Увы, хотя она неоднократно приглашала Калума к себе, он так и не удосужился ее посетить. Ссылался на занятость, на нездоровье, присылал сообщения по факсу, что вынужден срочно уехать по делу, подолгу пропадал неизвестно где и не звонил.

Одетта, несмотря ни на что, очень хотела, чтобы он увидел ее квартиру, посмотрел, как она живет. На тот случай, если он все-таки явится, она держала в своем почти пустом холодильнике упаковку пива «Перони», несколько банок фасоли в томатном соусе фирмы «Хейнц» и пиццу с колбасой — все, что он любил и поглощал в огромных количествах.

Но Калум, как уже было сказано, до сих пор ее гнездышка не видел, никакого интереса к ней не проявлял, и Одетта чувствовала себя вычеркнутой из его жизни.

В понедельник во второй половине дня у Одетты сели батарейки в мобильнике. Одетте казалось, что у нее внутри тоже сели какие-то батарейки и она с радостью подзарядилась бы от сети, если бы такое было возможно. Поскольку ей было необходимо дозвониться до Калума, она отправилась на поиски своей помощницы и обнаружила ее в помпезном туалете среди колонн в стиле барокко, которые установили по настоянию главного дизайнера Мориса Ллойд-Брюстера.

— У тебя мобильник работает? Я забыла вчера подзарядить свой, — обратилась Одетта к Саскии. Всю ночь она думала, где достать злополучные пятьдесят тысяч фунтов, и ей было не до мобильника.

Саския покачала головой:

— Мой сегодня забрал Стэн. А зачем тебе мобильник? Собираешься устроить Байрону выволочку за обивку? — Саския указала на громоздившиеся чуть ли не до потолка рулоны пурпурного бархата.

Байроном они прозвали красавчика Мориса Ллойд-Брюстера. Поначалу Одетте казалось, что контролировать этого мечтательного, словно не от мира сего, парня будет нетрудно — как-никак она ему платила. Теперь, однако, платить стало нечем, а вместе с деньгами исчезло и моральное право указывать ему, что и как делать.

— Думаю, он подался в Варвикшир. Там сносят дома конца прошлого века, и есть шанс заполучить по дешевке подлинное сантехническое оборудование той эпохи. Современное его, видите ли, не устраивает, — хихикнула Саския и ткнула пальцем в стоявшие у стены рядами мраморные унитазы, затянутые прозрачной упаковочной пленкой.

— Ладно, разберемся, — сжав зубы, процедила Одетта. Вылетев, как пуля, в фойе, она потребовала у бригадира строителей начать установку сантехники немедленно, не дожидаясь возвращения Мориса.

— Никак невозможно, — сказал Эррол, заправлявший на стройке всем и вся. — Это работа Гэрри и Нева, а они уехали в Хэмпстед. Там на Бишопс-авеню строится новый мюзик-холл, где надо срочно установить пятнадцать биде. Мы, детка, можем пока только навесить дверцы на кабинки. Этот пижон Морис привез и сгрузил их в пятницу. Нам их навесить — раз плюнуть.

Одетта посмотрела на сложенные в штабеля белые с золотыми виньетками, будто только что из борделя на Диком Западе, двери и покачала головой.

— Нет уж, приятель. С дверьми придется повременить. Сначала сантехника. А ты с ребятами лучше сходи и приберись пока в баре. Не могу отделаться от ощущения, что в уикенд киношники снимали там потасовку с участием Чака Норриса и Джорджа Сигала.

Одетте пришлось идти звонить в телефонную будку на Эссекс-Роуд. В будке расположилась какая-то девушка азиатского происхождения, и Одетте пришлось ждать. Азиатка уходить не торопилась и с воодушевлением толковала о чем-то со своим абонентом.

От нечего делать Одетта занялась наблюдениями. Эссекс-роуд была довольно-таки грязной улицей, по которой шли совсем не респектабельного вида люди. По обеим сторонам улицы в нижних этажах домов располагались многочисленные пабы, бары и рестораны, которые, судя по их отнюдь не процветающему виду, держались на плаву в этом районе только с большим трудом. Одетта подумала о том, что «РО», ее детище и отрада, тоже располагается в этом районе, и впервые задалась вопросом: сможет ли ее предприятие здесь выжить? Ответ напрашивался неутешительный, и это до такой степени ее расстроило, что у нее перехватило горло, а на глазах заблестели злые слезы. Чтобы успокоиться, она, широко раскрыв рот, несколько раз глубоко вдохнула.

— Эй, мисс, вам плохо?

Одетта смигнула, чтобы согнать с глаз непрошеные слезы, и обнаружила, что девушка-азиатка, открыв дверцу кабинки, с озабоченным видом смотрит на нее.

— Да нет, милая, у меня все нормально. Просто замоталась немного, — неискренне улыбаясь, сказала Одетта и вошла в будку. Вставив в щель пластиковую карточку и сняв трубку, она с минуту остановившимся взглядом созерцала сквозь пыльное стекло противоположную сторону улицы и местных обывателей, которые в отличие от нее были, казалось, вполне довольны жизнью.

Вернувшись мыслями к действительности, Одетта заметила, что по-прежнему сжимает в пальцах трубку, положила ее на рычаги и закрыла лицо руками. Определенно, с ней творится что-то неладное. Неужели нервный срыв? Ей представлялось, что для этого должна быть более весомая причина, нежели банальная нехватка денег или возможная задержка с открытием клуба. Одетта полагала, что нервные срывы бывают у людей, злоупотребляющих наркотиками, алкоголиков, несчастливых любовников и сопровождаются дрожанием рук, душераздирающими рыданиями, апокалиптическими видениями и навязчивым желанием совершить самоубийство. Ничего подобного она в себе не замечала. Тем не менее отделаться от мысли, что все у нее не ладится и она катится под горку, ей не удавалось.

Обругав себя за малодушие и кое-как совладав со своими чувствами, Одетта снова сняла трубку и твердой рукой набрала номер Калума. Увы, ей — в который уже раз — пришлось выслушать любезное предложение автоответчика оставить после сигнала сообщение. Она оставила, как делала это на протяжении последних нескольких дней. Текст его за последнее время тоже не претерпел никаких изменений и гласил: «Калум, это Одетта. Позвони мне, пожалуйста».

Только повесив трубку, она поняла, что Калуму, даже если он вдруг надумает ей позвонить, звонить в общем-то некуда. Мобильник у нее не работал, домой она пока что не собиралась, а телефоны в «РО» не были еще подключены к линии. Вот если бы у Калума имелся мобильник, связаться с ним не составило бы никакого труда, но он упорно отказывался его приобретать. «Из принципа», — как он не раз ей говорил. Одетта только никак не могла взять в толк, в чем этот самый принцип заключается. Иногда ей казалось, что в Калуме есть нечто от идеалиста и мечтателя. Она знала кое-что о том, в какой семье он воспитывался и как прошли его детство и юность. Эти сведения она получала в основном от Лидии, которая готовилась выйти замуж за младшего брата Калума милягу Финли.

Жизнь братьев Форрестер претерпела кардинальные изменения в начале восьмидесятых, когда их отец, безработный сварщик, неожиданно выиграл в футбольный тотализатор крупную сумму. Крупную даже по нынешним временам, а в те благословенные годы считавшуюся просто беспрецедентной. В один вечер Форрестеры разбогатели и уже через несколько недель переехали из трущоб в поместье в Бордерсе. Финли послали учиться в дорогую частную школу неподалеку. Особенной радости ему это не доставило, зато позволило со временем поступить в колледж Святого Андрея, куда очень хотел попасть его старший брат, но не попал, так как привилегированной школы не закончил. Тогда Калум уже учился в университете в Манчестере и с ужасом наблюдал за тем, как его предки проматывали свалившиеся на них с неба денежки. Они покупали огромные автомобили, которые боялись водить, строили бассейны, где никогда не купались, потому что не умели плавать, и комнату за комнатой загромождали дорогой электронной аппаратурой, которой не умели пользоваться. Соседи смотрели на Форрестеров как на выскочек и отказывались с ними общаться, так что деньги счастья Форрестерам не принесли и, в определенном смысле, даже превратили в изгоев. Богатство, опять же, развратило и испортило милягу Финли, сделав из него законченного наркомана. Хорошо еще, что Лидия, прибрав его к рукам, не жалела усилий, чтобы отучить его от этой пагубной привычки.