отличие от Бирмингема, все культурные заведения города были открыты для цветных: в том числе Музей Науки и Промышленности, Восточный Институт, Полевой Музей, Художественный Институт, публичные библиотеки, книжные магазины на 57-й улице, Адлеровский Планетарий. Там были места (как, например, Уошингтон-Парк), где были в неприкосновенности сохранены сотни акров, оставшихся от Мировой Колумбовской Выставки 1893 года; на мысе, вдававшемся в Озеро Мичиган, был Промонтори-Пойнт, парк, где часто устраивались концерты и религиозные мероприятия. По воскресеньям на Западной Стороне открывался Максвелл-стрит-Маркет, который — в ещё одном проявлении этнических чувств — также назывался Еврейским Городом; там были целые кварталы магазинов одежды, рестораны негритянской кухни и множество уличных торговцев, специализировавшихся на книгах, автозапчастях, польской колбасе или ни на чём особенном. Там был музыкальный магазин Гольдштейна и Ливеттс — любимый бар музыкантов, а также магазин Smokey Joe's, главный центр модной мужской одежды в городе. В хорошую погоду на улицы выходили самодеятельные оркестры, певцы Церкви Бога во Христе, бирмингемский блюзовый певец Папа Стоувпайп и южанка Арвелла Грей, игравшая на старой гитаре National и певшая народные песни. На Ньюберри (между Максвеллом и 14-й улицей) был пустой участок, где под ветвями громадного тополя собирались целые толпы народа — поговорить и послушать музыку. Прямо перед ними на улицах шли танцы.

Много раз он читал всю ночь до зари, и часто на утреннем холодке перед рассветом прочитанное представало перед ним в наиболее ясном свете. Он находил других людей, которые до него шли тем же путём, открывали те же двери — это были святые, чудаки, учёные, эксцентрики, самопосвящённые агенты абсурда.

Над Библией ему до сих пор приходилось трудиться — её называли «Доброй Книгой», но эта книга была полна самых худших вещей, которые можно было вообразить, всеми формами смерти и страданий. Когда происходило что-нибудь ужасное, люди говорили, что это «воля Божья»; но почему же Божья воля была столь кошмарна? Что должна была сообщить нам эта книга? Почему силой, скрывающейся за ней, был страх смерти? Как мог Бог позволить своему собственному сыну умереть?

Языковой шум, наполнявший мир со времён постройки Вавилонской башни, должен был быть раскодирован, переработан так, чтобы можно было восстановить первоначальный язык Творца в его чистой форме. Кое-кто говорил, что первоначальный язык Творца был разбит на 72 фрагмента. Некоторые говорили, что ответ — в глубоком изучении элементов существующих языков, в изменении порядка следования букв и слогов, в перестановке слов; другие настаивали, что корень проблемы — в письме, что необходимо понимать истинные звуки, лежащие в основе вводящего в заблуждение алфавитного единства.

Одним из путей могло стать изучение иврита — языка, который, по словам евреев, был наиболее близок к языку Создателя. Однако каббалисты говорили, что знать иврит недостаточно — каждый символ в ивритском алфавите подлежал обдумыванию, исследованию, пониманию в качестве одного из элементов самого плана творения. Они утверждали, что таким способом адепт может получить возможность при медитации в состоянии полугипноза узреть (хотя бы на секунду) истинное имя Бога. Эти буквы могли быть взвешены, могли иметь числовые значения, и их смысл мог быть определён математически, путём сравнения с другими словами.

Некоторые другие утверждали, что истина содержится в слове, а не в букве. Талмуд говорил, что это слово настолько могущественно, что если от него отнять одну букву, или одну букву прибавить, или поставить одну букву не на своё место, можно разрушить весь мир. И может быть, именно вследствие подобных человеческих ошибок и был затуманен смысл Библии, и в мире воцарились невежество и беспорядок?

Он купил несколько Библий (в том числе одну на иврите), французский, итальянский, немецкий и ивритский словари, Исчерпывающий алфавитный указатель Библии Стронга, Этимологию Блэки, Мираж языка Фредерика Бодмера и пустился в изучение этимологии — науки, отыскивающей истинное значение слов путём сравнения между языками и прослеживания происхождения словесных форм. Книги по этимологии читались как захватывающие истории — они могли много рассказать о путях, которыми шли народы и нации. Практически ежедневно перед ним возникало новое слово, подлежащее исследованию. Он изучал отдельные слова, произносил их, чтобы освободить смысл, спрятанный за буквами, связывал между собой скрытые смыслы разных слов и языков.

Даже ошибки тут имели значение. Сонни говорил Аркестру, что если внимательно послушать неправильное произношение английских слов, можно услышать, как манера произношения заставляет их звучать подобно словам из другого языка. Также было возможно находить фонетическое сходство, скрытое за буквами алфавита, находить слова внутри слов, противоречия в отдельных словах. Часто между написанным и сказанным словом существовало антагонистическое отношение. Только когда слово активировалось речью и произносилось (то, что растафарианцы называют «сила словесного звука»), можно было узнать его истинное значение. Это знали те баптисты-проповедники, которые начинали читать что-нибудь из Библии перед своими прихожанами, а продолжали при помощи декламаций, песен и импровизации — это должно было активировать текст и преобразовать заложенный в Библии смысл.

Это было головокружительное и бесконечное занятие — самые простые слова могли иметь какое-нибудь другое значение, и даже в произнесённом слове могли скрываться другие слова и значения. Нужно было изучать самые безвредные диалоги: Сонни мог в ответ на пожелание доброго утра спросить, имеется в виду утро (morning) или траур (mourning). Одно слово просачивалось в другое, иногда ведя в определённом направлении, а иногда зацикливая на одном месте. После многочасового изучения можно было обнаружить, что в каком-нибудь повседневном слове скрывается твоё собственное имя. Этимология была путём к словесной игре, каламбурам и шуткам, но также к истине и красоте, доступным только при помощи поэзии.