— Да, у отца были рисунки Пикассо, — кивнул Джимми. — В молодости он был с ним знаком и, как ни странно, находился у Пикассо в большом фаворе. Папаша до такой степени ему нравился, что великий художник подарил ему два своих рисунка. Сейчас они стоят чертову уйму денег.

— Но они исчезли… Феба полагает, что их присвоила одна из жен вашего отца.

— Они в Англии, — со значением в голосе произнес Джимми.

— Значит, это ты взял рисунки, — с округлившимися от удивления глазами прошептала Одетта, — и контрабандой провез в Англию? Стало быть, они у тебя?

— Если бы они были у меня, — вздохнул Джимми, — я отдал бы один из них Мунго, а другой — Феликсу. Думаю, после этого на душе у меня основательно бы полегчало…

— Так у кого же они в таком случае? — спросила Одетта.

— У Калума, — нехотя признался Джимми. — Он обещал их продать, а деньги вернуть мне в рассрочку. Но я до сих пор ничего от него не получил, и неизвестно, получу ли…

— Как же ты мог доверить этому человеку единственное достояние своей семьи? — пробормотала Одетта.

— Ему была нужна моя помощь, — сказал Джимми, пожимая плечами. — Вот я и поддался на его уговоры. Ты ведь далеко не все знаешь о наших с Калумом отношениях. Как, впрочем, и я — о ваших. Сдается мне, у вас с ним есть какой-то секрет. Почему бы в таком случае не предположить, что нас с Калумом тоже связывает некая тайна?

Одетта прикусила губу. Представлялся удобный случай обо всем без утайки рассказать Джимми, и она раздумывала, стоит ли это делать. Слишком уж унизительной для нее получилась бы эта исповедь. В салоне установилось напряженное молчание. На приборной доске тикали часы, отсчитывая мгновения тишины — секунду за секундой, минуту за минутой.

Первым молчание нарушил Джимми.

— Так и быть, я расскажу, почему безоговорочно доверяю Калуму и считаю, что он никогда не причинит мне зла. Во всяком случае, намеренно. Дело в том, что в Африке у него был нервный срыв, и он пытался покончить с собой. Ну а мне каким-то образом удалось ему помочь.

— У Калума был нервный срыв? — недоверчиво переспросила Одетта.

— Именно, — кивнул Джимми, — и я поклялся ему, что буду об этом помалкивать. Но тебе, я считаю, знать об этом просто необходимо. Тебе надо перестать ненавидеть Калума и начать ему помогать… Но я отвлекся. Итак, когда я впервые увидел этого человека, он показался мне жутким снобом, зазнайкой — да и вообще пренеприятным типом. Он оглядывал мои владения с таким видом, что можно было подумать, будто Мпона принадлежит ему.

Я уже хотел сказать ему, чтобы он сматывался восвояси, и отправился с этой целью к нему в бунгало. Там его не оказалось. Я схватил карабин, пошел по его следам и, к своему ужасу, обнаружил, что он прямиком направился в ту часть заповедника, где мы держали пантер, леопардов и парочку пум. Этим кискам ничего не стоит разорвать человека на куски, особенно если он вторгается в их владения ночью.

Честно говоря, я уже не чаял застать его в живых. Тем не менее я нашел его в добром здравии, если не считать того, что он лежал под кустом и, содрогаясь всем телом, рыдал, как ребенок. Ну, я подумал, что он достаточно уже напуган, поэтому решил его не бранить и отвел в усадьбу, где мы с Флоренс принимали гостей. По пути он мне что-то говорил, но так неразборчиво, что я почти ничего не понял.

Поэтому я предоставил его заботам Флоренс, которая, надо сказать, всегда любила помогать несчастненьким, а сам пошел к гостям. История о шотландце, у которого поехала крыша и который в этой связи решил отдать себя на корм хищникам, чрезвычайно всех позабавила, и мы долго над этим смеялись. Потом я вернулся к Калуму и выяснил, что под благотворным воздействием Флоренс он немного успокоился и пришел в себя. Так, во всяком случае, мне тогда показалось. Не имея ни малейшего желания оставлять его у себя, я предложил ему отправляться в бунгало, а когда он ушел, занялся с Флоренс любовью. Признаться, через полчаса я и думать забыл о его эскападе, но Флоренс снова и снова о нем заговаривала. Состояние Калума чрезвычайно ее заботило. Она считала, что у него сильнейший нервный стресс. «У него душа сочится печалью, как кровью» — так, кажется, она сказала. И предложила мне сходить его проведать. Я не хотел тащиться среди ночи в бунгало и всячески отговаривал от этого Флоренс, но она настояла на своем.

Джимми отрешенно смотрел перед собой, глаза у него затуманились. Достав из кармана сигарету, он чиркнул зажигалкой и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он продолжил свое повествование.

— Еще пять минут, и мы не застали бы Калума в живых. Когда мы вошли в бунгало, он болтался в петле. Веревка была привязана к балке под крышей. Когда я перерезал веревку, вынул его из петли и положил на диван, он приоткрыл глаза и на меня посмотрел. Этого взгляда мне не забыть до самой смерти. В глазах у него проступала такая печаль, какой мне прежде в человеческом взгляде видеть не приходилось. И вот что любопытно: точно такую же печаль я подметил в твоих глазах в тот самый день, когда мы познакомились.

— Так ты спас ему жизнь? — едва слышно спросила Одетта, О таком повороте событий в истории знакомства Джимми с Калумом она и помыслить не могла.

— Если хочешь, называй это так. Только я тебе вот что скажу: Калуму, по-моему, вовсе не хотелось, чтобы его спасали. — Джимми развел руками. — По крайней мере, он ни разу меня за это не поблагодарил. Зато после этого мы сошлись и стали близкими приятелями. Смею тебя уверить, ему долго пришлось бороться со своими демонами, после того как мы с Флоренс чуть ли не силком заставили его жить.

— Но в чем причина? Почему он хотел покончить с собой? — Этот вопрос слетел с уст Одетты, прежде чем она успела подумать, стоит ли, уместно ли его задавать.

Это был первый случай, когда Джимми ответил ей вопросом на вопрос:

— Скажи, что такого тебе сделал Калум, что ты, такая мужественная женщина, его боишься?

Одетта стала смотреть сквозь стекло в черноту ночи. Романтический образ саванны, навеянный рассказом Джимми, незаметно исчез, и перед ее мысленным взором предстало ее отвратительное совокупление с Флорианом, зафиксированное во всех деталях камерой слежения.

Так и не дождавшись от нее ответа, Джимми приоткрыл окно, выбросил окурок и завел мотор. Через несколько минут они въехали во двор фермы.

— Мне придется уехать на пару недель, — деловым голосом сообщил Джимми, сбавляя обороты мотора, но не выключая его. — Возвращаюсь в Африку.

— В Мпона? — неожиданно севшим голосом спросила Одетта.

Джимми покачал головой. Лицо у него было спокойным и сосредоточенным.

— Я поеду в Кению. Надо навестить кое-кого из старых друзей. Устал, знаешь ли, от Англии. Нужно на некоторое время сменить обстановку.

— А как же Калум? А Фермонсо? — Одетта не могла поверить, что Джимми бросит приятеля в разгар затеянного им гигантского строительства.

— А почему, как ты думаешь, я рассказал эту душераздирающую историю?

— Мне казалось, ты хотел, чтобы я тебе помогла?

— Именно! — сказал он, откинувшись на спинку кресла. — Поэтому ты будешь работать на Калума и приглядывать за ним, пока меня не будет в Англии. Если ты все еще его любишь, сделай это ради него. Ну а если полюбила меня, сделай это ради меня. В любом случае результат будет один и тот же. Ну а теперь иди к себе. Сегодня нам смотреть видео не придется. Мне пора собирать вещи.

На ферме горел свет. Одетта подумала, что ей просто необходимо обсудить с кем-нибудь последние события — пусть даже с Сид. Открыв дверь, она вошла на кухню и увидела Сид и Калума, сидевших за кухонным столом. Перед ними стояли пустая бутылка от виски и два стакана.

— Здравствуй, дорогая! — вскликнула Сид, старательно избегая ее взгляда. — Как прошла свадьба?

— Великолепно. — При виде Калума Одетта начала потихоньку пятиться к двери. — Извините, если помешала, но мне нужно забрать Уинни.