Дверь закрылась за спиной Коринны. Ее провели через большую комнату, в которой пахло трубочным зельем, потом и продажной любовью. Вдоль стен было множество ниш. В некоторых что-то ворочалось. Были слышны негромкие стоны. Коринна не присматривалась.

Спустились вниз по лестнице. Запах изменился. Здесь властвовали влажность, земля и затхлый запах плесени. Пол в подвале был влажным и грязным. Внезапно до слуха донесся крик, пронзительный, словно подло нацеленный кинжал.

Правая рука Коринны метнулась к рукояти кинжала.

Женщина постучала в дверь. За ней раздалось всхлипывание. Она постучала снова.

Дверь открылась. Коринна с трудом узнала лицо. Оно было забрызгано кровью и грязью.

— Что?! Ты же знаешь, что я… — Мужчина посмотрел на нее и умолк.

Он улыбнулся. В уголках губ появились морщины.

— Просто удивительно, в каких местах появляются нынче женщины-рыцари.

— Равно как и то, какими делами занимаются нынче герои, — холодно ответила она.

Мужчина обернулся.

Коринна окинула комнату беглым взглядом. В глиняном полу была вырыта яма, в которой сидел некто, словно созданный из мокрой глины. Только глаза… Они были как изумруды, ограненные мрамором. Широко раскрытые. Зеркало страха.

— Закончите это дело, — сказал друсниец, делая небрежный жест рукой. Затем он вышел из комнаты. Поднял грязные руки.

Женщина, которая привела Коринну, отреагировала сразу же. Сняла с себя платье и протянула ему.

— Поднимемся наверх, — сказал друсниец, вытирая лицо тонкой тканью.

Не пожалел времени на то, чтобы как следует вытереть руки. У подножия лестницы бросил обнаженной женщине испачканное платье.

— Ты собирался произвести на меня впечатление? — раздраженно спросила Коринна.

— Разве это необходимо?

Разве у такого человека, как он, может быть такая улыбка? Она была теплосердечной и располагающей. Она совершенно не соответствовала тому, что видела Коринна.

Друсниец повел ее наверх, в одну из темных ниш в большом зале. Женщина следовала за ним как тень. Она снова была одета.

— Принеси нам вина. И еще немного хлеба и сыра. Я голоден. — Он опустился на обитый красно-коричневой тканью диван. — Что привело тебя сюда? Ищешь развлечения? Может быть, какого-нибудь милого мальчика?

Коринна сняла с пояса тяжелый кошель и швырнула его друснийцу на колени.

Он открыл его и медленно вынул монеты.

— Эльфийское золото?

— Ударь по нему молотком — и никто никогда не узнает, откуда взялась эта монета. Она станет просто золотом. Это десятая часть того, что ты получишь, если еще до весны оборвется жизнь, которая и так уже была слишком долгой.

Друсниец взвесил кошель в руке.

— Пожалуй, в этом городе есть только одна жизнь, которая столько стоит.

— Я здесь не для того, чтобы философствовать. Ты знаешь, о чем я говорю.

Он завязал кошель и спрятал его между диванными подушками.

— Почему этого не сделаешь ты? Ты ведь даже в школе училась проливать кровь.

— Я не смогу подобраться достаточно близко, — холодно произнесла она, пытаясь не обращать внимания на оскорбление.

— Так бывает, когда трупы не хоронят подобающим образом, а бросают на полях Друсны на растерзание волкам и воронам. Тут некоторые двери закрываются.

— Думаю, у нас слишком разное чувство юмора. — Она встала.

— Тебе следовало бы быть приветливее. Одно мое слово — и ты покойница. Ты здесь вдали от всех, кто мог бы помочь тебе.

— Разве я выгляжу как женщина, которой нужна твоя помощь?

Теперь он тоже встал.

— По моему опыту: женщины, которых можно снять на несколько часов, всегда о чем-то беспокоятся в жизни.

Коринна глубоко вздохнула.

— Я сдаю свои клинки.

— Которые без тебя недорого стоят. Не пытайся льстить себе. Дело не в этом. Интересно, сколько же стоит нанять тебя как замену на поединок? — Он кивнул на диван. — Я ведь теперь зажиточный человек. Ты бы стала работать в подвале?

— Не думаю, что мы делаем одно дело.

Он закатил глаза.

— Нет? Ты имеешь в виду, что есть благородный и неблагородный способы убийства?

— Это был поединок…

Он прервал ее грубым жестом.

— Не нужно мне ничего рассказывать, я все знаю. Мальчишке еще и шестнадцати не было. Да, он был вспыльчивым парнем, разбившим в пьяном виде несколько носов и выбившим несколько зубов. А фьордландец, который думает, что чего-то стоит, не может отказаться, когда его вызывают на дуэль. А если ему приходится сражаться с женщиной… Он пил?

Она ничего не ответила. Знала, что, напиваясь, он хотел набраться мужества. В большинстве случаев так поступают все горлопаны.

— Ты могла бы победить этого неумелого мальца голыми руками. Битва оказалась бы короче, чем понадобилось бы времени, чтобы взять щепотку нюхательного табаку и поднести к носу. И ты хочешь сказать, что мы делаем не одно дело? Какое еще слово есть для того, что ты совершила, кроме «убийство»? Не пойми меня превратно, я тебя не упрекаю. Я не люблю читать нотации. Мораль и представления о чести я похоронил в Мерескайе, когда вы забрали мою сестру и ее дочь. Вы сделали меня тем, кем я являюсь. Так что не надо притворяться честным рыцарем. Мы делаем одно дело. Если кто-то из нас двоих может сказать, что он — всего лишь клинок, то это, пожалуй, я. Мне еще не приходила в голову мысль убить Гисхильду. Но ножи и не должны думать, для того чтобы резать.

— …и я перешла в орден Древа Праха.

Лилианна оглядела собравшихся, чтобы оценить, какое впечатление произвели на собравшихся эти слова. Было просто удивительно, насколько разнообразной была реакция. Недоверчивая улыбка, смущение, серьезные лица, гнев. Вокруг нее собралось более тридцати рыцарей высокого ранга, от капитана галеасы до смотрителя портовых складов. То были уважаемые люди. Большинство знали ее много лет.

— У тебя больше нет чести? — спросила Катерина, командующая черными всадниками.

— Совсем напротив. Я готова принести в жертву ордену не только свою жизнь, но и свою честь. Если же ты, тем не менее, хочешь утверждать, что я бесчестна, то я готова решить вопрос при помощи клинка. — Лилианна хорошо продумала эти слова заранее. Она опасалась большего противостояния и открытого протеста. С двумя-тремя противниками она могла надеяться решить дело дуэлью.

— Сестры! Это не лучшее время для танцев с клинками. — Брат Жюстин, смотритель складов, тяжело оперся о стол. Его деревянная нога царапнула пол. — Весь наш орден стал жертвой интриги в Анискансе. Они ждут, что мы будем вести себя именно так. Что лучшие из нас вцепятся друг другу в глотку, а всех оставшихся можно будет заставить подчиниться при помощи насилия или вымогательства. Неужели мы хотим облегчить им задачу? Что сделал бы Альварез, если бы он по-прежнему был среди нас?

Лилианна вздохнула. Это не поможет. Он мог бы приказать подготовить гавань к бою.

— Все вы знаете, что я был добрым другом мастера флота. Мы были в одном звене… — Голос рыцаря звучал надтреснуто, когда он продолжил. — Я всегда уважал его… Но в этот вечер я рад тому, что его уже нет среди нас. Что ему не нужно всего этого видеть. Он был спорщиком, бабником и товарищем, лучше которого и желать нельзя, когда идешь в бой или в таверну. Но сейчас я думаю, что такова была воля Тьюреда, что он должен был уйти. Все подчиняется высшему порядку. Наш орден не будет уничтожен, пока есть рыцари, у которых в сердце растет Древо Крови. Не важно, какое знамя развевается над нашими головами. Но если сейчас мы начнем сражаться, если восстанем против гептархов, то у нас вырежут сердца. И в конце концов останутся только наши враги, которые расскажут о нас будущим поколениям. Если вы любите свой орден, следуйте за Лилианной. В любом случае я это сделаю!

— То, что вы предлагаете, бесчестно! — протестовала Катерина.

— Что ты делаешь, когда в битве в тебя летит стрела? — Жюстин, который всегда был тихим, скромным человеком, теперь говорил так, словно беседовал с упрямым ребенком.