— Я близок к правде? — доброжелательно спросил Жиль.

Оноре кивнул. Он снова издал несколько невнятных звуков.

Поднял покалеченные руки. Отмершие, почерневшие пальцы что-то чертили в воздухе.

У Тарквинона возникло такое чувство, будто в животе у него поселилось что-то холодное и колкое. Его пробрала дрожь. На руках встали дыбом мелкие волоски. Вот теперь все всплывет. Нужно было лучше целиться, когда стрелял в голову Оноре. Он ведь слышал историю о том, что тот однажды уже пережил огнестрельное ранение, которое убило бы любого другого.

— Так вот, Тарквинон, я спросил себя, кому выгоднее всего смерть Оноре. И что может случиться, если весь его рыцарский орден будет обвинен в измене. Может быть, у тебя есть идеи?

Оноре попытался подняться. Теперь он постоянно издавал чавкающие звуки. Широко открывал рот, словно в надежде, что так его слова станут понятнее. Был отчетливо виден его потемневший язык. Из раны на щеке сочилась слюна, а вонь, окружавшая его, казалось, усилилась.

Жиль сердито помахал шелковым платком, который держал перед лицом.

— Пожалуйста, брат Оноре, подохни с достоинством и не обижай нас своими отходами.

Тарквинон не поверил своим ушам.

— Какое предложение порадовало бы тебя, брат?

Старый князь Церкви сердито засопел.

— Брось, Тарквинон, не нужно торговаться, как на базаре. Это не подобает таким людям, как мы, облеченным властью. Ты сделаешь мне предложение. И лучше не скупись.

— Я выступаю и вместе со своим рыцарским орденом завоевываю для тебя новый мир. А ты получаешь пятую часть всех сокровищ, которые мы там найдем, — увидев улыбку Жиля, Тарквинон выругался про себя. Неужели он предложил слишком много?

— Ах, брат, что мне делать с золотом? Я уже давно могу позволить себе все, чего душа пожелает. Меня больше интересует власть. Ты подобен ядовитой змее. Одним ударом сапога я мог бы размозжить твою голову. Но если я оставлю тебя невредимым и повернусь к тебе спиной, то буду вынужден опасаться, что уже в следующий миг почувствую в ноге твой яд. Поэтому я должен вырвать твои ядовитые зубы. Мы изменим правила ордена, вот что. В дальнейшем у нас будет примарх, обладающий равными правами с гроссмейстером. И все приказы гроссмейстера будут скрепляться печатью примарха — без нее они будут недействительны. Твой орден перемещает свою резиденцию в Анисканс, чтобы в будущем я мог ознакомиться со всеми документами. Число рыцарей ордена, имеющих право одновременно находиться во внутреннем городе, будет сокращено до пятидесяти, чтобы я не опасался восстания.

— А какой мне от этого прок? — спросил Тарквинон, и ему стоило некоторых усилий подавить гнев в голосе. — Ты лишаешь меня власти!

Жиль указал на Оноре.

— Завтра ты можешь лежать на его месте, если сегодня вечером на совете я выскажу свои мысли по поводу борьбы за власть между нашими крупнейшими орденами. Вне всякого сомнения, ты поступил очень несправедливо по отношению к Оноре. Это вопиет о грехе. С другой стороны, брат Оноре никогда не останавливался перед тем, чтобы устранить с дороги ненужных ему людей. Так в его судьбе появляется ореол божественной справедливости. Но вернемся к твоей выгоде. Новое Рыцарство будет отлучено от Церкви. Все рыцари, вся недвижимость и корабли, в общем, все, что принадлежит ордену, перейдет к ордену Древа Праха. Только твоему ордену достанется слава завоевателей Альвенмарка. Новое Рыцарство прекратит свое существование.

Оноре дико вскрикнул. Он оперся на обрубок своей руки и попытался подняться. В чертах его искаженного лица читался неприкрытый ужас.

— Заткни это, пожалуйста, — холодно произнес Жиль, подзывая брата Матиаса. — Но не причиняй ему вреда. Он должен выглядеть пристойно, когда его потащат на эшафот.

Тарквинон не мог осознать услышанное.

— Твое предложение делает мне честь. Я…

— Будет лучше, если ты закроешь рот и прекратишь на меня таращиться. Идем же! Нужно еще много чего обсудить. Я настою на том, чтобы сегодня вечером на совете было принято решение о вынесении смертного приговора всем заговорщикам. Кроме того, будет издан эдикт, согласно которому орден Нового Рыцарства будет распущен по приказу гептархов. Этот эдикт мы поначалу будем держать в тайне, чтобы подготовить разоружение Нового Рыцарства. Думаю, будет разумно, если мы появимся во всех поселениях их ордена в один и тот же день и потребуем сдачи оружия. Таким образом, у них не будет возможности организовать сопротивление. Также нужно будет придумать несколько красивых историй, которые можно распространить в народе. Может быть, вроде того, что они втайне блудили с эльфами… Нужно привести это в соответствие с их секретными ритуалами в цитадели ордена. Чем ужаснее будет история, тем с большим воодушевлением ее примут в народе. Рыцари не должны получать от него поддержку. Не заблуждайся, Тарквинон. Новое Рыцарство на протяжении многих лет старалось сделать так, чтобы простые люди считали этот орден лучшими из всех. А вот твой орден известен как кучка декадентов. В этой картине все нужно поменять местами, если мы хотим полностью уничтожить Новое Рыцарство.

Люк все никак не мог прийти в себя. У него получилось. Он не знал, что заставило Олловейна передумать, но эльфийский рыцарь уступил. Они предпримут это путешествие — вопреки разуму.

Мириэлль была так взволнована, что всю ночь не сомкнула глаз. Он чувствовал себя не лучше.

Яркое полуденное солнце пекло кожу. Он заморгал. Посреди двора стояло мощное дерево, корни которого ползли по мостовой подобно темным змеям. Пахло теплым камнем и конским потом. Мириэлль уже сидела в седле.

Он нащупал луку седла и подтянулся. Глаза слезились от света.

— Все в порядке? — спросил эльфийский рыцарь.

Люк испытывал некоторое беспокойство, но скрыл его за улыбкой, в которую вложил истинную радость, которую испытывал из-за того, что они пускались в это путешествие.

Мириэлль что-то сказала. Эльфийский рыцарь рассмеялся.

Раньше он никогда не слышал его смеха, подумал Люк. Снова заморгал. Все было словно покрыто тонкой пеленой. Он все видел расплывчато, как ни напрягал глаза.

Его пальцы нащупали поводья. Кожа врезалась в ладонь. Почему руки стали такими нежными? Нет, не думать об этом! Не задавать вопросов! Это день радости. Кроме того, очень приятно снова сидеть в седле.

Небольшой отряд тронулся в путь. Олловейн вел за собой в поводу вьючную лошадь. Мириэлль болтала с эльфом без остановки. Где-то над их головами, за одним из сотен окон, окружавших внутренний двор подобно пчелиным сотам, раздался печальный звук флейты. То была мелодия, проникавшая в самое его сердце, пока оно не стало болеть так же сильно, как рука, долго державшая меч.

Белый рыцарь исчез в темном отверстии, внезапно раскрывшемся перед ними. Туннель вел под дворцовой башней к развалинам города. Копыта стучали по мостовой в ритме сердца. Царивший в туннеле полумрак был приятным. Глаза Люка перестали слезиться. Затем его снова охватило безжалостное полуденное пекло.

Молодой рыцарь закрыл глаза и отпустил поводья. Он наслаждался ездой верхом, тем, что чувствует сильные мышцы кобылы. Сейчас, когда он закрыл глаза, он мог радоваться. Солнце ласкало его лицо. Он чувствовал, как по лбу струится пот. С моря дул легкий ветерок, принося с собой аромат соли и пыли, морской воды и чужого великолепия цветов, дыма и остро приправленных рыбных блюд.

Люк нащупал походную флягу, висевшую у седла. Сделал большой глоток. Вода была более сладкой, чем в его мире.

Затем он отдался на волю чувств. Опершись руками на луку седла, он прислушивался к разговору между Олловейном и Мириэлль, не понимая, впрочем, ни слова. Он поймал себя на том, что насвистывает себе под нос мелодию флейты, которая провожала их во дворе дворца.

Впервые за долгое время он чувствовал себя легко и свободно.

Стук копыт изменился, стал глуше. Приоткрыв глаза, рыцарь огляделся. Мир был черно-белым, земля — как разбитое зеркало. Он заморгал, но прошло немало времени, прежде чем он стал видеть более или менее четко. Зеркалом оказались залитые водой поля, обрамленные узкими заросшими травой тропинками. Что за странный ландшафт! Гигантская водная мозаика.