— Зачем вы посылали мне цветы?

— Я всегда считал, что, если женщина нравится, мужчина просто обязан дарить ей цветы. — Тут Джимми застенчиво улыбнулся. — Увы, в этом смысле я не оригинален.

«Неужели ему и в самом деле вздумалось за мной приударить? — подумала Одетта. — Но если он делает это не с подачи Калума, а по собственной инициативе, то что, спрашивается, его на это подвигло? Неужели он не знает, что я разорена, и нацелился на мои деньги?»

— Я вот что хотела вам сказать: чтобы вы на мой счет не заблуждались, — жестко произнесла она, стремясь расставить все точки над «і». — Ни денег, ни акций у меня нет. А с этой квартиры меня сгонят на следующей неделе. Другими словами, я бедна, как церковная мышь, и в настоящий момент не могу позволить себе даже поездку на автобусе.

— Бедняжка, — пробормотал Джимми. — Я и представить себе такого не мог. Я-то думал…

— Я знаю, что вы думали, — перебила его Одетта. — Но должна вас разочаровать.

— Так вы решили, что мне нужны ваши деньги? — Удивлению Джимми не было, казалось, предела.

— А вы, значит, не такой? Странно. Обычно мужчин привлекают ко мне или мои сиськи, или мое мифическое богатство.

— Боже мой, Одетта! Подумайте только, о чем вы говорите? — Джимми бросился к ней с такой стремительностью, что она, поспешно отступая от него в глубь темной квартиры, едва не упала. Теперь он стоял около камина, и алое электрическое пламя освещало его красивые, мужественные черты. — Неужели вам трудно понять, что вы мне нравитесь, и в этом-то все и дело? Я лично думаю, что вы — восхитительная женщина. Красивая, умная, с перчиком — и к тому же удивительно мужественная.

— Вы и вправду так думаете? — спросила пораженная этими словами Одетта.

Он кивнул:

— Вы удивительная женщина, Одетта. Калум пытался убедить меня, что с вами трудно иметь дело, но тем самым он лишь еще больше распалил мое желание поближе с вами познакомиться. Я знаю, как круто обошлась с вами жизнь. Он говорил мне, что у вас не все в порядке с головой и что вы основательно подсели на кокаин. — Джимми оглядел ее пустую квартиру. — Теперь я сам вижу, что эта привычка разрушила вашу жизнь, но я не дам вам окончательно пасть, я положу этому конец. Обещаю.

Одетта стояла сбоку от камина, где тени были всего гуще. Джимми видел только ее бледное, похожее на гипсовую маску лицо и лихорадочно блестевшие глаза. Когда из соседней квартиры послышались громкие радостные вопли, знаменовавшие наступление Нового года, она даже не пошевельнулась.

— Так Калум сказала вам, что я сумасшедшая и наркоманка? — спросила она дрожащим голосом.

— Вам не надо оправдываться, — заявил Джимии. — Кто я такой, чтобы вас судить?

— А я и не собираюсь оправдываться. Потому что все это ложь, — ледяным голосом сказала Одетта. — Это не наркотики, это Калум Форрестер пытается разрушить мою психику и мою жизнь, хотя я не имею ни малейшего представления, зачем он это делает. Может быть, потому, что я в него влюбилась? Может быть, он считает, что я не вправе его любить, потому что не стою даже его мизинца?

— Так вы любите Калума Форрестера? — спросил Джимми упавшим голосом.

Одетта кивнула.

— Да, люблю. Он — мой единственный наркотик. К сожалению, я не смогла пройти тест, который он мне предложил, и теперь он никогда уже меня не полюбит. Более того, он меня ненавидит, поскольку считает жалким, бесхребетным существом.

— Наоборот. Калум хочет вам помочь. Он сам говорил мне, что ему больно смотреть, как вы изо дня в день себя убиваете. Боже, да если бы я знал, что у вас с ним романтические отношения, я бы и близко к вашей двери не подошел! Калум — человек странный, не спорю, но у него большое сердце. Поверьте мне: как бы он в отношении вас ни поступал, что бы ни делал, все это совершается исключительно ради вашего блага.

Одетта ничего на это не сказала. Да она и не смогла бы, даже если бы и захотела. У нее перехватило горло, а тело стала сотрясать крупная дрожь. Джимми понял, что с ней творится что-то неладное, только через минуту. Во-первых, он так и не дождался от нее ответа, а во-вторых, он даже в темноте сумел разглядеть, как болезненно стало содрогаться ее тело. Находясь под впечатлением от рассказов Калума, он не имел ни малейшего представления, что она выкинет в следующую минуту — то ли рухнет на пол и забьется в судорогах, то ли бросится к нему в объятия.

Однако Одетта не сделала ни того, ни другого. Вздернув подбородок, она подняла свой стакан и глухим, каким-то неживым голосом произнесла:

— А давайте-ка мы с вами напьемся.

— Мне казалось, вы говорили, что склонности к алкоголизму у вас нет, — произнес Джимми, продолжая с подозрением на нее поглядывать.

— Я не алкоголичка, это верно, — сказала Одетта, выступая из темноты и подходя к камину. — И не наркоманка. Но сегодня мне это просто необходимо. Конечно, более всего я хотела бы сейчас включить видео и пересмотреть один из своих любимых фильмов. Но коль скоро ни видео, ни телевизора у меня нет, я готова выслушать рассказ о вашей жизни и о том, как вы познакомились с Калумом. Так что хлебните еще виски для вдохновения — и приступайте. А я буду пить и слушать вас.

Джимми, опершись своей мощной спиной о стену, расположился на полу сбоку от камина. Подсесть к Одетте поближе он не отважился. Казалось, она была защищена от слишком навязчивого мужского внимания невидимым силовым полем, которое окружало ее подобно крепостной стене и заставляло собеседника держаться на дистанции.

Говорила Одетта мало — все больше на отвлеченные темы, и много пила. Похоже, она не заводила серьезного разговора, поскольку и в самом деле ждала от Джимми рассказа о его приключениях, как ребенок ждет от взрослого страшной сказки на ночь.

— Почему бы вам не вернуться в Африку? — вдруг спросила она. — Или вы не хотите туда ехать, потому что там умерла ваша девушка?

Джимми, не отрываясь, смотрел в огонь, и на его лице играли алые отсветы пламени.

— Не хотите о ней говорить — не надо, — смутилась Одетта.

— Нет, почему же? Я вовсе не против о ней поговорить, — тихо сказал Джимми и после небольшой паузы приступил к рассказу:

— Флоренс погибла в автомобильной катастрофе. Говорят, не мучилась, умерла сразу — но кто знает? Так что вы правы. Я не хочу возвращаться в Южную Африку по той причине, что там умерла Флоренс. Собственно, есть и другие причины… — Джимми на минуту задумался, подыскивая нужные слова. — Я бы сказал, довольно банальные. В заповеднике все так хорошо устроено, что мое присутствие там вроде бы и не требуется. Он и без меня отлично функционирует.

— Думаю, все-таки вы не хотите возвращаться туда именно из-за дурных воспоминаний, — произнесла Одетта, которой этот разговор начинал казаться все более любопытным. — А все остальное — предлог, не более того.

Джимми покачал головой:

— Наоборот. С заповедником у меня связано множество самых прекрасных воспоминаний. Там мы с Флорри встретились, полюбили друг друга и провели вместе несколько счастливых месяцев. Так что хороших воспоминаний у меня больше, чем дурных. Но я все равно не хочу туда возвращаться. Та часть моей жизни закончилась.

— Значит, вы хотите остаться в Англии?

— Я еще не решил. — Джимми потер лоб. — Десять лет назад я убежал из дома, так с тех пор все и бегаю. Ну а теперь, когда вернулся, столкнулся с такими вещами, о которых даже не подозревал. В частности, узнал кое-что новенькое о своем отце.

— Если не ошибаюсь, ваш отец писатель? — спросила Одетта, придвигаясь к Джимми чуть ближе.

— Да, и довольно популярный. Я часто видел лицо отца на рекламных проспектах и на страницах журналов, но его самого — крайне редко. Зато я получал от него письма, где он требовал от меня быть мужественным, присматривать за братьями и считать себя в доме за старшего. И это в то время, когда он раскатывал на роскошных автомобилях с красивыми блондинками и, что называется, прожигал жизнь, обосновавшись на Барбадосе.