В ночи раздавались команды. Подняли весла. Корабль был похож теперь на гигантскую водомерку. Подняли носовые и кормовые канаты. Сотни весел всколыхивали темное море.

Мауравани немного откинулся назад. Нащупал рукой канат корабельной шлюпки, стоявшей прямо под кормой. Тяжело ухватился за нее и позволил унести себя из гавани.

Эмерелль задумчиво смотрела на мастера меча. Он был в белом. Он выглядел так… безупречно. В этом он превосходил Фальраха. Она никогда не сможет поговорить с ним об этом. Королева предполагала, что Фальрах по меньшей мере догадывается об этом. Ее сердце принадлежало Олловейну. Но она не могла удержать его. Он так и не оправился от смерти Линдвин. Он оставался верен ей на протяжении всех этих столетий. И как бы абсурдно и саморазрушительно ни было это, именно поэтому она любила Олловейна. Она знала, что смерть его близка. Но удержать его было невозможно. Точно так же, как нельзя удержать ветер.

— Тебе нравится этот мальчик, не правда ли?

— Не знаю, можно ли доверять ему. Его учителя сделали свою работу. Он глубоко пропитан верой в Тьюреда, впрочем, он полностью предан идеалам рыцарства. И он чувствует, что две эти части его «я» вступают в противоречие. Но я не могу сказать, чем все закончится, если он будет вынужден выбирать одну сторону.

Эмерелль улыбнулась.

— Столько слов, и ни одного ответа. Говори, не бойся. Он тебе нравится.

Мастер меча беспомощно развел руками.

— Боюсь, что не могу этого отрицать.

Королева подумала об Аруне, следившей за снами Люка в Башне Восковых Цветов. Каждый, кто проводил какое-то время с этим мальчиком, испытывал к нему симпатию. Даже она не могла закрыться от своего чувства симпатии к нему. И это несмотря на все то, что она видела в Серебряной Чаше. Он привел врага в Альвенмарк. И он снова сделает это, если она оставит его в живых. Впрочем, она может снова завоевать Гисхильду, если отправит его во Фьордландию. Его судьба и судьба Гисхильды очень тесно переплетены. Он не может умереть слишком рано. В этом случае Альвенмарк тоже будет потерян.

— Что мне с ним делать? Даже Юливее все уши прожужжала мне о том, что его нужно пощадить. Послать во Фьордландию?

— Действительно ли ты окажешь этим услугу Гисхильде? Она только начала устраиваться с Эреком. Он напоминает мне Мандреда. Может быть, не самый лучший, но зато настоящий человек. И он по-настоящему любит королеву. Иногда очень тяжело смотреть, как она обращается с ним.

«Романтичный ты мой мечтатель», — подумала Эмерелль. Но речь идет не о чувствах.

— Речь идет не о том, чтобы доставить Гисхильде радость. Нам нужна Фьордландия. Отвези Люка в королевский двор Фирнстайна. Когда Гисхильда увидит его, то вспомнит, как сильно ей нужен союз с Альвенмарком. Мы — ее последняя надежда на победу.

Олловейн сердито посмотрел на нее.

— Так ли это? Или речь идет только о том, чтобы как можно дольше удержать войну вдали от нашей родины?

— Ты — мой полководец, Олловейн. Меня интересует твое мнение, когда речь идет о битвах. Больше ничего я от тебя слышать не хочу. Все, что нам нужно, — это пара месяцев времени. Тогда у сынов человеческих больше никогда не будет возможности открыть ворота в Альвенмарк. Дай мне это время! Задержи войска рыцарей ордена. Любой ценой!

Эрек повесил голову. Стоял паршивый, холодный осенний день. Моросящий дождь превратил работу на земляных валах в изнурительное топтание в вязкой жиже. Он так измазался, что его, вероятно, не узнала бы даже собственная мать, и тем не менее он считал, что быть осторожнее разумно. Это не то место, где должен находиться король. Он ухмыльнулся. Полные жидкой грязи ямы. Все это было далеко от того, что он раньше представлял себе, размышляя о королях. И это было хорошо. Для восседания на бархатной подушке он не годится.

Эрек сделал большой глоток из серой глиняной кружки. Всего пара дней до Праздника яблок. Нужно надеяться, что до тех пор Гисхильда вернется. Вообще-то новое яблочное вино должно появиться только на празднике, но хозяин трактира не слишком придерживался древних традиций.

— Говорю тебе, положение не такое уж серьезное. — Высокий светловолосый парень за соседним столом, очевидно, выпил уже много и не контролировал свой голос. Он говорил заплетающимся языком и при этом настолько громко, что все вокруг очень хорошо слышали его слова.

Чтобы разобрать ответ его товарища, Эреку пришлось навострить уши. Голоса почти не было слышно за оживленным шумом таверны. Парень говорил о своем брате, который был купцом, но почти прогорел, потому что больше не мог заходить ни в одну гавань. Теперь возможны были только контрабандные сделки, — с тех пор как год назад священнослужители Тьюреда запретили все контакты с язычниками.

— Пусть не выдумывает. Затянет пояс потуже. С нами ведь все в порядке. Я скажу тебе, когда станет совсем плохо. Когда появится старый Мандред Торгридсон. Вот тогда дела плохи.

— Это же детские сказки!

Пьяница прыснул. Дождь из мельчайших брызг яблочного вина попал на лицо его товарища.

— Детские сказки, говоришь? Я бы на твоем месте был поосторожнее с такими речами. Я уверен, что есть места, где троллей считают, черт побери, детскими сказками. А здесь Фьордландия. Наши саги — это правда. Наши соратники — кентавры и кобольды. И, черт возьми, остроухие эльфы. Зеленое колдовское сияние освещает наше небо, когда наступает зима. И когда все будет по-настоящему плохо, вернется Мандред Торгридсон, чтобы вытащить нас из дерьма при помощи своей секиры. Когда рыжебородый мужик пойдет по улицам города, мы поймем, что лучше держать рот на замке, потому что чертово дерьмо уже достало до самого подбородка. Но он с этим справится.

— Твой Мандред давно мертв. Уже много веков никто не видел его.

Светловолосый раскатисто рассмеялся.

— И что это доказывает? Только то, что у нас все в порядке! Уже несколько столетий враг не переходил границы. Так что старый козел может развлекаться.

— Никто не может жить так долго, — напомнил ему приятель.

— Ты что, забыл старые истории? Он путешествует с волшебствующим Нуредредом и королем меча Фаредредом. Они ищут самую прекрасную из эльфийских дам, которую утащило какое-то чудовище. Но старик никогда не забывает, что кровь — не водица. И пока он не сидит там, наверху, в королевском зале, чтобы перепить нашего короля Эрека, все, что с нами происходит, — это не неприятности.

— Глупые сказки. Почему же тогда эльфы и остальные убрались отсюда? Я скажу тебе, что происходит. Крысы бегут с тонущего корабля. На нашей шее затягивается узел. И мы, черт побери, остались совсем одни, не считая парочки вшивых друснийцев, которые бежали сюда, чтобы объедать нас.

— Ты ошибаешься! Ты ничего не знаешь. Мандред придет, когда борьба будет не на жизнь, а на смерть. А эльфы никогда еще не бросали нас в беде. Король Альфадас заключил с ними союз своей кровью. С тех пор мы не сражались без них ни в одной крупной битве. Вот увидишь!

Вино показалось Эреку горьким. Он поставил кружку на стол и пошел к двери. Как бы ни нравился ему светловолосый, приходилось признать, что его товарищ прав. Он понятия не имел, насколько все плохо.

У Оноре кружилась голова, хотя он сидел. Все было каким-то на удивление далеким. Он знал, что у него лихорадка. Веки то и дело опускались. Сон был желанным. Он избавлял от боли.

Примарх заставил себя поднять голову. Сухожилия шеи, казалось, раскалились. У него не было сил. Подбородок снова опустился на грудь.

Он сознавал, что уже не в темнице. Перед ним была стена из размытых красок. Мерзкий хриплый звук донесся до его ушей. Смерть была рядом. Он чувствовал это низом живота. Там рождался холодный страх, гасивший огонь лихорадки.

Заморгав, он пытался понять, что происходит вокруг. Недели, проведенные в темнице, сделали его глаза слишком чувствительными. Над ним раскинулось красное закатное небо. Стена из красок принимала форму. Вот трибуна, на ней — сановники Церкви. Казалось, все они смотрят на него.