«Земная светлая моя отрада…» Земная светлая моя отрада, О птица золотая — песнь, Мне ничего, уж ничего не надо, Не надо и того, что есть. Мне лишь бы петь да жить, любя и веря, Лелея в сердце грусть и дрожь, Что с птицы облетевшие жар-перья Ты не поднимешь, не найдешь. И что с тоской ты побредешь к другому Искать обманчивый удел, А мне бы лишь на горький след у дома С полнеба месяц голубел: Ведь так же будут плыть туманы за ограду, А яблонные платья цвесть, — Ах, милый друг, мне ничего не надо, Не надо и того, что есть… <1922–1923> «Устать в заботе каждодневной…» Устать в заботе каждодневной И все ж не знать, как завтра быть, Трудней все и труднее жить, Уехать бы назад, в деревню… Никак тут не привыкнешь к людям А рад привыкнуть, рад бы, рад… А хлеб уж как-нибудь добудем: Живут же вон отец и брат! Привыкнешь тут без горя плакать, Без неудач искать крючок. Вот только жив ли рог, собака Да есть ли за трубой сверчок… В людях, а стал сам нелюдимый И непохожий на себя… Идешь, — и все проходят мимо Так: без любви и не любя… Иной вдруг обернется гневно И так тебе посмотрит вслед, Что помнить будешь много лет: Уехать бы назад в деревню!.. <1922> «Мне говорила мать, что в розовой сорочке…» Мне говорила мать, что в розовой сорочке Багряною зарей родился я на свет, А я живу лишь от строки до строчки, И радости иной мне в этой жизни нет… И часто я брожу один тревожной тенью, И счастлив я отдать все за единый звук, — Люблю я трепетное, светлое сплетенье Незримых и неуловимых рук… Не верь же, друг, не верь ты мне, не верь мне, Хотя я без тебя и дня не проживу: Струится жизнь, как на заре вечерней С земли туман струится в синеву! Но верь мне: не обман в заплечном узелочке — Чудесный талисман от злых невзгод и бед: Ведь говорила мать, что в розовой сорочке Багряною зарей родился я на свет. <1922> «В тумане хижина моя…» В тумане хижина моя, И смотрят звезды строго, И рдеет тонкая ладья У моего порога. Ах, что уносишь ты — беду Иль юность веешь дымкой? Уж не с того ли я бреду На людях невидимкой? И может было, может нет, Я ждать и плакать бросил, И сладок мне вечерний свет И след от тихих весел, — Вечерний свет, туманный круг, И парус твой рыбачий — Чудесный гость, безвестный друг, Недуг любви ребячьей!.. <1921> «Ты умирать сбираешься так скоро…»
Ты умирать сбираешься так скоро, И я с тревогой слушаю тебя. Страшусь я смерти, как ночного вора, Во всех, во всем златую жизнь любя. И жду я, — вот в ночи придет громила С отмычкою от тела и души, И смеркнет облик дорогой и милый, И я остануся один в тиши. Меж тем, глянь, утром против на погосте, Как в молоке, в цвету плывут кусты, И гонят из-за них лихую гостью Руками распростертыми кресты. <1922> «Родился я и жил поэтом…» Родился я и жил поэтом, А жизнь поэта — страх и боль,— Любовь и боль, но и не в этом Поэзии и жизни соль… Пройдет все это и — в сторонку… Но вот уж мне за тридцать лет — Под кровлей: новый голос, звонкий, Такой же, как и я — поэт — Тепло укрытый и одетый, Немного неуклюж, раскос, И столько в нем разлито света И светлых беспричинных слез! Светец и зыбка, и чрезмерный Горластый, непосильный плач, — Залог единственный и верный Тревог, удач и неудач. И милы желтые пеленки, Баюканье и звонкий крик: В них, как и в рукописи тонкой, Заложен новой жизни лик. <1923> «В багровом полыме осины…» В багровом полыме осины, Березы в золотом зною… Но стороны своей лосиной Я первый раз не узнаю… Деревня прежняя: Дубровки, Отцовский хутор, палисад, За палисадом, как в обновки, Под осень вырядился сад… Отец и мать за хлопотнею, Всегда нехваток, недосуг… И виснет вышивкой цветною В окне околица и луг… В лугу, как на рубашке проймы, Река-бочажница вдали… В трубу серебряную с поймы По зорям трубят журавли… Идет, как прежде, все по чину, Как заведено много лет… Лишь вместо лампы и лучины Пылает небывалый свет. У окон столб, с него на провод Струится яблочкин огонь… …И кажется: к столбу за повод Изба привязана, как конь!.. Солома — грива… жерди — сбруя. Все тот же мерин… тот же воз… Вот только в сторону другую У коновязи след колес… <1925> |
