Дей напялил на Одетту тяжелый шлем с цифрой «восемь» на лбу и подвел ее к тощей белой лошади, у которой не было гривы, зато имелась пара голубых, навыкате, совершенно безумных глаз.

— Его зовут Коджак [1], — сказал Дей с сильным уэльским акцентом, помогая Одетте забраться в седло. — Мы зовем его так из-за гривы. Вернее, из-за ее отсутствия.

— А он у вас тихий? — робко поинтересовалась Одетта.

— Не матерится, значит, тихий, — сказал со смехом Дей и добавил: — Так что вы, леди, не напрягайтесь. Сидите спокойно. Главное — правильно держать ноги. Между прочим, мне очень нравятся ваши сапоги. Крепко, должно быть, сшиты…

Одетта украдкой посмотрела на свои донельзя вымазанные в грязи стильные «Гуччи», которые обошлись ей в триста фунтов, и тихонько вздохнула.

Пока она усаживалась с помощью Дея на Коджака, «прокладки», которые в своем большинстве были опытными наездницами, уже вскочили в седла и, чтобы опробовать лошадей на ходу, пускали их то рысью, то в галоп.

Одетту немилосердно трясло, а седло было жестким и неудобным. Скоро всадница почувствовала, что удержаться на лошади очень непросто, и посетовала на полное отсутствие гривы у Коджака: будь у него грива, она могла бы в случае необходимости за нее уцепиться. Поводьям она не доверяла — они были слишком длинными. Но больше всего ее тревожило то обстоятельство, что она, сидя в седле, очень высоко вознеслась над землей. Это было все равно что сидеть на дереве. Ей было так страшно, что она не отваживалась смотреть вниз.

Когда они ехали, вытянувшись цепочкой, по узкой лесной тропинке, Дей, который скакал во главе процессии, громким голосом давал указания:

— Не позволяйте этим одрам жрать на ходу мох… Не растягивайтесь… Не приближайтесь к идущей впереди лошади: она может лягнуть вашу… Следите, чтобы ветка не хлестнула вас по лицу…

«Прокладки», досконально знавшие все эти нехитрые премудрости, время от времени свистели или разражались протестующими кликами, но Одетта молчала и, пыхтя от усердия, старалась следовать всем указаниям наставника.

— Ну что, девочки, поскачем быстрее? — Дей изо всей силы ударил каблуками своего тяжеловоза, который сразу же сменил аллюр и, разбрызгивая жидкую грязь своими громадными копытами, как буря помчался вперед. Наездницы, пригнувшись к гривам, устремились за своим лидером. «Вот черт!» — подумала Одетта, когда Коджак тоже наддал и увеличил скорость. Бросив поводья, которыми она все равно не умела пользоваться, Одетта ухватилась за высокую переднюю луку седла и растопырила в стороны ноги, опасаясь ненароком задеть Коджака каблуками и сообщить ему тем самым еще больше прыти. Коджак, однако, воспринял это как желание всадницы предоставить ему полную свободу действий и понесся так, что довольно быстро обставил двух скакавших впереди Одетты «прокладок». Дальше — больше. Сама не заметив, как это произошло, Одетта в скором времени оказалась во главе скачущих амазонок и даже стала нагонять Дея. Интересное дело: когда Коджак обгонял лошадей «прокладок», животные вытягивали шеи, норовя его укусить, что заставляло его бежать еще резвее. Похоже, он нравился соседям по стойлу ничуть не больше, чем его всадница — «прокладкам».

Когда Коджак поравнялся с тяжеловозом Дея, грум оглянулся, оскалил в улыбке зубы и, крикнув: «Стой, говядина, куда прешь!» — схватил лошадь за болтавшиеся у нее на шее поводья и остановил. Одетта с облегчением перевела дух и сдвинула на затылок сбившийся на глаза тяжелый шлем. Минутой позже к ним стали одна за другой подъезжать хихикающие «прокладки», видевшие во всех подробностях молниеносный, но лишенный всякого изящества бросок Одетты к голове колонны.

А в следующую секунду случилось нечто ужасное: тишину леса прорезал вибрировавший на высокой ноте пронзительный звук. От неожиданности и ужаса тяжеловес Дея встал на дыбы, сбросил всадника и поскакал к лесу, взмахивая гривой и таща за собой по грязи хозяина, который не успел высвободить ногу из стремени. Одновременно пришли в движение и другие лошади. Словно прыснувшие во все стороны от летящего камня воробьи, они помчались бешеным галопом в разных направлениях, унося на себе обезумевших от ужаса «прокладок». Некоторые всадницы не выдерживали такой бешеной скачки и рушились с седел в снег и грязь.

Один только Коджак продолжал стоять как ни в чем не бывало на том самом месте, где его остановил грум. И тут Одетта поняла, что он глух как пробка. Впрочем, поразмышлять над сделанным ей открытием Одетте так и не удалось. Послышалась новая пронзительная трель, а затем, через короткий промежуток времени, другая. Одетте потребовалась минута, не меньше, чтобы сообразить, что это звонит ее собственный телефон, который она забыла вынуть из кармана. Судя по всему, приемопередающая станция этого горного края наконец заработала и, соответственно, включились находившиеся в зоне ее действия мобильники.

— Слушаю, — сказала Одетта, поднося телефон к уху.

— Одди! Слава богу, я до тебя дозвонилась, — забулькал в микрофоне плачущий голос старшей сестры Монни. — Крэйга арестовали! Мне нужна твоя помощь, Одди. Сделай что-нибудь — очень тебя прошу. Кстати, где ты находишься? Вокруг такой шум, что я плохо тебя слышу…

Еще бы она хорошо ее слышала! Сброшенные своими лошадьми «прокладки», перекликаясь и стеная на все лады, стали постепенно собираться на поляне, где, подобно каменному изваянию, недвижно стоял Коджак.

— Что случилось? — спросила Феба, подходя к Одетте в тот самый момент, когда она, закончив разговаривать, прятала мобильник в карман.

— Неожиданно заработал мой телефон, — виноватым голосом сказала она. — Звонила сестра, сказала, что арестовали ее мужа. Придется мне, как видно, возвращаться в Лондон.

Одетта думала, что от этих слов «прокладки» придут в негодование и станут подозрительно на нее посматривать, но ничего подобного не случилось. Уж больно их обрадовало известие о том, что включились мобильники. Сразу же выяснилось, что все это время телефоны находились при них. Они тут же достали их из карманов курток и джинсов и принялись названивать своим родственникам. Говорили они одновременно, старательно перекрикивая друг друга.

Дей, успевший к тому времени стреножить своего жеребца и стряхнуть с одежды грязь и застарелый лисий помет, смотрел на них, выпучив глаза.

— Совершенно чокнутые бабы, — сказал наконец он и поднял глаза на Одетту, которая единственная из всех, продолжала сидеть на лошади. На выдубленном всеми ветрами лице грума отражался происходивший в его голове мыслительный процесс. — Это твой, что ли, телефон затренькал?

Она, продолжая размышлять об аресте Крэйга, согласно кивнула. К большому ее удивлению, грум, вместо того чтобы выругаться, вдруг разразился веселым смехом. Он смеялся так заразительно, что Одетта просто не могла к нему не присоединиться.

— Никогда не видел, — говорил Дей, смахивая с глаз выступившие от смеха слезы, — чтобы столько расфуфыренных дамочек разом попадало с коней в грязь. Спасибо тебе, детка… потешила… Как говорится, снимаю перед тобой шляпу.

Он и в самом деле снял перед ней каскетку, обнажив лысую, как колено, голову.

За спиной Одетты тоже кто-то звонко засмеялся, присоединив свой голос к надтреснутому, дребезжащему баску Дея. Одетта повернула голову и увидела Саскию.

— Я знала, что, пригласив тебя, поступила правильно, — сказала она. — С твоей помощью я осуществила свой давнишний план мести. В благодарность за это я буду любить тебя вечно.

Когда Одетта приехала в Лондон, было уже темно. Они с Монни договорились встретиться в маленьком кафе неподалеку от полицейского участка в Темзмейде. Поскольку времени заехать домой у Одетты не было, она явилась на встречу в тех самых джинсах и заляпанных грязью сапогах, в которых ездила на Коджаке. Другими словами, в этот вечер ее одежда сильно отличалась от той, что она обычно носила. Монни сразу это подметила и с удивлением посмотрела на сестру.