— Как такое удалось провернуть?

Матушка Блэссинг сняла панель, обнажив нутро системы безопасности.

— Представьте, что право на личную жизнь умерло, и ему поставили надгробие. Что бы на нем было написано? «Не волнуйтесь, так всем будет лучше».

По шоссе А2 и дальше через французскую границу они въехали в Бельгию. Пока матушка Блэссинг следила за дорогой, Холлис подсоединил к компьютеру сотовый и вышел в интернет проверить почту. Джаггер писал, что двое Свободных бегунов из Берлина будут ждать в доме на Августштрассе.

— Мы знаем, как их зовут? — спросила ирландка.

— Тристан и Крете.

— Крете, — усмехнулась матушка Блэссинг, — по-немецки значит «жаба».

— Кличка как кличка. То есть… Вас, например, зовут матушкой Блэссинг. К чему бы это?

— Я не сама себя так назвала. Выросла в семье из шести человек; Арлекином был мой дядя — семья выбрала меня, чтобы продолжать традицию. В итоге мои сестры и братья остались простыми людьми, у которых есть работа и семья, а я стала учиться убивать.

— И затаили обиду?

— Мистер Уилсон, вы на психолога не учились? Или все американцы такие? На вашем месте я бы не стала зацикливаться на детстве. Мы живем настоящим потихоньку, худо-бедно, но идем к будущему.

На въезде в Германию за руль сел Холлис. Поразительно, но на автобане не было скоростных ограничений. «Мерседес» мчался со скоростью сто шестьдесят километров в час, а мимо проносились другие машины. Через несколько часов появились указатели: сначала «Дортмунд», потом «Билефельд», «Магдебург» и, наконец, «Берлин».

Холлис повернул к выходу номер семь — на Кайзердамм, и уже через несколько минут они ехали вниз по Шарлоттенштрассе. Близилась полночь. Небоскребы из стекла и металла сверкали огнями, но на улицах было почти безлюдно.

Остановив машину на боковой улочке, Холлис и матушка Блэссинг вышли и достали из багажника оружие. Пистолеты они спрятали под одеждой; меч ирландка вложила в металлический футляр и повесила на плечо. Разрядив пистолет-пулемет, Холлис убрал его в сумку. Он думал, придется ли умереть сегодня? Внутри чувствовалась пустота, отрешенность. Возможно, это матушка Блэссинг и увидела в бойце; он был теперь достаточно холоден, чтобы стать Арлекином. Представился шанс защитить будущее, но Арлекинов постоянно преследуют, у них — ни друзей, ни любимых. Неудивительно, что у Майи в глазах столько тоски и боли.

Дом на Августштрассе оказался ветхим пятиэтажным зданием. На первом этаже, где раньше был танцевальный зал для рабочего класса, ныне располагались ресторан и ночной клуб. У входа выстроилась очередь молодых людей; они курили, наблюдая, как одна парочка страстно целуется. Открываясь, двери выпускали наружу волны шума и грубой электронной музыки.

— Нам в комнату 4В, — сказала матушка Блэссинг.

— Еще целый час, — ответил Холлис.

— Всегда полезнее прийти заранее. Никогда не являйся на встречу с незнакомцем в назначенное время.

Холлис проследовал за матушкой Блэссинг внутрь, а там — к лестнице. Похоже, здесь переносили электропроводку, потому что стенные панели были вскрыты, и ступени покрывала гипсовая пыль. По мере того как Арлекин с бойцом поднимались, музыка из ночного клуба постепенно стихала.

На четвертом этаже матушка Блэссинг приложила палец к губам и достала пистолет. Взявшись за ручку, Холлис обнаружил, что дверь не заперта. Оглянулся на ирландку и открыл дверь — Арлекин ворвалась в пустую комнату.

Внутри было полно разбитой мебели: диван без ножек, старые матрацы, столы и стулья из разных комплектов. Стены украшали фотографии, на которых Свободные бегуны выделывали сальто и пируэты, перепрыгивали с крыши на крышу; казалось, гравитация над ними не властна.

— Что дальше? — спросил Холлис.

— Ждем, — ответила матушка Блэссинг, пряча пистолет в наплечную кобуру и садясь на кухонный стул.

Ровно в час ночи Холлис услышал, как кто-то спускается по фасаду здания. В окне показались две ноги. Спустившись на орнаментированный карниз, ползун открыл окно и влез в комнату. На вид ему было лет семнадцать; наряд из потертых джинсов и балахона дополняли черные дреды и татуировки в виде геометрических фигур на тыльных сторонах ладоней.

Следом в окне показалась еще пара ног. Второму бегуну было лет одиннадцать-двенадцать. Из-за гривы спутанных каштановых волос он напоминал эдакого Тарзана с mp3-плеером на поясе и наушниками на голове.

Младший бегун впрыгнул в комнату, и старший поклонился; было в его движениях нечто театральное — от актера, который ощущает постоянное внимание публики.

— Guten Abend[20] и добро пожаловать в Берлин. — Зря расходуете свой талант, — произнесла матушка Блэссинг. — Есть же лестница.

— Нам показалось, так будет лучше преподнести свои — как это по-английски? — «рекомендации». Мы из команды района Шпандау. Я — Тристан, это — мой брат Крете.

Волосатый паренек покачивал головой в такт музыке. Заметив, что все смотрят на него, он смутился и отбежал к окну — того и гляди выпрыгнет.

— Он знает английский? — спросил Холлис.

— Только пару фраз. Крете! — крикнул Тристан. — Что-нибудь по-английски, bitte![21]

— Многомерная визуализация, — прошептал Крете.

— Sehr gut![22] — Тристан гордо улыбнулся. — Кто сказал, что в интернете ничему не научишься?!

— О программе «Тень» вы тоже в Сети узнали?

— Нет, от сообщества Свободных бегунов. Наша подруга Ингрид работает в компании «Персонал кастомер». Надо думать, хорошо работает, потому что некто Ларс Райххардт пригласил ее к себе в отдел. Они выполняют каждый небольшое задание и молчат, друг с другом не делятся. Когда Ингрид повысили, она получила доступ к другой секции — там и узнала о «Тени». А потом пришел е-мейл от британских бегунов.

— Мне и Холлису надо проникнуть в компьютерный центр, — сказала матушка Блэссинг. — Поможете?

— Ну конечно! — Тристан протянул руки, словно предлагая дар. — Положитесь на нас во всем — от и до.

— Надеюсь, по стенам лазать не придется? — спросила ирландка. — А то мы не захватили веревки.

— Веревки не понадобятся. Мы пойдем… под землей. В конце Второй мировой Берлин постоянно бомбили, и Гитлер прятался в бункере. Большая часть тоннелей сохранилась. Наш Крете облазил их вдоль и поперек еще в девять лет.

— А в школе вы, ребята, бываете? — спросил Холлис.

— Заглядываем иногда. Там ведь девчонки, и в футбол играют.

Они вчетвером покинули здание и по мосту пересекли реку. Крете все время забегал вперед брата; с рюкзачком, в котором лежали диггерские приспособления, он смотрелся, будто лохматый бойскаут.

По широкому проспекту вдоль парка Тиргартен они вышли к мемориалу убитым евреям. Памятник жертвам Холокоста представлял собой большую наклонную решетку, на которой крепились бетонные плиты разной величины — будто тысячи серых гробов. По словам Тристана, они были защищены от граффити слоем химического вещества, предоставленного филиалом фирмы, производившей «Циклон Б», которым травили в газовых камерах.

— Во имя войны они производили ядовитый газ, а во имя мира борются с бунтовщиками. — Тристан пожал плечами. — И все это — часть Большого Механизма.

Прямо через дорогу выстроился ряд сувенирных лавок и кафе. Пробежав мимо «Данкин-Донатс», Крете исчез за углом. Когда все догнали его, он уже отпирал замок на крышке канализационного люка.

— Откуда у тебя ключ? — спросила матушка Блэссинг.

— Год назад мы срезали с люка замок и повесили свой.

Крете достал из рюкзака три фонарика, а себе взял мощную налобную лампу.

Под крышкой оказалась металлическая лестница. Холлис спускался, одной рукой держась за ступеньки, второй прижимал к груди сумку. Внизу был тоннель для техперсонала, вдоль которого по стенам тянулось множество кабелей. Крете отпер стальную дверь.