«От поля с мягкою травою…» От поля с мягкою травою Я нежность получил в удел, И долго в этот мир глядел Упавшей с неба синевою. В лучах и звездном изумруде Мир так велик, а я так мал! И долго я не понимал, С чего же усмехались люди?!. Запевши робко и несмело, Я каждый лишний год и день Следил со страхом, как тучнела К ногам положенная тень… Как полнилась по капле ядом Душа, раскрытая до дна, Когда, как тихая лампада, Пред миром теплилась она… Я видел, как в глухой измене Редеет и косится бровь, И сам бросался на колени Не раз за ложь, как за любовь! И сам я лживо понемногу Стал чувствовать и понимать… И вот с годами и тревогой Мне даже почужела мать! Теперь оброс я крепкой шкурой, Я, слава богу, огрубел, И часто в сутолоке дел Судьба мне в спину смотрит дурой… А мир все тот же, и на взгорбьи Все так же льется синева… И в душу просятся слова В венце и нежности, и скорби. <1929,1935?> «Когда ручьи обронят с горки вздохи…» Когда ручьи обронят с горки вздохи И побегут, как бирючи, Замечутся в любовной суматохе На ветлах лосные грачи… Кружком засядут воробьи на липу, Чирикая друг другу без ума, И на реке крякун зайдется в хлипе, И верша помрачит сома… И мрачный коршун, незнакомый с пеньем, Заклёкает, усевшись на стожар,— Тогда ударит по людским коленям И по хвостам звериным жар! И крови человечьего отродья, Звериная и птичья кровь, И рыбья кровь сольются в половодье, Дабы отпраздновать любовь! И мир как будто голову поднимет, Столь лучезарен и высок, И каждых уст с такой любовью примет Самоничтожный голосок!.. Облезут у зверей хребты и холки, И глаз расширенных в зрачки Полезут им бесчисленные щелки И обомлелые торчки… Один глухарь, как выродок, пред тайной Глухарки скучной и рябой, Поет перед подругою случайной, Ее не видя пред собой!.. Поет не слыша, ничего не видя, И, не дослушав до конца, Слетит она и в страхе и в обиде. Учуяв запашок свинца… Пред ним стократ прекрасней и чудесней Возник преображенный лик, И он поет, пока за этой песней Его не свалит дробовик!.. Звук поцелуя в песне этой птицы И губ ответных полубред. И с песней той, и с птицей лишь сравнится Любовью раненый поэт. <1929> «Я не люблю бесчинства и попойки…»
Я не люблю бесчинства и попойки, Но вот когда нависнет чад В разбухшем сердце, — словно с новой стройки, Вдруг торопливо застучат… …Совсем смешается и пропадет в дурмане Сосед и папиросный дым И образ юности моей предстанет — Рассвет со взором голубым!.. Когда-то грезилось под этим взглядом, Совсем мечталось об ином,— И лучше бы стакан наполнить ядом Иль яд переболтать с вином… Но до крови лишь закусивши губы, Сам для себя лихой палач, Я с руганью, забористой и грубой, Солью неразличимый плач. <1929> «Мы в горькой напасти…» Мы в горькой напасти Друг друга калечим И мучим… Звериные пасти В лесу человечьем, Дремучем… А мимо берлоги, Что сердцем на горе Назвали, Олень златорогий Проносится в зори И дали… <1928> «Пока из слов не пышет пламя…» Пока из слов не пышет пламя И кровь не рвется на дыбы, Я меж бездельем и делами Брожу, как мученик судьбы!.. Не веселит тогда веселье И дело валится из рук, И только слышен еле-еле Мне сердца дремлющего стук!.. Потянутся лихие годы В глухой и безголосой мгле, Как дым в осеннюю погоду, Прибитый дождиком к земле!.. И безглагольности суровой, В бессловной сердца тишине Так радостно подумать мне, Что этот мир пошел от слова… <1929> «У каждого есть маленькая тайна…» У каждого есть маленькая тайна — В походке, в голосе, в разрезе глаз… Не потому ли, встретившись случайно, Невольно мы волнуемся подчас. Так жадно в первый миг до складки платья Мгновенный все охватывает взгляд. И, словно молния, рукопожатье Пронизывает с головы до пят… Потом, обегавшись, как зверь со зверем, Мы изредка обходимся без лжи, И в страстный миг до полноты не верим, Какую правду сердцу ни скажи!.. Не потому ль, себя оберегая, Ты с каждым днем становишься немей, За вымысл принимая, дорогая, Невероятие души моей. <1928> |
