Поверх соли лежал аккуратно свернутый длинный фитиль, рядом — черненый комок пчелиного воска, а на самом верху — трехгранный железный стержень.

Мастер флота взял стержень, встал на колени рядом с очагом. Тот возвышался на камбузе, словно небольшая башня, заботливо сложенная из красного кирпича. Над местом для огня лежала тяжелая железная пластина, из которой при помощи кочерги можно было вынуть более мелкие пластинки.

Альварез скептически оглядел конструкцию. На круглые отверстия ставят кастрюли и сковородки. Так огоньки пламени лижут их дно, но не перекидываются на камбуз. Эта разновидность очагов была на кораблях в новинку. Альварез покачал головой. По его мнению, нужно было вообще запретить разжигать огонь в обитых деревом помещениях.

Он наклонился вперед. Поясницу пронзила острая боль. Проклятые бочонки! Вздохнув, он снова выпрямился. Провел рукой по задней стороне плиты. Там находилась дымовая вытяжка с глиняными трубами. Пальцы скользили по кирпичам и стыкам. Он нащупал место, где трубы входят в печь, и ухватил за железный стержень. Сталь раскрошила известь. Медленно, прикладывая всю свою силу, он принялся проворачивать стержень.

Вскоре рука заболела. Мышцы напряглись, сухожилия сильно натянулись. Там, где трубы входили в стенную кладку, стык был очень широким. Сталь вгрызалась в известь мучительно медленно. Наконец он проткнул ее.

Альварез убрал дрова из печи. Она оказалась хорошо вычищена. На кирпичах ни горсточки пепла. С помощью фонаря ему удалось обнаружить маленькое отверстие в кладке.

Снаружи, с палубы, послышалось кряканье уток. На борт поступила последняя часть припасов — деревянные клетки со свежим мясом. Нужно поторопиться.

Альварез взял фитиль, разрубил его посредине и просунул оба конца в дыру, проделанную при помощи стержня. Затем осторожно уложил дрова в печь, так, чтобы их легко можно было поджечь, задвинул оба бочонка в угол рядом с печью, следя за тем, чтобы они стояли вперед той стороной, на которой была написана мелом большая буква С. Ни один повар не потянется за солониной до тех пор, пока у него есть достаточно свежего мяса.

Альварез вынул из крышек бочонков маленькие пробки и опустил оба фитиля глубоко в черный порох. То были быстро сгорающие фитили. Даже если повар услышит негромкое шипение запала, то уже в следующий миг будет слишком поздно. Им нужно менее пяти ударов сердца для того, чтобы добраться до пороха.

Альварез взял два зачерненных кусочка воска и принялся разминать их в руках, а затем заткнул ими дыры в обоих бочонках. Фитили застряли, вытащить их уже невозможно.

Альварез вздохнул. Вот так он и превратился из рыцаря в палача. Даже не зная, что такого ужасного совершили ребята, которые должны умереть благодаря его стараниям.

Однако раскаиваться уже слишком поздно. Он подчинился Оноре. Кряканье уток на борту стало тише. Наверное, все клетки уже на палубе. Нужно торопиться! Альварез надежно закрепил оба бочонка и принялся тщательно укладывать остальные припасы. Часть мешков он положил поверх бочонков, подперев их грузовыми сетями. Задумчиво оглядел плоды своего труда. Фитилей видно не было. Альварез задернул занавеску.

Бочонок с солью он поставил в ящик, крепко прибитый гвоздями к стене. Еще два ящика он наполнил свежим луком и картофелем. Снова осмотрел свою работу. Камбуз выглядел опрятно.

— Девица, ты что, решила поспать?

Альварез сердито засопел. Потушил фонарь и покинул камбуз. Жюстин переигрывал. Его запомнят все грузчики. А именно этого допустить было нельзя.

На главной палубе «Эренгара» разместили клетки с утками и курами. Принесли даже двух поросят. Грузчики уже стояли на мостках, Жюстин выдавал им плату.

Управляющий помахал ему рукой:

— Давай, давай!

Выжившие моряки из Альвенмарка замерли на конце мостков. Альварез избегал смотреть на них. Он шел с опущенной головой, согнувшись.

Когда он ступил на набережную, мужчины заторопились на борт. Грузчики молча расходились. Остался только Жюстин.

Мостки заскрипели у него за спиной. Внезапно на плечо ему легла рука.

— Идем со мной на камбуз, приятель. Хочу тебе кое-что там показать.

Он захрипел. Этого же не может быть… Альварез попытался вывернуться.

— Пусти!

Но рука не стряхивалась.

— Идем, время не ждет!

Альварез повернулся. Что же делать? Он не имеет права привлекать к себе внимание. Быть того не может, чтобы повар так быстро обнаружил фитили. Может быть, его предали? Оноре вел двойную игру?

Мастер флота глянул на мужчину краем глаза. То был Томаш, моряк, который принес Оноре письмо от Люка. Томаш — единственный из выживших в Альвенмарке, кто прекрасно рассмотрел Альвареза.

— Идем за мной, приятель.

Альварез посмотрел моряку прямо в глаза, пытаясь прочесть в них, что тот собирается предпринять.

— Ну, давай, мой капитан уже теряет терпение!

Остальные уже отвязали канаты и отшвартовали корабль.

Неужели его должны похитить? Что они собираются с ним сделать? Убить? Или ему удастся убедить их в том, что смерти желает им кто-то другой? Что они стали пешками в большой битве за власть? Может быть, он сможет бежать вместе с ними, навсегда оставив в прошлом Оноре с его интригами. Может быть, речь идет о чем-то другом. Он не из тех, кто легко сдается.

Альварез возвращался на «Эренгар».

Томаш направился прямиком на камбуз, не обращая внимания на мрачные взгляды капитана. Едва войдя в небольшое помещение, он отдернул цветастую занавеску.

Альварез задержал дыхание.

Вместо того чтобы нагнуться к бочонкам, Томаш вытянулся, ощупывая полку прямо под потолком.

— А вот и ты, — пробормотал он и обернулся.

Фингайн пересек длинный зал. Он знал, что все вокруг сделано из древнего камня, но глаза не верили в это. Казалось, что стены сотканы из света летнего полудня. Они были бесконечными и недосягаемыми, словно небо. И только пол, покрытый яркой коралловой мозаикой, напоминал, что посетитель находится в одной из башен Вахан Калида. Нужно было очень долго смотреть в одно и то же место на стене, чтобы различить за небесной иллюзией бледные стены дворца.

Уверенным шагом лучник приближался к воротам, темно-красным пятном выделявшимся на фоне иллюзорной стены. Слегка загибающаяся по краям кверху дверная балка держалась на двух стройных колоннах. Створок не было. В теплом воздухе покачивалась легкая завеса. Сквозь нее виднелось настоящее небо. Серое, застланное тучами, оно предвещало скорый дождь.

Через врата Фингайн вышел на широкую террасу с видом на гавань. Он застыл. Печально оглядел разрушенный город, казавшийся в сером утреннем свете еще более безутешным. В принципе, мауравани не любил города. Площади, на которых кипела жизнь, нервировали его. Там никогда нельзя было увидеть все. Но Вахан Калид был особенным городом. Идти сюда меж разрушенных дворцовых башен, по засыпанным обломками улицам было грустно.

И только сейчас, находясь высоко над руинами, Фингайн осознал весь ужас катастрофы. Какой силой завладели сыны человеческие! И на что еще они, интересно, способны? В представлении Фингайна, города разрушали гармонию с природой. Он знал, что другие эльфийские народы воспринимают города иначе, чем маураване. Остальные любили придавать форму камню, устремлять дерзкие шпили к небесам. Это творческое безумие — просто суета! Почему бы не оставить мир таким, каким подарили его своим детям альвы? Не признак ли высокомерия — полагать, что можешь улучшить мир древних? И зачем создавать места, где может жить так много детей альвов, что приходится тесниться, когда идешь по улицам, ведущим к подножиям башен? Зачем все эти толпы, точно стадо буйволов, бредущее по узкой тропе?

Фингайн снова окинул взглядом руины. Ветер, возвещавший о приближающемся дожде, принес в гавань пыль. Живые существа в руинах были редки.

Один-единственный раз мауравани побывал на Празднике Огней. Он представил себе детей альвов в гавани и на украшенных кораблях. Волшебников, расцвечивающих бархатное черное небо. Птиц из яркого огня. Цветки, такие же красочные, как те странно мясистые растения, превращавшие бледные коралловые рифы у теплого побережья в море красок. Подумал о смеющихся кобольдовых детях, которые, запрокинув голову, смотрят в небо. О молодой девушке-кентаврессе, подарившей ему тогда букет цветов.