Если он попытается уладить вопрос силой, то окажется в проигрыше.

Жиль улыбался.

— Думаю, что в данный момент я даже могу прочесть твои мысли. — Старик повернулся к вопрошающему. — Вынь трубку изо рта брата Мигеля. Это выглядит неприлично. Я желаю, чтобы с этого момента с ним обращались, как подобает его положению маршала ордена. С допросами покончено! Я уверен, что вы все равно не вытащите из него ответа, стоящего бумаги, на которой он будет записан.

Вопрошающий поторопился исполнить желание гептарха.

Жиль склонился к Мигелю. Губы того лопнули, резцы были разбиты из-за насильственного введения трубки.

— Спасибо, — пролепетал он в полузабытьи.

Гептарх провел рукой по его растрепанным волосам.

— Теперь с допросами покончено, брат.

Тарквинон снова перевел взгляд на Лейлу. Она перекрывала ему выход в коридор. И почему он не взял больше людей из своей гвардии?! Он мог приказать убить Жиля и потом утверждать, что произошло восстание пленных, жертвой которого, к великому прискорбию, стал хранитель печати.

— Брат, я хочу подать жалобу. Я…

— Нет, нет, мальчик мой. Я пришел не для того, чтобы выслушать твою правду. Я всего лишь хотел, чтобы с тобой и с остальными обращались подобающим образом.

— Но я…

— Прошу тебя, брат. Я здесь не затем, чтобы говорить с тобой. Уважай мои желания, или я прикажу вставить тебе кляп. Нужно ли это?

Тарквинон не поверил своим ушам. Что замышляет старик?

Жиль подошел к нише в стене и отбросил в сторону серое одеяло. Невольно скривился, достал кружевной платок из рукава сутаны и закрыл им рот и нос.

— Вот это и есть брат Оноре?

— Его раны гангренозны… И чаще всего он не идет к ведру, стоящему в углу. К несчастью, таким образом они мстят вопрошающим. Если дышать только ртом, то вонь можно сносить.

— Сними повязку, Тарквинон! Я хочу увидеть его лицо. И смотри, чтобы ты нечаянно не перерезал ему глотку, когда станешь снимать бинты.

Стараясь касаться повязки только кончиками пальцев, гроссмейстер принялся за работу. Вонял Оноре ужасно. Он апатично лежал в стенной нише и, казалось, не совсем понимал, что происходит вокруг. Примарх исхудал до костей, потому что из-за раны в челюсти был не в состоянии принимать пищу. Он мог глотать только жидкий суп, и то с трудом.

Гроссмейстер взял маленький нож, которым пользовались вопрошающие. Осторожно, слой за слоем принялся разрезать льняные полосы. Они были пропитаны секретом из раны и прилипли к коже.

Было слышно, как Жиль судорожно хватает ртом воздух. Кожа примарха вокруг раны в щеке стала сине-черной. Рот был приоткрыт. Язык опух. Повсюду ползали личинки.

— Это единственное, что можно сделать против гангрены, — пояснил гроссмейстер. Ему тоже пришлось немного отойти. Вонь от раны была просто невыносимой. — Личинки пожирают поврежденные ткани. Если повреждения не слишком сильны, то они могут победить гангрену. Ты видишь, мы заботимся о благополучии брата Оноре.

— Это позор, Тарквинон. Мы же слуги Господа. Это недостойно нас!

— Это обычное дело на допросах. Как ты думаешь, откуда берутся признания в ереси и государственной измене? Они появляются здесь именно таким образом. Это суровая действительность, брат, и если ты не можешь выносить ее, то лучше смотри в сторону, как ты делал до сих пор. Я предупреждал тебя перед посещением, если помнишь.

— Не нужно считать меня глупцом, Тарквинон! — Гептарх указал на обрубок, бывший некогда правой рукой Оноре. — От него не хотели никаких признаний. Даже наоборот, мне кажется, что вы приложили все усилия к тому, чтобы помешать брату Оноре сообщить что-либо.

— Он наставил на меня пистолет, — ответил Тарквинон, пожав плечами.

— Разве не легче было выбить у него пистолет из руки при помощи клинка? — возразила Лейла. — Не нужно было сразу отрубать ее. Я слышала, ты искусный фехтовальщик, гроссмейстер.

Тарквинон был вне себя из-за того, что эта наемная убийца осмелилась напрямую обратиться к нему.

— При всем уважении к твоему искусству, — ледяным голосом ответил он, — это была не дуэль, а битва. Сражался не только брат Оноре. В таких условиях заботятся о том, чтобы оружие больше на тебя не наставляли. Только так и можно выжить.

— А вторая рука? — вмешался Жиль, наклоняясь ниже. — Что это?

Левая рука примарха сильно опухла. Кончики пальцев и ногти почернели. На истерзанной плоти тыльной стороны руки отчетливо виднелся отпечаток подковы.

— Лошадь наступила. Вообще-то нужно было бы отнять руку. Кости раздроблены. Их уже не исцелить. Эта рана тоже гангренозная. Но я опасался, что попаду под несправедливое подозрение, если у примарха не будет обеих рук. И, насколько я вижу, мои опасения были не беспочвенны.

Жиль презрительно покачал головой.

— Я же говорил, что не нужно считать меня глупцом. На этот раз я тебе прощу. В тебе есть что-то необычное. Ты напоминаешь того меня, каким я был когда-то. Но лучше не надейся, что я стану легковерным. Я показал письма брата Оноре одному ученому, который засвидетельствовал их подлинность. Не знаю, каким образом ты заполучил эти письма. Но скажу тебе открыто: пока все законно, я никогда не смогу доказать, что это подделка.

Он посмотрел на Оноре, и Тарквинону показалось, будто апатичный взгляд примарха прояснился. Он слушает их?

— Я знаю Оноре, потому что наблюдал за его действиями издалека. Я боялся его больше, чем тебя, Тарквинон. Не нужно делать такое лицо! Оноре — мастер обманов и интриг. Занимать второе место после него — не позор. Но вернемся к делу. Как раз потому, что очень хорошо знаю его, я совершенно уверен в том, что он никогда ничего бы не написал о заговоре против гептархов. И самое последнее, что он бы сделал, — это выпустил из рук список заговорщиков, не будучи уверенным, куда он попадет. Да еще и поставить печать. — Жиль прищелкнул языком, словно пробовал деликатес. — Так действовал бы какой-нибудь дилетант, который хочет, чтобы его заговор был раскрыт, а он окончил свои дни на плахе.

Гептарх вздохнул.

— Брат Оноре — не тот человек, чтобы задумываться над тем, как поэффектнее расстаться с жизнью. Ты только посмотри на него! Даже сейчас, когда он не может говорить, лишенный обеих рук, он борется за жизнь. Еще пара дней — и он будет рисовать буквы на песке большим пальцем ноги. Если проявить немного терпения, то он сумеет что-нибудь сообщить.

Жиль окинул взглядом тесную комнату.

— Здесь, внизу, занимаются ведь именно этим. — Теперь он посмотрел на брата Матиаса. — Нужно выяснить вещи, нужные для Церкви. Что касается меня, то я всегда считал брата Оноре верным служителем Тьюреда. Конечно, он обладал честолюбием, которое рано или поздно нужно было обуздать. Но у него, бесспорно, великое будущее. Тем более что благодаря нападению на Альвенмарк Новое Рыцарство стало невероятно богатым орденом. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что неограниченные денежные средства уже давно являются самым надежным тылом, когда хочешь достичь грандиозных целей. Ты когда-либо проводил подсчеты, Тарквинон? Двенадцать сундуков эльфийского золота. По два ящика на каждого гептарха. Кроме одного, которого хотели сместить. Думаешь, наш брат устоял бы перед таким искушением? Даже связанный обещанием, что ему нужно будет сделать и другие крупные пожертвования?

Тарквинон снова посмотрел на двери. Жиль говорил слишком тихо, чтобы его могла услышать Лейла. Она была настороже, не спускала глаз с обоих. Одно движение брови ее нанимателя — и прольется кровь. У теараги, несмотря на принадлежность Церкви Тьюреда, еще очень сильно язычество. Она наверняка не колеблясь убьет гроссмейстера или гептарха, если получит такой приказ. Может быть, ей даже доставит удовольствие убить гроссмейстера рыцарского ордена, обратившего ее народ в свою веру несколько столетий назад?

Оноре издал странный звук. Его глаза смотрели с невероятным упорством, словно он пытался передать слова, которые не могли сорваться с его губ, при помощи взглядов.