— Она была в доме одна?

— О, там есть подвал, а в подвале спрятался еще кое-кто. — Бун выдержал паузу, забавляясь нетерпением Майкла. — Мы нашли вашего отца. То есть… тело вашего отца.

Выхватив у одного из наемников фонарик, Майкл поспешил за Буном в кладовую. Все было в крови; на полу, укрытые полиэтиленовой пленкой, лежали мертвые гибриды; рядом — Виктория Фрейзер, из-под пленки выглядывали только стертые подошвы ботинок.

По лестнице Майкл с Буном спустились в подвал, прошли в боковую комнату, где на каменной плите лежал отец. Увидев наполовину прикрытое простыней тело, Майкл вдруг вспомнил детство. В памяти всплыли картинки: отец за работой в саду, отец ведет побитый семейный пикап, отец точит нож перед Рождеством, чтобы разделать индейку; припомнился один из зимних дней, когда Мэтью колол дрова: снег в его длинных каштановых волосах, лезвие занесенного топора… Детство ушло безвозвратно, однако воспоминания сохранились. Сохранилась и их власть над Майклом.

Майкла это бесило.

— Он жив, — сказал Бун. — Я прослушал грудную клетку стетоскопом: сердце бьется. Так выглядите вы, Странники, когда переходите в другой мир.

Нагловатая ухмылочка и вкрадчивый тон Буна действовали Майклу на нервы.

— Ладно, — сказал он, — отца мы нашли. Забираем его.

— Чего ради?

— Мне не нужна причина. А вам бы я посоветовал: если дорожите работой, извольте проявлять уважение к представителю исполнительного комитета. Теперь идите наверх. Оставьте меня.

Поджав губы, Бун кивнул и вышел. Наверху наемники двигали ящики.

Подсвечивая себе фонариком, Майкл принялся рассматривать лицо отца. Когда он рос в Южной Дакоте, то только и слышал, Габриель-де пошел в Мэтью. Сейчас старший Корриган был сед, лицо избороздили глубокие морщины, однако сходство сразу бросалось в глаза. Не пустышка ли сведения, собранные компьютером Табулы? Побывал ли здесь Габриель? Видел ли тело?

— Ты слышишь меня? — обратился Майкл к отцу. — Ты… меня… слышишь?

Нет ответа.

Майкл коснулся шеи отца, надавил, нащупал пульс. Может, отбросить фонарик, освободить левую руку, и… обеими руками взять Мэтью за горло, сдавить? Да, сдавить. Никто не помешает — никто в этом мире не встанет на пути у Майкла. Никто не осудит. А миссис Брюстер только получит лишнее подтверждение его верности.

Отложив фонарик на выступ в стене, Майкл наклонился к телу отца. Выдохнул, а вдохнуть забыл — никогда еще настоящий момент так его не захватывал. «Ну давай, — прошептал внутренний голос. — Пятнадцать лет назад он ушел от тебя. Пусть теперь уйдет навсегда».

Майкл приподнял отцовское веко — на него смотрел безжизненный зрачок голубого глаза, будто Мэтью в самом деле умер. Так не пойдет, ведь сын мечтал встретить отца в одном из миров — не важно в каком — и выбить признание, что он бросил семью, предал их. Убив Мэтью сейчас, уничтожив пустую оболочку, удовлетворения не получить.

Майкл вдруг вспомнил, как однажды, еще в Южной Дакоте, подрался на школьном дворе. Ударил противника, повалил наземь, и тот, скорчившись, закрыл лицо руками. Только этого было мало. Майкл хотел другого — он жаждал полной победы: чтобы враг сдался, чтобы боялся.

Взяв фонарик, Майкл вернулся в забрызганную кровью кухню, где ждали Бун и двое наемников.

— Грузите тело в вертолет, — велел Майкл. — Забираем его.

Дождавшись, пока Габриель спустится обратно на крышу, волки схватили его, заломив руки за спину, скрутили запястья проволокой, а глаза завязали драной тряпкой. Как только Странник стал совсем беззащитен, один из волков ударил его в горло. Габриель упал на крытую рубероидом крышу и попытался собраться в «поплавок». Но его начали пинать в грудь и живот, а он, слепой, только отчаянно хватал ртом воздух.

В основание спины ударили дубинкой, и каждая частичка тела отозвалась болью. Потом кто-то сказал: «В школу его». Странника рывком поставили на ноги, повели назад в дом, затем вниз по мраморной лестнице и — на улицу. Габриель шел, спотыкаясь об осколки мостовой и раскрошенную кладку. По пути пытался запомнить дорогу: поворот налево, направо, остановились… Боль мешала думать.

Наконец его привели к другой лестнице, поднялись. Втолкнули в комнату с гладким плиточным полом, надели на шею цепь. Габриель оказался прикован к полу.

Все болело. Руки и лицо покрывала запекшаяся кровь. В голове крутились образы разрушенного моста, черной реки и газового пламени меж руин. Наконец Габриель провалился в тяжелый сон. Он проснулся, услышав, как открылась дверь. Повязку сдернули с глаз — перед Странником стояли двое: блондин с косичками и чернокожий в халате.

— Ты отсюда не выйдешь, — пообещал блондин. — И жизни тебе не будет, пока мы не дадим.

Волки стали снимать с него кандалы.

Габриель тем временем огляделся и увидел учительский стол под старинной классной доской. На стене висели картонные карточки с буквами алфавита (некоторые из них болтались вверх ногами на одной-единственной булавке).

— Пойдешь с нами, — сказал темнокожий. — Тебя хочет видеть комиссар.

Взяв Габриеля под руки, двое волков вывели его в коридор. Здание было трехэтажное, с кирпичными стенами и окнами, закрытыми ставнями. На каком-то этапе войны волки превратили школу в крепость, где жили, прятали припасы и пытали пленников. Но кто такой этот комиссар? Наверное, он крупнее, сильнее и злее тех людей, что расхаживают по коридору с дубинками и ножами на поясе.

Свернув за угол, они миновали несколько дверей, потом вошли в бывший актовый зал, где сохранились сцена и сиденья амфитеатром. Через сцену проходила изогнутая на конце металлическая труба-факел. У дальней стены на двух скамьях, будто просители, пришедшие к королю, сидели волки.

В центре сцены стоял стол, заваленный конвертами из желтой бумаги и черными гроссбухами. За столом сидел мужчина в синем деловом костюме, белой сорочке и красном галстуке-бабочке. Он был худ, лыс, а лицо его излучало самодовольство. Уже издалека Габриель увидел, почувствовал, что этот человек знает назубок все законы и правила, которые готов любым путем укрепить; ни о каких переговорах или уступках речи быть не могло — для него все виновны и должны быть наказаны.

Дойдя до середины прохода между рядами сидений, волки с Габриелем остановились. Комиссар разговаривал с крупным мужчиной, принесшим запачканную кровью сумку из джута. Один из помощников комиссара, покопавшись в сумке, пересчитал предметы и шепотом сообщил о результатах начальнику.

— Очень хорошо, — важно ответил тот сильным голосом. — Паек ты заработал.

Комиссар сделал запись в гроссбухе. Тем временем волки нагло, игнорируя остальных посетителей, подвели Габриеля к сцене, заставили подняться на нее и там усадили на деревянный стул. Комиссар, закрыв книгу, изволил взглянуть, что за новая беда свалилась на его голову.

— Та-ак, это тот самый пришелец? Мне сообщили, что тебя зовут Габриелем. Это верно?

Габриель молчал. Блондин ткнул его в спину дубинкой.

— Да, верно. А вы кто?

— Мои предшественники любили пышные и бессмысленные титулы вроде верховного главнокомандующего или главы города. Один даже назначил себя пожизненным президентом. Но жизнь его, как ни странно, длилась после этого пять дней. Поразмыслив, я выбрал титул поскромнее — комиссар патрулей этого сектора данного города.

Габриель кивнул, но ничего не ответил. За спиной шипел газовый факел.

— Гости извне появлялись и раньше, однако ты — первый, с кем я познакомился. Ну, рассказывай, кто ты и как проник сюда?

— Как и все здесь, — просто ответил Габриель. — Проснулся, открыл глаза и… я возле реки на берегу.

— Не верю. — Комиссар патрулей встал из-за стола — за поясом у него Габриель увидел револьвер. Стоило начальнику щелкнуть пальцами, как помощник принес второй стул, поставив его рядом с Габриелем. Сев ближе к Страннику, комиссар наклонился и прошептал: — Говорят, что в конце концов останется группа избранных, которых спасет божественная сила. В моих интересах эти слухи поддерживать. Но я верю, что мы будем убивать друг друга снова и снова, снова и снова — до конца дней. А это значит, что я здесь — навсегда. Или пока не найду способ отсюда выбраться.