«Моя душа дошла до исступленья…» Моя душа дошла до исступленья У жизни в яростном плену, И мне не до заливистого пенья Про соловья и про луну! Легла покойницей луна за тучу, Давно умолкнул соловей, И сам себя пугаю я и жучу Остатком радости своей… И сам не знаю я, горит ли это Любви обугленный пенек Иль бродит неприкаянный по свету Зеленый волчий огонек!.. Ни выдумка веселая, ни шалость, Ни смех не прозвенит в избе,— Все отошло и все смешалось В глухой и призрачной судьбе… Так осенью в ночи над волчьим лазом На ветке хохлится сова, Пред зимней спячкою едва Водя одним полуоткрытым глазом… <1929> «Я устал от хулы и коварства…» Я устал от хулы и коварства Головой колотиться в бреду, Скоро я в заплотинное царство, Никому не сказавшись, уйду… Мне уж снится в ночи безголосой, В одинокой бессонной тиши, Что спускаюсь я с берега плеса, Раздвигаю рукой камыши… Не беда, что без пролаза тина, И Дубна обмелела теперь: Знаю я, что у старой плотины, У плотины есть тайная дверь! Как под осень опушка сквозная И взглянуть в нее всякий бы мог, Но и то непреложно я знаю, Что в пробоях тяжелый замок! Что положены сроки судьбою, Вдруг не хлынули б хляби и синь, Где из синих глубин в голубое Полумесяц плывет, словно линь… Вот оно, что так долго в печали Все бросало и в жар и озноб: То ль рыбачий челнок на причале, То ль камкой околоченный гроб! Вот и звезды, как окуни в стае, Вот и лилия, словно свеча… Но добротны плотинные сваи, И в песке не нашел я ключа… Знать, до срока мне снова и снова Звать и плакать, и ждать у реки: Еще мной не промолвлено слово, Что, как молот, сбивает оковы И, как ключ, отпирает замки. <1928–1929> «Мне не уйти из круга…» Мне не уйти из круга, В котором мне дана Бессменная подруга, Полночная луна… Я вижу блеск и славу, Сияние лучей И взгляд ее лукавый, Призывный и ничей… И чую я коварство, Безумье и обман, Когда из царства в царство Плывет ее туман… И знаю, как убога Своею простотой Души моей берлога Пред этой высотой!.. Не потому ль недуги И беспокойный жар Таинственной подруги Единственный мне дар… Но со звериной дрожью Весь погружаясь в мир, Как я душой берложьей В нем одинок и сир! И верю вот, что в некий, В последний смертный час, Она закроет веки Моих потухших глаз… И сладко мне подумать Без друга и жены, Что в этот час угрюмый Последней глубины, Она, склонясь на плечи И выпив жадно кровь, В углу затеплит свечи За верность и любовь. <1929> «Душа, как тесное ущелье…»
Душа, как тесное ущелье, Где страстный возгорелся бой, А жизнь в безумьи и весельи Стремглав несется пред тобой. И мир, теряясь далью в небе, Цвета и запахи струит, Но в ярком свете черный жребий Для всех и каждого таит… Страшись в минуту умиленья Меч опустить и взять цветок, Тебя сомнет без сожаленья Людской стремительный поток! Доверчиво вдыхая запах, Впивая жадно аромат, Погибнешь ты в косматых лапах, Остановившись невпопад! Под этой высью голубою, Где столько звезд горит в тиши, Увы! — нам достаются с бою Все наши радости души. Но вот… когда б мы не страдали, Не проклинали, не клялись, Померкли б розовые дали, Упала бы бессильно высь… И кто бы захотел, с рожденья Избегнув страшного кольца, Прозреть до срока наважденье В чертах любимого лица? Кто согласился бы до срока Сменить на бездыханный труп И глаз обманных поволоку, И ямки лживые у губ? И потому так горек опыт, И каждый невозвратен шаг, И тщетен гнев, и жалок ропот, Что вместе жертва ты и враг, — Что на исход борьбы напрасной Падут в неведомый тайник И образ юности прекрасный, И оскорбительный двойник. <1929> |
