Самым неожиданным в этой истории стали мои улучшившиеся отношения с Грейдоном. Как только до него дошли слухи, что Гарри угрожает мне иском, он тут же позвонил, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.

— Ты не слишком напуган, верно? — спросил он.

— Честно говоря, получаю от этого удовольствие. — Я постарался придать голосу менее вызывающий тон.

— Еще бы, маленький ты засранец.

Он добавил, что мне не стоит слишком бояться, потому что в конце концов ссора закончится тем, что я сделаю себе имя.

— В этом городе есть только два пути создать себе репутацию, — заявил он. — Либо сотворив что-нибудь грандиозное, либо разрушив репутацию кого-нибудь другого. И поверь мне, второе гораздо проще.

Грейдон попросил показать ему копию письма от Теодора Годдарда и перезвонил через несколько дней, пораженный напыщенным тоном послания. Оно и в самом деле было написано в такой самодовольной манере, что у Грейдона невольно закралась мысль, что Гарри и его поверенный просто валяют дурака.

— Ну, например, — воскликнул он, — вот эта строчка, где парень утверждает: «Складывается впечатление, что мистер и миссис Эванс эгоистичные и равнодушные люди, которые беспокоятся лишь о собственных благосостоянии и успехе». Это, должно быть, шутка, разве нет?

Я заверил, что это сказано абсолютно серьезно.

10 марта «Спектейтор» прислал мне по факсу еще одно письмо от Теодора Годдарда, адресованное журналу. В нем Гарри согласился отказаться от иска к изданию, если его письмо будет напечатано в следующем выпуске. Он отказался от всех своих требований, в том числе возмещения расходов на услуги адвоката. Судя по всему, он наконец-то пришел в себя, во всяком случае, хотя бы в отношении журнала. А как же с иском против меня? В письме об этом не было сказано ни слова. Дамоклов меч был по-прежнему занесен над моей головой, и мне оставалось терпеливо ждать, пока через год не истечет срок давности иска за клевету. И в то же время меня не оставляла уверенность, что Гарри не даст ход делу. Как-никак больше всего он беспокоился о репутации, а, угрожая мне иском, наносил ей куда больше вреда, чем одна моя статья. (Как высказался об этом Квентин Леттс в «Ивнинг стандарт» от 4 марта 1998 года: «Подозреваю, что Гарри Эванс, чья любовь к выгодным знакомствам была привычным предметом для его поддразнивания, когда тот жил в Лондоне, подхватил болезнь Манхэттена — фатальное отсутствие чувства юмора».) Когда он осознал, что я отступать не намерен, то понял, что выгоды преследовать меня нет. И кроме того, я был совершенно и полностью разорен. Может быть, я выиграл раунд в схватке с Манхэттеном, но по-прежнему был близок к тому, чтобы проиграть весь матч.

Когда меня бросила Кэролайн, я почувствован, что пора разобраться в проблеме нескладывающихся отношений с противоположным полом. Живи я в Лондоне, мне бы и в голову не пришло обращаться для этого за профессиональной помощью, но, проведя два с половиной года в Нью-Йорке, я, как и все его жители, заразился тягой к самосовершенствованию. Выражаясь языком психотерапии, я считал, что у меня есть проблема и самое время заняться ею. Если я не смогу взять над ней контроль, то в конце концов она возьмет контроль надо мной.

Разумеется, я не отправился к психотерапевту на прием. Все, чего мне хотелось, — «обновить свою торговую марку». Впервые я познакомился с этой концепцией, прочитав статью в «Нью-Йорк таймс». Там рассказывалось, что на Манхэттене одинокие мужчины, желая улучшить свои перспективы у женщин, стали обращаться за консультацией к экспертам в области маркетинга. В целом идея состояла в том, чтобы взглянуть на себя как на залежавшийся на полке товар и найти компанию, занимающуюся исследованием рынка, чтобы она «обновила вашу торговую марку». Вы собираете фокусную группу — репрезентативную выборку «рынка», на которую вы нацелены, — и нанимаете консультанта, чтобы он помог вам разобраться в ваших ошибках.

Для меня это стало особенно актуальным, потому что у нью-йоркских женщин появился новый способ для определения своего потенциального любовника — они «пропускали его через Google». После первой встречи запрашивали ваше имя в «Google» и изучали полученный результат. Узнав об этом, я проделал всю процедуру со своим именем, и первое, что выдал мне поисковик, был вопрос: «Является ли Тоби Янг самым плохим журналистом в мире?» Щелкнув на ссылку, я прочитал следующее:

Извините за сумбурность, но, когда я вижу «написано Тоби Янгом», я не в состоянии держать себя в руках. Одно время он вел в «Стандарт» вызывающую безумное раздражение колонку, в которой рассказывал о своей жизни в Нью-Йорке во время его работы на «Вэнити фэр» (впоследствии его оттуда уволили) и которая состояла главным образом из жалоб обожающим его читателям на то, что его в очередной раз не пустили на самую модную вечеринку недели, потому что «планшеточный нацист» (ужасное сочетание) «решил, что я недостаточно известен». У меня даже возникло желание написать письмо редактору и сказать ему, что Тоби Янг и в самом деле недостаточно известен.

Не оставалось сомнений — если кто и нуждался в новой торговой марке, так это я.

Пролистав «Желтые страницы», я наткнулся на золотоносную жилу: компанию «Фокус Сьютс», которая согласилась связать меня с «консультантом по исследованию рынка» Хейзл Кахан. Она уже помогла одному мужчине 30 с чем-то лет создать себе новый имидж, и при условии, что я соберу фокусную группу, она согласилась «выступить модератором» обсуждения и преобразовать все сказанное на нем в практические рекомендации. Но была одна загвоздка — за свои услуги она запросила 750 долларов.

— А если я напишу об этом в британской газете? — взмолился я. — Могли бы вы за это не брать с меня оплату?

— Извините, — ответила она, — это не обсуждается.

В конце концов мне удалось уговорить «Мейл он санди» оплатить счет, даже несмотря на то что они передумали печатать статью. Думаю, с их точки зрения процесс показался им слишком печальным. Это не было «триумфом над трагедией», что считалось главной формулой газеты для хорошей истории. Это было просто трагедией.

Чтобы запустить процесс в действие, мне требовалось найти шесть привлекательных женщин в возрасте от 21 до 35 лет, которые бы согласились на протяжении двух часов говорить только обо мне — задача не из простых, должен признать. Я решил, что лучше попросить об этом кого-нибудь из знакомых, а не дамочек с улицы. Отчасти я сделал это, потому что рассчитывал услышать от них что-нибудь полезное, но главным образом из-за того, что надеялся на их более снисходительное ко мне отношение. По этой же причине решил сказать, что собираюсь наблюдать за ними из-за двухстороннего зеркала.

Лишь теперь я понимаю, о чем мне следовало тогда догадаться, — друзьям не нужны оправдания, чтобы быть с вами грубыми.

«Фокус Сьютс» располагался на самом верхнем этаже небоскреба на Лексингтон-авеню, и в назначенный день, между прочим, День святого Валентина, Хейзл начала расспрашивать каждую из шести женщин, как те со мной познакомились. Сам я разместился по другую сторону двухстороннего зеркала с блокнотом в руках. Первой ответила Клейр, 23-летняя подруга Кэролайн. Она была одной из двух англичанок, которые там присутствовали, поэтому я считал, что могу рассчитывать на ее симпатию.

— Я познакомилась с ним год назад в Лондоне, он был пьян, — сказала она. — Настоящий кретин.

Аааай!

Следующей отвечала Джейн, 27-летняя американская актриса, которая встречалась с моим другом. Она мне нравилась как женщина, и поэтому мне было особенно интересно ее мнение.

— Я помню, как, придя однажды утром домой к бой-френду, я обнаружила там этого лысого парня спящим на кушетке с пустой бутылкой из-под виски в ногах, — ответила она. — Не могу сказать, что я была обрадована его присутствием.

Ооой!

Третьей была Люси, 33-летняя бизнес-леди из Англии.

— Кажется, я познакомилась с ним два года назад, и он не произвел на меня особого впечатления, — вздохнула она. — Ни плохого, ни хорошего.