— Где именно?

— Вы ведь живете в Уэст-Виллидж? Как насчет Перри-стрит?

— Э-э, — ответил я, — могут быть проблемы.

Дело в том, что я снимал квартиру на Перри-стрит, и когда в нее переехал, то узнал, что в здании напротив проводит встречи местное отделение Общества анонимных алкоголиков. После ночного запоя меня и так переполняло отвращение к себе, а вид раскаявшихся трезвенников, каждое утро собирающихся на собрания, был словно соль на рану. Но что раздражало больше всего, так это их привычка усаживаться на скамейку под окном моей спальни и, мешая мне пребывать в царстве Морфея, обсуждать достигнутый ими «прогресс».

Я пытался передвинуть ее несколько раз, но через пару дней она возвращалась на свое законное место. И все же мне удалось найти идеальное решение проблемы: я купил кондиционер и установил его прямо над скамейкой, чтобы капающая из него вода попадала на тех, кто будет на ней сидеть. Вскоре скамейка перекочевала на новое место, а я смог спокойно отсыпаться после бурной ночки.

Я был так рад своей победе, что поведал о ней в своей колонке в «Ивнинг стандарт» — серьезная ошибка. Несколько дней спустя, когда я выглянул из окна спальни, из здания напротив вышел байкер из группы «Ангел из Ада».

— Эй, Тоби, — прокричал он, обвиняюще ткнув пальцем в мою сторону. — Мы пришпилили здесь твою статейку!

Думаю, Молли Джонг-Фаст придется искать другой объект для удовлетворения своего комплекса Флоренс Найтингейл.[151]

Чем больше я скатывался к алкоголизму, тем чаще пытался найти утешение в теории, что у всех выпивох есть свой ангел-хранитель. Независимо оттого, как сильно я напивался, мне всегда удавалось найти дорогу домой, даже если потом я не помнил, как именно. Это всегда казалось настоящим чудом.

Однако ночью 24 июля мой ангел-хранитель меня покинул. Произошло это в баре на Лафайет-стрит под названием «Правда», где по безбожно завышенным ценам подавали икру и водку. Моим собутыльником был Бруно Мэддокс, 27-летний британский редактор «Спай», и, будучи уже довольно пьяным, я предложил оплатить весь счет. Лучше бы я этого не делал. Сумма оказалась гораздо больше, чем мои наличные, а Бруно к тому времени ушел. К счастью, тем утром я получил по почте новую кредитную карточку и решил расплатиться при помощи нее.

— Простите, сэр, — сказал менеджер через несколько минут, — но эта кредитка недействительна. Нет ли у вас другой?

Другой у меня не было. Однако я вспомнил, что в письме, прилагаемом к кредитке, было сказано, что для ее «активации» необходимо воспользоваться банкоматом. И если менеджер будет так любезен и вернет ее мне, я бы выскочил к ближайшему автомату и решил возникшую проблему.

— Простите, сэр, — ответил тот, прижав карточку к груди. — Я должен оставить ее как залог, пока вы не расплатитесь по счету.

— Но я не смогу этого сделать, если вы мне ее не вернете!

— Со всем моим к вам уважением, сэр, но это уже не моя проблема.

Мне бы следовало оставить кредитку у него и вернуться на следующий день с наличными. В бумажнике, который я оставил дома, были и другие кредитные карточки. Но поскольку всю ночь я пил «Столичную», то был не в состоянии прислушиваться к голосу разума.

Шатаясь, я подошел к менеджеру, выхватил у него кредитку и рванул к выходу. Однако забыл, что он находится в конце длинного лестничного пролета, который необходимо преодолеть, прежде чем добраться до заветной двери. Я вскарабкался до половины, когда менеджер схватил меня за брюки, и я с грохотом опрокинулся вниз. Вскочив на ноги, я без помех добрался до выхода, но там меня перехватил вышибала, стоящий на улице. Удар! Он сбил меня с ног правым хуком. Через мгновение к нему присоединился менеджер, и вдвоем они принялись разделывать меня под орех.

Вскоре подъехала полицейская машина, и из нее выскочили двое стражей порядка, которые быстренько затолкали меня на заднее сиденье. Прежде чем мне удалось поведать им свою версию, выглядевшую, честно говоря, довольно неубедительной, за меня это сделали двое моих обидчиков. Естественно, когда полицейские сели в машину, я все-таки попытался рассказать им свою историю.

— Офицер, разрешите мне все объяснить…

— Заткнись, придурок, — прервал меня самый старший из них, развернувшись и тыча своим пальцем в мою грудь. — Ты арестован, ясно?

На короткое мгновение я с ужасом представил, как провожу ночь в «Склепе», самой известной подземной тюрьме Нью-Йорка. Пожалуйста, только не это. Все, что угодно, только не это!

Слава Богу, они просто отвезли меня домой. Дождались, пока я вернусь с бумажником, и снова вернулись к «Правде», чтобы я мог оплатить счет. За все пять лет, что я провел в Манхэттене, это было моим единственным столкновением с нью-йоркскими копами, и вели они себя с похвальным самообладанием. Грейдон же…

— Что, черт возьми, это значит? — спросил он двумя днями позже, сунув мне под нос экземпляр «Нью-Йорк пост». Мои пьяные подвиги появились в его утреннем номере в разделе «Пейдж Сикс».

— Ввязался в пьяную драку, — объяснил я.

— Пьяную драку? — хмыкнул Грейдон, разглядывая мое разбитое лицо. — Ты слишком хлипкий, чтобы ввязаться в пьяную драку.

— Ты бы видел другого парня, — возразил я с гордостью. — На нем ни царапинки.

Он не засмеялся.

— Послушай, Тоби, мне придется убрать твое имя из выходных данных. Такие вещи плохо отражаются на имидже журнала.

Я сглотнул. Мои дни в качестве пишущего редактора «Вэнити фэр» закончились.

— Проклятие, что случилось? — спросил Грейдон. — Я предоставил тебе шанс, который выпадает раз в жизни, а ты лишь поимел собаку. (Позже я узнал, что «поиметь собаку» на языке Грейдона означало, что я ничего не делал.)

— Не понимаю, — признался я, — почему ты вообще меня нанял?

— Я и сам не знаю, — ответил он.

Это оказалось последней каплей. В период расцвета «Вэнити фэр», в шумные 1920-е, пьяные скандалы и драки были неотъемлемой частью имиджа его журналистов. Люди, чьи имена стояли в выходных данных, были печально знамениты своей любовью к спиртному. Например, Фрэнк Крауниншельд, легендарный редактор «Вэнити фэр» того времени, нанял Роберта Бенчли и Роберта Шервуда, потому что из-за пьянства их отказывался нанимать кто-либо еще. Теперь же это превратилось в ужасное преступление. Точно так же в 1925 году «Нью-Йорк таймс» поступил с Германом Манкевичем. Он вернулся в газету после просмотра «Школы злословия», чтобы написать на нее рецензию, но был настолько пьян, что заснул за пишущей машинкой на середине работы. В результате на следующий день «Таймс» вышел без традиционной рецензии на премьерный показ. Тем не менее Манкевичу удалось уговорить помощника главного редактора не увольнять его, подарив тому бутылку шотландского виски.

Слава Богу, у меня была моя колонка в «Ивнинг стандарт»! До тех пор, пока я держусь за нее, со мной все будет в порядке. К тому времени я проработал в газете уже два года и действительно показал себя с лучшей стороны. И хотя лишь однажды получил похвальную телеграмму от редактора газеты Макса Хастингса, но у меня не было причин считать, что он чем-то недоволен. Ради всего святого, они ведь даже запихнули меня на постер для лондонского метрополитена. Уверен, здесь я в полной безопасности.

— У меня для вас плохие новости, — сказала редактор отдела газеты, позвонившая мне из Лондона несколькими неделями позже. — Нам урезали расходы на полосу. Это решение связано исключительно с проблемами бюджета. Мы просто не в состоянии продолжать вам платить. Мне очень жаль.

Клик. Короткие гудки.

Однажды в конце сентября я проснулся в полдень после основательного запоя накануне ночью и обнаружил, что Алекс де Силва оставил мне сообщение на голосовой почте: «Приятель, немедленно позвони мне. У меня отличные новости». С неохотой я набрал его номер. Он никогда не звонил, если не хотел чем-нибудь похвастаться, — Алекс принадлежал к той категории людей, которые обожают говорить, но не любят слушать.