— Ура! — крикнул Зверев. Все подхватили:

— Ура! — кто прыгал, кто смеялся и аплодировал, некоторые начали пританцовывать.

— Смирно! — гаркнул Марк через минуту. Воспитанники мгновенно угомонились. — Сегодня до обеда все по-прежнему расписанию. В обед отметим рождение малыша. В воскресение Эрик пойдет на ярмарку и сообщит о пополнении. После этого устроим проводы. Пока готовим подарки. Ясно?

— Так точно, — голоса детей слились в один.

— Разойтись!

Дети одобрительно загудели и помчались к Эрику. Через минуту лейтенанта подбрасывали к потолку. Марк стоял в стороне. Глядя на их радость, в его душе тоже что-то теплилось. Но он уже давно разучился так искренно выражать чувства. Может, это и плохо. "Куда же делась Клео?"

Словно услышав его, девушка появилась в дверях — счастливая, сияющая. Мельком глянула на майора и отвернулась. То же маленькое черное платье. При виде тоненькой спины, Марк тут же забыл о твердом намерении не обращать на нее внимания. Он с трудом проглотил ком в горле. "Почему ушла утром? Смущалась? Или я виноват? Надо бы поговорить с ней, но не сейчас. Позже. Без свидетелей".

— Витька! — с гневным криком Ира вбегает в детскую, но он предусмотрительно прячется под кровать. Здесь она его не достанет — руки коротки. Однако сестра, встав на колени, все-таки предпринимает бесполезные попытки: тянется, краснеет от натуги. Каштановые, как у отца волосы, скользят по полу. Витька на всякий случай вжимается в стену, показывая язык:

— Не достанешь!

— Достану! — зло кряхтит Ирка. — Не сейчас, так потом. Вечно не просидишь тут.

Он слышит, как открывается дверь.

— И что у вас тут происходит? — в голосе отца веселое любопытство.

Ирина тут же вскакивает, теперь видны только тонкие лодыжки. Так и хочется дернуть, чтобы она упала…

— Папа! — Ира задыхается от возмущения. — Ну сколько можно? Он опять испоганил мои краски!

— Ну-ну, не стоит так шуметь, теперь в поле зрения появились клетчатые тапочки отца. — Я куплю тебе новые.

— Но у нас нет на это еды, — всхлипывает сестра.

— Почему же? — теперь тапочки и босые ступни стоят близко-близко, наверно, отец ее обнимает. — Мы отложили еду на новые брюки Виктору, теперь придется ему ходить в старых.

— Нет! — вскрикивает он обиженно и как хищник вылетает из-под кровати. — Это несправедливо! — кричит он, на всякий случай не подходя близко к сестре. — За эту еду можно шесть пачек красок купить, — горестно восклицает он.

— Вот и купим шесть, — отец прячет улыбку. — Вдруг ты еще раз вздумаешь испортить сестре жизнь?

— Папа! — от обиды он готов расплакаться.

— А что мне еще остается делать, чтобы научить тебя не трогать чужие вещи? Оставить без еды?

Витька понуро опускает голову:

— Не надо… я же просто порисовать хотел!

— Порисовать он хотел! — возмущается Ира. — Всыпать ему надо, чтобы запомнил!

Отец ласково удерживает ее от расправы…

Вечером Виктор слышит, как мама увещевает отца на кухне:

— Ну, это уж слишком. Подумаешь, краски! Потерпит без них.

— Дело принципа, — голос отца становится жестче. — Его надо научить, что чужая собственность неприкосновенна!

Витька автоматически вытер со щеки неизвестно откуда набежавшие слезы. Тогда казалось, что это самый несчастный день в его жизни. Теперь он бы отдал все, чтобы вернуться туда. Теперь он бы на колени перед сестрой встал, чтобы она простила, и никаких брюк покупать не надо. Пусть бы папа выпорол, пусть мама лишила бы сладкой воды перед сном, а сестра натрепала бы уши. Он бы все, что угодно вытерпел, только чтобы все осталось как прежде. Чтобы, просыпаясь, он мог видеть потолок в своей комнате, а не дебильное лицо майора…

Йорген очнулся от острой боли в плече. Часы показывали 11:05. Оставалось минут сорок, чтобы собраться на свалку. Это хорошо — спешить не хватило бы сил. Таблетки и недопитая бутылка воды стояли перед глазами на табуретке — Ева позаботилась. Он точно помнил, что клал на пол. Аккуратно сел, стараясь не потревожить руку. Удалось плохо. Торопливо раскусил две ампулы анальгетика, следом проглотил таблетки, восстанавливающие при кровопотере. Кое-как оделся — на лбу даже пот выступил. На всякий случай принял еще две капсулы, жаропонижающего. Подумал, что уже часов двенадцать питается только таблетками, но аппетита не появилось. В душе накопилось столько усталости, что даже перестал бояться, что его раскроют. Беспокоила только одна мысль: как защитить Еву и девочек. Что придумать, чтобы они точно остались вне подозрений. Голова гудела от этих мыслей. Он привычно задвинул их поглубже: по опыту знал, что решение придет само, надо только успокоиться.

Повесив на плечо Укус, направился к лифту. Судя по бегающим на табло цифрам, там он встретится сразу со всей командой.

Когда двери распахнулись, он как можно радостнее поприветствовал всех, стараясь вести себя как обычно. Но по глазам Клюева, понял, что тот в его искренность не поверил. Хорошо, если только он один не поверил. Напарник перебрался к нему, шутить на этот раз не стал.

— Йорген, может, расскажешь, что случилось, — спросил он негромко, чтобы не привлекать внимания.

— Ева беременна, — брякнул Бёрьессон первое, что пришло в голову.

— И что? — удивился Гриша.

— Ничего. Надо радоваться — а я не могу. Только вроде все успокоилось, закончились пеленки, распашонки, памперсы и бессонные ночи — и тут опять.

— Ты что с ума сошел? — изумлялся Клюев.

— Гриш, я не знаю, что со мной, может, у меня какой-то важный орган в мозгу атрофирован, но я никогда не радовался при известии о беременности Евы. Я люблю своих девочек, но… Мне достаточно двоих. Понимаешь?

— Не понимаю, — развел руками Гриша. — Бёрьессон, перестань чудить и не огорчай свою прекрасную жену. У тебя вид, будто кто-то из родных смертельно болен, а у тебя всего лишь…

— Я знал, что ты меня не поймешь, — Йорген отвернулся.

В фильтр-коридоре он не торопился надевать шлем — это вызвало бы подозрения. В левую дверь заходили мусорщики, неся в руках и на плечах огромные мешки.

Ева, увидев мужа, поставила их на пол, засмеялась, послала воздушный поцелуй. "Хорошо играешь, Ева", — подумал он, отвечая тем же. Затем, закрылся от нее и всего мира прозрачным стеклом. Сейчас было бы неплохо, если бы его сожрали хищники, но шестое чувство говорило, что этого не произойдет. Именно сейчас, когда так хотелось умереть, придется жить.

Сразу после построения Тимо позвал Арташеса.

— Идем со мной, — приказал он коротко.

Саргсян покорно пошел следом. Когда заметили Зверева, сделали вид, что собираются идти наверх, но как только на лестнице никого не осталось, свернули в подвал. Спустились почти бегом.

Там их уже ждали те же помощники Оливера: Каролис и Аргир. На полу, корежился от боли Малек — бывший бандит из Лондона, а теперь рядовой первого класса.

— Я гляжу, вы времени зря не теряли, — улыбнулся Тимо. Наклонился над Мальком. — Ну что? Как себя чувствуешь?

— Я не виноват! — плакал он.

— Ах ты не виноват? — понимающе кивнул Оливер. — Мы из-за тебя чуть не попались, а ты не виноват?

— Никого на первом этаже не было, я видел. Я же не знал, что Зверев тоже не спит. Не его дежурство же!

— Если тебя поставили на стреме, — поучал его Тимо, — ты должен смотреть в четыре глаза. В четыре — понял? И во все уши слушать. Понял?

— Да, — мелко закивал головой Малек. — Я буду стараться. Я больше не буду!

— Молодец, — улыбнулся Тимо. — Только чтобы ты запомнил, — он повернулся к Арташесу. — Ударь его! — тот не шевельнулся. — Ты что не слышишь? Ударь!

— Я не могу… — неуверенно произнес мальчишка. — Он же лежит.

— Ну да, — ухмыльнулся Оливер. — Бить лежачего некрасиво. Зато безопасно! Это твое первое задание в банде, — он в миг посуровел. — Не выполнишь его — пеняй на себя. Ребята, — сделал он знак шестеркам. Те встали с обеих сторон от Саргсяна. — Ударь! — вновь приказал Тимо.